Fokker D.XXI

D.XXI
Тип	истребитель
Разработчик	Fokker
Производитель	Fokker; Valtion lentokonetehdas; Королевский армейский авиазавод в Копенгагене
Главный конструктор	Иржи Шацки
Первый полёт	27 марта 1936 года
Начало эксплуатации	июль 1938 год
Конец эксплуатации	1949 (Финляндия)
Статус	снят с эксплуатации
Основные эксплуатанты	ВВС Нидерландов ВВС Финляндии ВВС Дании
Годы производства	1937—1944 годы
Единиц произведено	139
Стоимость единицы	76 350 гульденов (без двигателя, 1933)
Изображения на Викискладе

Fokker D.XXIFokker D.XXI

Фокер D.XXI (нидерл. Fokker D.XXI) — одномоторный одноместный истребитель, свободнонесущий низкоплан смешанной конструкции с неубирающимся в полёте шасси и закрытой кабиной пилота.

Разработан под руководством авиаконструктора Иржи Шацки на заводе компании Fokker в Южном Амстердаме. Первый полёт прототипа состоялся 27 марта 1936 года.

История создания

Проект истребителя разрабатывался на заводе фирмы «Fokker» в Южном Амстердаме под руководством Эриха (Иржи) Шацки под названием «Проект 112» (нидерл. Ontverp 112) и представлял собой комбинацию новых идей с наиболее удачными решениями ранних конструкций самолётов Fokker C.X и Fokker D.XVII.

Планер проектировался как смешанная дерево-металлическая конструкция. Такой подход позволял создать простую в производстве, дешевую и надёжную в эксплуатации машину. Самолёт обладал заведомо более низкими лётными характеристиками в сравнении с истребителями, проекты которых предполагали более прогрессивные конструктивные решения и методы на основе новых конструкционных материалов.

Основным заказчиком выступали Голландские ВВС, но количество истребителей, которые предполагалось закупить было невелико. Поэтому при запуске машины в серийное производство компания Fokker планировала новый истребитель и к поставкам на экспорт. Руководство фирмы сочло, что новая проектируемая машина, способна будет найти сбыт в небольших странах, которые не могут позволить себе купить дорогую и сложную современную технику, а нуждаются в простых и дешёвых боевых самолётах.

Истребитель-моноплан Fokker D.XXI создавался в тесном взаимодействии с британской компанией Rolls-Royce Ltd, которая выпускала авиационные двигатели.

Первоначально предусматривалось, что силовой установкой самолёта будет 650-сильный двигатель Rolls-Royce Kestrel IV с охлаждением Престона.

Планировалось, что истребитель будет вооружен пулемётами винтовочного калибра, либо 20 мм пушками, устанавливаемыми в крыльях и фюзеляже.

Конструктивными расчётами лётных характеристик предполагалось довести максимальную скорость самолёта до 410 км/ч на высоте 4250 м, при дальности полёта 888 км и потолоке 10 000 метров.

14 ноября 1934 года фирма представила Авиационному отделу голландской армии на выбор две модели самолёта:

• Проект истребителя-моноплана Fokker D.XXI

• Прототип Fokker D.XIX, который являлся модернизированным вариантом истребителя Fokker D.XVII.

Согласно концепции ВВС новый боевой самолёт предполагалось использовать в составе ВВС голландской Ост-Индии (нидерл. Militaire Luchtvaart van het Koninklijk Nederlands-Indisch Leger, ML-KNIL). Военным требовался недорогой истребитель, позволяющий прикрывать с воздуха удалённые друг от друга на большие расстояния стратегические объекты. Выдающиеся лётные данные боевой машине не требовались, поскольку потенциальный противник не имел авиации современного типа в этом регионе.

В начале 1935 года с Авиационным отделом голландской армии был заключён контракт на постройку прототипа с целью его оценки для службы в Голландской Ост-Индии.

Самолёт был оснащен двигателем воздушного охлаждения Bristol Mercury VI-S мощностью 645 л. с., заключённым в удлинённый капот типа NACA с небольшими выштамповками под головки цилиндров. Машина имела двухлопастной металлический винт с шагом, предварительно изменяемым перед полётом.

На самолёт устанавливался 350 литровый топливный бак, расположенный между двигателем и кабиной пилота, но задний бак и радиостанция не на прототип не монтировались.

Прототип впервые взлетел 27 марта 1936 года с аэродрома Велсхэп (Welschap) возле Эйндховена, пилотируемый лётчиком-испытателем компании Fokker чехом Эмилем Мейнеке. Первый полёт показал, что истребитель оказался достаточно маневренным, устойчивым и приятным в пилотировании.

К моменту испытаний прототипа Fokker D.XXI концепция применения боевого самолёта в ВВС Голландии изменилась. По мнению военных вместо истребителей, разбросанных по редким аэродромам огромной территории Ост-Индии, было принято решение разместить здесь бомбардировщики, способные нанести потенциальному противнику упреждающий бомбовый удар. В итоге ВВС отказались от идеи поставить на вооружение заморских территорий истребители Fokker D.XXI и разместили заказ на закупку средних бомбардировщиков Martin 139WH.

Будущее нового истребителя повисло в воздухе. Руководство фирмы предложило свой самолёт на вооружение лётных частей ВВС, размещённых в метрополии, но встретило отказ обусловленный двумя причинами:

• 1. Лётно-технические характеристики самолёта не отвечали требованиям боевых действий в Европе и уступали как истребителям других стран, так и скоростным бомбардировщикам, которые уже появились на вооружении некоторых государств;
• 2. Руководство голландских ВВС увлеклось идеей многоцелевых самолётов, которые могли одновременно выполнять функции истребителя, разведчика и бомбардировщика.

Новым требованиям военных кажется удовлетворял разрабатываемый на фирме Fokker боевой самолёт Fokker G.1. Однако конструкция предложенной машины была ещё сырой и работы по её доводке затягивались.

А перед Голландскими ВВС уже стала проблема замены устаревших бипланов Fokker D.XVI и Fokker D.XVII, поэтому 24 ноября 1936 года министерство обороны согласилось купить один самолёт Fokker D.XXI для проведения всесторонних лётных испытаний.

Пилоты ВВС испытывали прототип Fokker D.XXI с 25 ноября 1936 года по 10 января 1937 года на военном аэродроме Сустерберг. Самолёт предполагалось сравнить с разведчиком Koolhoven FK-58, который предложила военным конкурирующая фирма Коолховена.

Самолёт Koolhoven FK-58 проектировал Иржи Шацки, который к тому времени уже оставил фирму Fokker и получил место конструктора на фирме Koolhoven.

Таким образом сложилась парадоксальная и драматическая ситуация: в состязание вступали самолёты двух конкурирующих фирм, спроектированные одним конструктором.

Проектируемый самолёт-разведчик Koolhoven FK-58 представлял собой новый шаг в конструкторском мышлении Шацки. Машина имела убираемое в полёте шасси, что наряду с другими усовершенствованиями позволило заявить проектную максимальную скорость в 520 км/ч.

Однако проектирование, постройка и доводка прототипа затягивались и самолёт-разведчик Koolhoven FK-58 не был готов к первому полёту вплоть до сентября 1938 года.

В сложившихся условиях Голландские ВВС готовы были закупить и поставить на вооружение партию уже всесторонне испытанного в воздухе самолёта Fokker D.XXI, но при условии выполнения дополнительных требований. С целью улучшения тактико-технических качеств нового самолёта военные предлагали фирме Fokker осуществить следующие конструктивные усовершенствования:

• ввести демпферы в мотораме;

• улучшить отделку наружных поверхностей;

• увеличить жёсткость стойки хвостового колеса;

• подкрепить полотно по передним кромкам киля и стабилизатора;

• усилить тросовую проводку к рулям

а также некоторые другие.

Для удобства эксплуатации в лётных строевых частях винтомоторную установку лёгкого одноместного многоцелевого самолёта Fokker D.XXI было предложено унифицировать с проектируемым бомбардировщиком Fokker T.V, оснастив машину на выбор двигателями Bristol Mercury VII или VIII мощностью 830 л. с.

Требования ВВС были вполне приемлемы и фирма Fokker обещала в модернизированной конструкции самолёта учесть все пожелания военных.

В 1937 году голландское правительство выделило средства для закупки 36 модернизированных многоцелевых боевых самолётов Fokker D.XXI для собственных ВВС. Первая серийная машина взлетела в Схипхоле 20 июля 1938 года и была испытан лётчиками-инструкторами вторым лейтенантом запаса де Звааном и капитаном Ван Гемерном. Последняя из 36 выпущенных машин была передана лётным частям ВВС 8 сентября 1939 года. Самолёты несли бортовые серийные номера 212—247. После испытаний машины перегонялись из Схипхола на голландскую авиабазу в Сустерберге.

Экспортные варианты

Параллельно продажи самолётов собственным ВВС, фирма Фоккер освоила и экспортную продажу своего самолёта.

Дания

В июле 1937 года Дания закупила два экземпляра, идентичные прототипу, с двигателем Mercury VI-S (самолёты получили обозначения J-41 и J-42), которые прибыли в Копенгаген 29 апреля 1938 года. Самолёты отличались друг от друга винтами — J-41 был оснащен двухлопастным, а J-42 трёхлопастным. Датчане также приобрели производственную лицензию для Королевского армейского авиазавода в Копенгагене, который впоследствии выпустил 10 машин (J-43 — J-52). Три первых датских самолётов были выпущены к концу 1939 года. Машины датского производства оснащались двигателем Mercury VIII и несли два 7,9-мм пулемёта системы Мадсена выпускавшихся компанией DISA. Один из самолётов (J-47), в экспериментальном порядке был оснащен двумя 20-мм пушками Madsen в подкрыльевых гондолах.

Финляндия

18 ноября 1936 года финское правительство обратилось с просьбой продать 7 D.XXI, оснащенные двигателем Bristol Mercury VIII и вооружённые 4-мя пулемётами (2 в крыле и 2 над мотором) и предоставить лицензию на изготовление 14 истребителей. 7 мая 1937 года контракт был подписан, а 15 июня его дополнили лицензией ещё на 21 самолёт. Первой партии из 7 машин, финны присвоили номера FR-76 — FR-82. Первая из машин голландской постройки была готова в августе 1937 года и показала превосходство над прототипом, что в свою очередь также повлияло на решение голландских ВВС о замене двигателя на своих машинах.

С октября 1938 года, когда был собран первый финский самолёт, развернулась лицензионная постройка D.XXI на государственном авиазаводе «Валтион лентоконетехдас» в Тампере. Финских специалистов привлекла в первую очередь технологическая простота машины, для производства которой не требовалось дорогого оборудования, сложной оснастки и большого количества высококвалифицированных специалистов. При этом они внесли в конструкцию машин дальнейшие изменения. Вместо одинарного подкоса крепления стабилизатора установили двойной V-образный. На закабинном гаргроте появилась дополнительная прямоугольная прозрачная панель для улучшения обзора задней полусферы. Несколько изменился и верхний узел подвески руля поворота. Самолёты оснащались современным рефлекторным прицелом Revi 3 , в отличие от голландских, оснащаемых коллиматорным (кольцо с мушкой). Также на самолёты ставились двигатели Mercury VII финского производства. Машины выпускались двумя сериями: с номерами FR-83 — FR-96 в ноябре 1938 — марте 1939 года и FR-97 — FR-117 в марте — июле 1939 года (всего 35 штук). Последний из них покинул сборочный цех 27 июля 1939 года.

После производства оговоренных лицензией самолётов финны закупили дополнительную лицензию на производство ещё 50 машин. Эта серия выпускалась в период с января 1940 года по март 1941 года. Поскольку мощности завода в Тампере были небольшие и, помимо истребителей Фоккера, он выпускал лицензионную версию британского Bristol Blenheim, также использующего двигатели Bristol Mercury VIII, то перед финнами стала проблема нехватки этих двигателей. Тогда они приняли решение произвести всю партию с американскими двигателями Pratt & Whitney R-1535 Twin Wasp Junior, имевшимся в достаточном количестве. Более громоздкий двигатель видоизменил самолёт. Помимо изменившегося капота двигателя, на котором появились регулируемые жалюзи и выхлопные патрубки с обеих сторон двигателя (до этого стояли только справа), на машинах этой серии были введены следующие изменения: все четыре пулемёта теперь располагались в крыльях; были применены новые формы обтекателей, новая форма руля и был изменён воздухозаборник карбюратора. При этом самолёт потяжелел почти на 100 килограмм и лётные характеристики самолёта снизились. Скорость составила всего 438 км/ч, ухудшились скороподъемность и маневренность. Машины этой партии получили номера FR-118 — FR-167. На двух самолётах (FR-117 и FR-167) в порядке эксперимента было смонтировано убирающееся шасси.

Последняя пятая финская серия была изготовлена из имеющихся заделов в августе — ноябре 1944 года в составе 5 штук. Эти самолёты получили номера FR-171 — FR-175. Они были идентичны самолётам 4-й серии, хотя некоторые источники утверждают, что они оснащались двигателями Bristol Pegasus X.

Испания

Республиканское правительство Испании также закупило производственную лицензию на Fokker D.XXI, после чего в Испании собрали около 50 планеров. В то же время, поскольку Голландия строго соблюдало эмбарго наложенный Лигой Наций на поставку оружия в Испанию, никакой технической помощи видимо не оказывалось. Испанские D.XXI были оборудованы шасси Messier, позднее применёнными на учебно-тренировочном самолёте Hispano-Suiza HS-42. В испанских документах упоминается, что по крайней мере один самолёт под управлением пилота Mariano Palacios Menendez летал в августе — октябре 1938 года над заводским аэродромом в Эль-Кармоли, с установленным на нём советским двигателем М-25 — копией американского «Райт-Циклона», и вооружением из 4-х пулемётов ШКАС. Но вскоре республиканцы вынуждены были отступить и при отступлении из Эль-Кармоли взорвали авиазавод, уничтожив всю документацию по «фоккерам». Попыток возобновить производство «фоккеров» в Испании не предпринималось.

Модификации

• D.XXI-1, 1936 год. Мотор Bristol Mercury VI-S (645 л. с.) изготовлены: прототип под регистрационным номером FD-322 и 2 самолёта для ВВС Дании (регистрационные номера J-41 и J-42)
• D.XXI-2, 1937 год. Мотор Bristol Mercury VIII (760 л. с.) самолёты для ВВС Голландии — 36 штук (регистрационные номера 212—247) и ВВС Финляндии — 7 штук (регистрационные номера FR-76 — FR-82)
• D.XXI, 1938 год. Испанский вариант с советским мотором М-25 — кол-во и номера не известны
• D.XXI, 1939—1940 годы. Датская лицензионная модель. Мотор Bristol Mercury VIII (760 л. с.), изготовлено 10 штук (регистрационные номера J-43 — J-52)
• D.XXI-3, 1938—1939 годы. Финская лицензионная модель. Мотор Bristol Mercury VIII (760 л. с.) В 1939 году построено 35 штук (регистрационные номера FR-83 — FR-117)
• D.XXI-E1, 1938 год. Bristol Mercury VIII (760 л. с.) — экспериментальный вариант с резко выраженным сужением крыла к концу, возможно на основе серийного самолёта
• D.XXI-4, 1941 год. Финская лицензионная модель. Мотор Pratt & Whitney R-1535 Twin Wasp Junior (1050 л. с.) построено 50 штук (регистрационные номера FR-118 — FR-167)
• D.XXI-5, 1944 год. Финская лицензионная модель. Мотор Bristol Pegasus X (920 л. с.) построено 5 штук (регистрационные номера FR-171 — FR-175)

Боевое применение

ВВС Нидерландов

ВВС Дании

Когда немецкие войска в апреле 1940 года вторглись в Данию, 8 Fokker D.XXI были в строю 2-й эскадрильи ВВС, входившей вместе с 4-й эскадрильей, вооружённой Fokker C.V в группу «Ютланд». Они базировались на аэродроме Фаэрлозе (Vaerlose), под Копенгагеном, где была сосредоточена вся немногочисленная датская авиация.

Участие датских самолётов было минимальным. 9 апреля в 4 часа утра дежурный по аэродрому получил телефонное сообщение с поста ПВО о том, что большая группа немецких самолётов пересекла границу и движется на Копенгаген. Немедленно была объявлена боевая тревога. В 4:15 первый датский истребитель пошёл на взлет, но в этот момент над аэродромом появились «мессершмитты» Bf.110 из состава I./ZG1, которые сбили его и принялись штурмовать остальные машины, которые только прогревали моторы. Уже в 4:30 датские ВВС фактически перестали существовать. Ни один из оставшихся «фоккеров» уже не смог взлететь. Ещё через три часа раздался звонок из министерства обороны. Офицер передал приказ короля о капитуляции, на чём закончилось сопротивление датских вооружённых сил нацистской оккупации, как и карьера Fokker D.XXI в Дании.

ВВС Финляндии

«Фоккер» во время Зимней войны

К началу Зимней (Советско-Финской) войны именно Fokker D.XXI оказался основным и новейшим истребителем финских ВВС. На конец ноября 1939 года в боевом составе ВВС насчитывался 31 одноместный моноплан данного типа. Из них генерал Я. Ф. Лундквист, командующий военно-воздушными силами Финляндии, сформировал 24-ю истребительную эскадрилью, базировавшуюся в Имола на Карельском перешейке. В бой Fokker D.XXI вступил 1 декабря 1939 года, на второй день войны. Первым пилотом совершившим успешный боевой вылет стал в этот же день капитан ВВС Финляндии Эйно Лююкканен, сбивший советский бомбардировщик СБ-2. Некоторые «Фоккеры» были оснащены лыжами, что давало возможность использовать их в прифронтовой полосе, где часто самолётам приходилось приземляться на заснеженный лёд. Прочие были снабжены обычными неубирающимися шасси, поэтому посадка в глубокий снег была для них достаточно опасным делом. Наиболее результативным пилотом «Фоккера» стал лейтенант Сарванто — 13 подтверждённых побед и 4 неподтверждённые. Именно благодаря «Фоккеру» 6 января 1940 года финские военно-воздушные силы установили так называемый мировой рекорд, когда лейтенант Сарванто в 12:03 вступил в бой с семью советскими бомбардировщиками. К 12:07 финский пилот сбил шесть из них, использовав весь боекомплект в 2000 патронов. Все самолёты упали на финской территории и были обнаружены (два члена экипажа пленены). Однако, при подробном расследовании этого боя, основанном на документах и финской и советской сторон, эта легенда не подтверждается. По данным самих финнов, в бою было до 6 финских истребителей.

2 февраля 1940 года советский воздушный ас Антонов Яков Иванович в воздушном бою сбил истребитель Fokker D.XXI. По финским данным 2.02.1940 года в бою с И-16 из 25-го ИАП над посёлком Рауха был сбит один "Fokker" D.XXI из 4/LLv24, его пилотировал датский доброволец лейтенант Фритц Расмуссен  ( Fritz Rasmussen ), который погиб.

21 марта 1940 года за мужество и отвагу, проявленные в схватках с врагами, Антонов Яков Иванович удостоен звания Героя Советского Союза.

При подведении итогов Зимней войны генералу Лундквисту было доложено, что только одни «Фоккеры» сбили 120 советских бомбардировщиков, потеряв при этом 12 самолётов (из общего количества потерь финских ВВС в 62 самолёта) и всего 8 пилотов. Таким образом, именно в составе Финских ВВС истребитель Fokker D.XXI показал свою реальную достаточно высокую боеспособность, правда, против устаревших, но значительно численно превосходивших советских самолётов образца начала-середины 1930-х и достойно вошёл в историю мировой военной авиации.

В феврале 1940 года советский лётчик-истребитель Я. Ф. Михин во время воздушного боя таранил и сбил финский истребитель «Fokker D.XXI», отрубив ему хвостовое оперение, а затем сумел посадить свой самолёт. За совершение тарана он был награждён орденом Красного Знамени. Сбитый им финский «фоккер» был обнаружен, но восстановлению не подлежал.

Описание конструкции

Фюзеляж

Каркас фюзеляжа состоял из сварной фермы из хромомолибденовых труб, выполненной вцело с моторамой. Обшивка передней части — съёмные панели дюралевого сплава «электон», задней — полотно. В передней части фюзеляж имел круглое сечение, в задней — эллиптическое. Кабина лётчика располагалась посередине машины. Она отапливалась горячим воздухом от двигателя и полностью закрывалась прозрачным фонарём из триплекса и плексигласа. Средняя секция фонаря раскрывалась по продольной оси: левая часть откидывалась на петлях вниз. В полёте фонарь не открывался, но в аварийной ситуации он сбрасывался. За сиденьем пилота несущая ферма фюзеляжа была развита вверх, образуя противокапотажную раму.

Двигатель

На самолёте предусматривалась установка множества разнообразных двигателей воздушного охлаждения. На самолётах голландского производства устанавливались британские двигатели Бристоль «Меркюри» VII воздушного охлаждения и трёхлопастные металлические винты «Ратье» изменяемого шага. Машины, строившиеся по лицензии в Дании и Финляндии, оснащались двигателем «Меркюри» VIII. Начиная с июля 1940 года на финские самолёты устанавливали американские четырнадцати цилиндровые двухрядные моторы воздушного охлаждения Пратт-Уитни «Твин Уосп Джуниор». Винты применялись изменяемого шага, как металлические, так и деревянные, с полусферическим коком, предохранявшим механизм установки шага от замерзания. Центровка самолёта из-за различия масс двигателей изменялась вариацией объёма и установки топливных и масляных баков (перед и за кабиной). Дополнительный бак можно было разместить в левом крыле. Проектом предусматривалось протектирование всех бензобаков.

Крыло

Крыло цельнодеревянное двухлонжеронное с фанерной работающей обшивкой трапециевидной формы и округлыми законцовками. Силовой набор крыла составляли два коробчатых лонжерона из спруса (орегонской сосны) и 18 наборных реечных фанерных нервюр (часть из них — кессонного типа). Обшивка носка крыла выполнялась из «электона» а дальше — из фанеры, пропитанной бакелитовой смолой. К заднему лонжерону крепились дюралевые посадочные щитки и элероны с металлическим каркасом и полотняной обшивкой. На элеронах стояли флеттнеры. Стык крыла и фюзеляжа закрывали развитые дюралевые зализы.

Хвостовое оперение

Хвостовое оперение обычного типа с металлическим каркасом и целиком полотняной обтяжкой. Стабилизатор крепился к фюзеляжу снизу с помощью трубчатых одинарных (на финских и датских машинах — двойных, V-образных) подкосов и сверху с помощью тросовых расчалок. Проводка рулей полускрытая мягкая. На рулях высоты устанавливались триммеры, а на руле поворота — флеттнер. У машин голландского производства рули высоты оснащались выносными весовыми балансирами.

Шасси

Шасси не убирающееся трёхопорное консольного типа с ориентирующимся хвостовым колесом. Свободнонесущие стойки с масляно-пневматической амортизацией были укреплены на переднем лонжероне. Дюралевые капоты, закрывающие стойки и частично — колеса, придавали хорошо обтекаемые формы. Колеса прикрывались каплевидными обтекателями с небольшой подножкой для механика. На самолётах датского производства центральные секции капотов, прикрывающие гидроцилиндры амортизаторов, обычно не устанавливались. Хвостовое колесо во всех случаях не убиралось. Оно имело механическую связь с рулем поворота и амортизировалось пакетом резиновых пластин.

Тактико-технические характеристики

Приведённые ниже характеристики соответствуют модификации D.XXI-2:

Источник данных: G.H. Kamphuis The Fokker D.XXI //Aircraft profile 63. 1968 год

Технические характеристики

• Экипаж: 1 пилот
• Длина: 8,2 м
• Размах крыла: 11,0 м
• Высота: 2,92 м
• Площадь крыла: 16,2 м²
• Масса пустого: 1 450 кг
• Нормальная взлётная масса: 2 050 кг
• Объём топливных баков: 350 л
• Силовая установка: 1 × воздушный Bristol Mercury VIII
• Мощность двигателей: 1 × 760 л.с. (1 × 559 кВт)

Лётные характеристики

• Максимальная скорость: 435 км/ч
• Крейсерская скорость: 365 км/ч
• Практическая дальность: 950 км
• Практический потолок: 9 500 м
• Нагрузка на крыло: 126,5 кг/м² (расч.)
• Тяговооружённость: 272,7 Вт/кг (расч.)

Вооружение

• Стрелково-пушечное:  
  • 2 × 7,69 мм пулемёта FN-Browning М.36 с 500 сн. на ствол в фюзеляже
  • 2 × 7,69 мм пулемёта FN-Browning М.36 с 300 сн. на ствол в крыле

</ul>

Литература

• G.H. Kamphuis [base13.glasnet.ru/text/ap/fd21.htm The Fokker D.XXI] (англ.) // Aircraft profile 63. : Перевод А. Плахова, редакция В. Моисеева. — 1968.
• Skulski, Przemysław. Fokker D.21 (Seria «Pod Lupą» 10) (in Polish, with English summary). Wrocław, Poland: Ace Publication, 1999. ISBN 83-86153-79-2.
• Котельников Владимир Фоккер D.XXI (рус.) // Мир Авиации : журнал. — 1993. — № 4, 5. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0869-7450&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0869-7450].
• Э.Энгл, Л.Паанен Советско-финская война. Прорыв линии Маннергейма 1939-1940 = The Winter War. The Soviet attack on Finland 1939-1940 : перевод с англ.. — Москва: Центрполиграф, 2006.

Ссылки

• [www.airwar.ru/enc/fww2/fokd21.html Fokker D.XXI] (рус.). Уголок неба - Большая авиационная энциклопедия. Проверено 31 августа 2009. [www.webcitation.org/66jVBhUn1 Архивировано из первоисточника 7 апреля 2012].
• Jarmo Lindberg. [www.saunalahti.fi/~fta/fr-fin-1.htm D.XXIs to Finland] (англ.). Проверено 15 мая 2011. [www.webcitation.org/66jVD9RGk Архивировано из первоисточника 7 апреля 2012].
• forum. [www.ww2aircraft.net/forum/aviation/fokker-d-xxi-dutch-service-15060.html Fokker D.XXI in Dutch service] (англ.). Проверено 15 мая 2011. [www.webcitation.org/66jVDqxwS Архивировано из первоисточника 7 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Fokker D.XXI

Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.
– Что ж вы? – закричал ему Ростов, восторженно озлобленными глазами глядя на него. – Разве вы не слышите; здоровье государя императора! – Пьер, вздохнув, покорно встал, выпил свой бокал и, дождавшись, когда все сели, с своей доброй улыбкой обратился к Ростову.
– А я вас и не узнал, – сказал он. – Но Ростову было не до этого, он кричал ура!
– Что ж ты не возобновишь знакомство, – сказал Долохов Ростову.
– Бог с ним, дурак, – сказал Ростов.
– Надо лелеять мужей хорошеньких женщин, – сказал Денисов. Пьер не слышал, что они говорили, но знал, что говорят про него. Он покраснел и отвернулся.
– Ну, теперь за здоровье красивых женщин, – сказал Долохов, и с серьезным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру.
– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников, – сказал он.
Пьер, опустив глаза, пил из своего бокала, не глядя на Долохова и не отвечая ему. Лакей, раздававший кантату Кутузова, положил листок Пьеру, как более почетному гостю. Он хотел взять его, но Долохов перегнулся, выхватил листок из его руки и стал читать. Пьер взглянул на Долохова, зрачки его опустились: что то страшное и безобразное, мутившее его во всё время обеда, поднялось и овладело им. Он нагнулся всем тучным телом через стол: – Не смейте брать! – крикнул он.
Услыхав этот крик и увидав, к кому он относился, Несвицкий и сосед с правой стороны испуганно и поспешно обратились к Безухову.
– Полноте, полно, что вы? – шептали испуганные голоса. Долохов посмотрел на Пьера светлыми, веселыми, жестокими глазами, с той же улыбкой, как будто он говорил: «А вот это я люблю». – Не дам, – проговорил он отчетливо.
Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист. – Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он, и двинув стул, встал из за стола. В ту самую секунду, как Пьер сделал это и произнес эти слова, он почувствовал, что вопрос о виновности его жены, мучивший его эти последние сутки, был окончательно и несомненно решен утвердительно. Он ненавидел ее и навсегда был разорван с нею. Несмотря на просьбы Денисова, чтобы Ростов не вмешивался в это дело, Ростов согласился быть секундантом Долохова, и после стола переговорил с Несвицким, секундантом Безухова, об условиях дуэли. Пьер уехал домой, а Ростов с Долоховым и Денисовым до позднего вечера просидели в клубе, слушая цыган и песенников.
– Так до завтра, в Сокольниках, – сказал Долохов, прощаясь с Ростовым на крыльце клуба.
– И ты спокоен? – спросил Ростов…
Долохов остановился. – Вот видишь ли, я тебе в двух словах открою всю тайну дуэли. Ежели ты идешь на дуэль и пишешь завещания да нежные письма родителям, ежели ты думаешь о том, что тебя могут убить, ты – дурак и наверно пропал; а ты иди с твердым намерением его убить, как можно поскорее и повернее, тогда всё исправно. Как мне говаривал наш костромской медвежатник: медведя то, говорит, как не бояться? да как увидишь его, и страх прошел, как бы только не ушел! Ну так то и я. A demain, mon cher! [До завтра, мой милый!]
На другой день, в 8 часов утра, Пьер с Несвицким приехали в Сокольницкий лес и нашли там уже Долохова, Денисова и Ростова. Пьер имел вид человека, занятого какими то соображениями, вовсе не касающимися до предстоящего дела. Осунувшееся лицо его было желто. Он видимо не спал ту ночь. Он рассеянно оглядывался вокруг себя и морщился, как будто от яркого солнца. Два соображения исключительно занимали его: виновность его жены, в которой после бессонной ночи уже не оставалось ни малейшего сомнения, и невинность Долохова, не имевшего никакой причины беречь честь чужого для него человека. «Может быть, я бы то же самое сделал бы на его месте, думал Пьер. Даже наверное я бы сделал то же самое; к чему же эта дуэль, это убийство? Или я убью его, или он попадет мне в голову, в локоть, в коленку. Уйти отсюда, бежать, зарыться куда нибудь», приходило ему в голову. Но именно в те минуты, когда ему приходили такие мысли. он с особенно спокойным и рассеянным видом, внушавшим уважение смотревшим на него, спрашивал: «Скоро ли, и готово ли?»
Когда всё было готово, сабли воткнуты в снег, означая барьер, до которого следовало сходиться, и пистолеты заряжены, Несвицкий подошел к Пьеру.
– Я бы не исполнил своей обязанности, граф, – сказал он робким голосом, – и не оправдал бы того доверия и чести, которые вы мне сделали, выбрав меня своим секундантом, ежели бы я в эту важную минуту, очень важную минуту, не сказал вам всю правду. Я полагаю, что дело это не имеет достаточно причин, и что не стоит того, чтобы за него проливать кровь… Вы были неправы, не совсем правы, вы погорячились…
– Ах да, ужасно глупо… – сказал Пьер.
– Так позвольте мне передать ваше сожаление, и я уверен, что наши противники согласятся принять ваше извинение, – сказал Несвицкий (так же как и другие участники дела и как и все в подобных делах, не веря еще, чтобы дело дошло до действительной дуэли). – Вы знаете, граф, гораздо благороднее сознать свою ошибку, чем довести дело до непоправимого. Обиды ни с одной стороны не было. Позвольте мне переговорить…
– Нет, об чем же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Так готово? – прибавил он. – Вы мне скажите только, как куда ходить, и стрелять куда? – сказал он, неестественно кротко улыбаясь. – Он взял в руки пистолет, стал расспрашивать о способе спуска, так как он до сих пор не держал в руках пистолета, в чем он не хотел сознаваться. – Ах да, вот так, я знаю, я забыл только, – говорил он.
– Никаких извинений, ничего решительно, – говорил Долохов Денисову, который с своей стороны тоже сделал попытку примирения, и тоже подошел к назначенному месту.
Место для поединка было выбрано шагах в 80 ти от дороги, на которой остались сани, на небольшой полянке соснового леса, покрытой истаявшим от стоявших последние дни оттепелей снегом. Противники стояли шагах в 40 ка друг от друга, у краев поляны. Секунданты, размеряя шаги, проложили, отпечатавшиеся по мокрому, глубокому снегу, следы от того места, где они стояли, до сабель Несвицкого и Денисова, означавших барьер и воткнутых в 10 ти шагах друг от друга. Оттепель и туман продолжались; за 40 шагов ничего не было видно. Минуты три всё было уже готово, и всё таки медлили начинать, все молчали.


– Ну, начинать! – сказал Долохов.
– Что же, – сказал Пьер, всё так же улыбаясь. – Становилось страшно. Очевидно было, что дело, начавшееся так легко, уже ничем не могло быть предотвращено, что оно шло само собою, уже независимо от воли людей, и должно было совершиться. Денисов первый вышел вперед до барьера и провозгласил:
– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.
«А сколько раз я гордился ею, гордился ее величавой красотой, ее светским тактом, думал он; гордился тем своим домом, в котором она принимала весь Петербург, гордился ее неприступностью и красотой. Так вот чем я гордился?! Я тогда думал, что не понимаю ее. Как часто, вдумываясь в ее характер, я говорил себе, что я виноват, что не понимаю ее, не понимаю этого всегдашнего спокойствия, удовлетворенности и отсутствия всяких пристрастий и желаний, а вся разгадка была в том страшном слове, что она развратная женщина: сказал себе это страшное слово, и всё стало ясно!
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она не давала ему денег, но позволяла целовать себя. Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойной улыбкой говорила, что она не так глупа, чтобы быть ревнивой: пусть делает, что хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды, не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее не будет».
Потом он вспомнил грубость, ясность ее мыслей и вульгарность выражений, свойственных ей, несмотря на ее воспитание в высшем аристократическом кругу. «Я не какая нибудь дура… поди сам попробуй… allez vous promener», [убирайся,] говорила она. Часто, глядя на ее успех в глазах старых и молодых мужчин и женщин, Пьер не мог понять, отчего он не любил ее. Да я никогда не любил ее, говорил себе Пьер; я знал, что она развратная женщина, повторял он сам себе, но не смел признаться в этом.
И теперь Долохов, вот он сидит на снегу и насильно улыбается, и умирает, может быть, притворным каким то молодечеством отвечая на мое раскаянье!»
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.


Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.