Фордемский университет

Фордемский университет
Оригинальное название	лат. Universitas Fordhamensis
Международное название	англ. Fordham University
Прежние названия	Колледж Святого Иоанна (англ. St. John's College) (1841-1907)
Девиз	Мудрость и учение (лат. Sapientia et Doctrina)
Год основания	1841
Год реорганизации	1907
Тип	частный, независимый
Ректор-президент	патер-иезуит Джозеф М. Макшейни
Студенты	15 189
Преподаватели	1 121
Расположение	Нью-Йорк, США
Кампус	Роуз Хилл (Бронкс), городской, 34 га; Линкольн-центр (Манхеттан), городской, 32 га; Уэстчестер (Уэст Харрисон), пригород, 13 га
Сайт	[www.fordham.edu dham.edu]

К:Учебные заведения, основанные в 1841 году

Фордемский или Фордхемский университет (лат. Universitas Fordhamensis; англ. Fordham University) — американский частный, некоммерческий университет, занимающий три кампуса в городе Нью-Йорке и в прилегающей местности. Университет был основан Нью-йоркской епархией Римско-католической церкви в 1841 году как Колледж Св. Иоанна (англ. St. John's College). Немного погодя колледж был передан под опеку ордена иезуитов и вскоре стал независимым вузом под управление светского совета попечителей, который, тем не менее, подтвердил преемственность образования «в иезуитских традициях».

Поток учащихся в Фордхеме составляет приблизительно 8000 студентов бакалавриата и 7000 получающих последипломное образование (магистрантов и докторантов). Кампусы расположены в Роуз-Хилле (Бронкс), в Линкольн-центре (Манхэттен) и в Уэстчестере (Уэст-Харрисон). Также у Фордема есть зарубежный образовательный центр, расположенный в Лондоне. Университет присваивает степени бакалавра (гуманитарных наук, естественных наук, изящных искусств), магистра и доктора.

Фордем занимает одно из ведущих мест среди католических вузов, располагая четырьмя образовательными программами университетского и шестью программами послевузовского образования. В их число входят программы пятилетнего прикладного образования для бакалавров гуманитарных и естественных наук, осуществляемые в сотрудничестве с Колумбийским университетом и Западным резервным университетом Кейза.

Обучение танцам учащихся по программе бакалавриата изящных искусств проводится в сотрудничестве с Американским театром танца Элвина Эйли.

При университете имеется Фордемская подготовительная школа, принимающая на обучение исключительно мальчиков. Школа с 1972 года существует как независимое образовательное учреждение, но располагается в северном крыле университетского кампуса в Роуз Хилле.

История

1841—1900

Фордемский университет был основан в 1841 году как Колледж Св. Иоанна уроженцем Ирландии, епископ-коадъютором (позднее — архиепископом) Нью-Йоркской епархии католической церкви Джоном Хагисом. Колледж стал первым католическим высшим учебным заведением на северо-востоке США.

Епископ Хагис в сентябре 1840 года приобрёл чуть менее чем за $30 000 большую часть Роуз Хилл Мэнор с намерением открыть Семинарию Св. Иоанна. Название «Роуз Хилл» носила окрестность, имя которой в 1787 году дал её тогдашний владелец — нью-йоркский торговец Джон Уаттс — в честь родового гнезда своих предков, оставшегося в Шотландии. 21 июня 1841 года семинария стала колледжем и приняла первых шесть учеников. Первым ректором Колледжа Св. Иоанна стал патер Джон Макклоски — будущий архиепископ Нью-Йорка и первый кардинал в США. В качестве преподавателей выступали светские учёные и немонашествующее священство. Очень повезло колледжу со следующими четырьмя ректорами, возглавлявшими ближайшие пять лет, включая патера Джеймса Рузвельта Бэйли — будущего Архиепископа Балтимора — приходившегося дальним родственником Теодору и Франклину Рузвельту, а также племянником Елизавете Сетон.

В 1845 году при семинарии-колледже была открыта церковь «Нашей Госпожи Милосердной». В том же году епископ Хагис убедил иезуитов из Колледжа Св. Марии в Мэриленде и из Колледжа Св. Марии в Коннектикуте учредить новое учебное заведение. В 1846 году колледж Св. Иоанна получил одобрение Законодательного собрания штата Нью-Йорк и около трёх месяцев спустя иезуиты взялись за создание. Епископ Хагис вывел колледж с занимаемой площади, но удержал в собственности девять акров относившихся к семинарии. В 1847 году в Манхэттене открылась первая школа Фордейма. Она стала обособленной частью Колледжа Св. Франциска Ксавьерского в 1861 году. В то же 1847 году в Фордем приезжал Эдгар Алан По, завязав дружеские отношения с иезуитами, что отразилось на его последующей жизни. В 1849 году По опубликовал своё знаменитое стихотворение «Колокола», которое написал под впечатлением от поездки в Фордем.

Начальные годы колледже проходят в изучении на подготовительном отделении в течение четырёх лет латинского и древнегреческого языка, грамматики, литературы, истории, географии, математику и религиоведение. Затем идёт старшее отделение, где ещё три года изучаются «поэзия» (гуманитарные науки), риторику и философию. Степень бакалавра гуманитарных наук присваивается по прохождении обоих курсов. Степень магистра присваивается после ещё одного года изучения философии.

В 1859 году семинария была закрыта, а в следующем году всё имущество было продано иезуитам за $40 000.

Конгресс США своим актом дал толчок к преподаванию технических дисциплин в Колледже Св. Иоанна. А в кампусе колледжа разместился кадетский корпус. В 1885—1890 годах ветеран 7-го Конного полка Армии США лейтенант Герберт Сквайрс построил кадетский батальон в составе 200 человек, который стал основой для Корпуса подготовки офицеров запаса.

В 1886 году колледж возвёл строения для научных целей. За счёт этого естественные науки заняли своё место в учебном курсе. А также появилась трёхлетняя программа подготовки бакалавра естественных наук.

В 1897 году в колледже впервые была проведена церемония торжественного присвоения академических степеней выпускникам.

Со включением населённых пунктов Уэстчестера и Бронкса в городскую черту Нью-Йорка, Колледж Св. Иоанна также оказался в черте города.

1901—1950

В 1907 году колледж Св. Иоанна наряду со многими юридическими и медицинскими учебными заведениями получил статус университета и, с той поры, носит название — Форхемский университет. Само название Фордем восходит к английскому словосочетанию «ford by the hamlet», то есть «брод через деревню», как называли эту местность живущие рядом поселенцы Бронкса, потому что именно здесь располагался брод через реку Бронкс. По другой версии, Фордем — это фамилия англиканского священника Джона Фордема, когда-то здесь жившего.

В 1908 году было основано «Издательство Фордемского университета».

В 1912 году в Фордеме был открыт Фармацевтический колледж с трёхлетней программой. Однако вплоть до начала 1930-х годов выпускникам не присваивалась степень бакалавра медицины. Среди учащихся этого колледжа было много студентов-евреев, которые по религиозным убеждениям освобождались от сдачи зачёта по католической теологии. Долгое время являвшийся деканом колледжа Джейкоб Дайнер также был евреем.

Колледж Св. Франциска Ксавьерского был закрыт в 1913 году.

Различные колледжи Форхема долгое время располагались в вулворт-билдинге, а также на улице Бродвее, 302.

В 1919 году Фордемский университет закрыл свой медицинский колледж из-за нехватки денежных средств, а также урезал поддержку ряда образовательных программ, вплоть до начала Первой мировой войны.

Школа предпринимательства Габбели начала свою деятельность под названием Школа учёта на Манхэттене в 1920 году.

В 1944 году была открыта Школа профессионального и продолжительного обучения.

1951—2000

В 1961 году в составе проекта по обновлению площади Линкольна был открыт кампус Линкольн-центра. Первоначально в кампусе располагалась лишь Фордемская школа права, а после переезда в 1969 году с Бродвея, 302 — и все остальные колледжи и школы.

В 1964 году в кампусе Роуз Хилла открылся колледж Томаса Мора, где проходят обучение исключительно лица женского пола.

В 1967 году по распоряжению ректора Фордема Лео Маклаулина был открыт экспериментальный Колледж Бенсалим, где напрочь отсутствовал учебный план и система оценки успеваемости. Зачинателем и руководителем данного проекта выступила поэт Элизабет Сивел. В Бенсалиме преподавало большое количество самых разных педагогов, а внутренняя обстановка широко освещалась такими журналами, как Look, Esquire и Saturday Review. В 1974 году школа была закрыта.

В 1969 году Совет попечителей был преобразован, включив в себя подавляющее количество членов-мирян, что официально придало Фордему большую независимость.

В 1972 году по причине недостаточности набора учащихся был закрыт фармацевтический колледж. А в 1974 году Фордхемский колледж, располагающийся в кампусе Роуз Хилла, был объединён с женским колледжем Томаса Мора, перейдя на смешанное обучение.

В 1993 год университетский кампус в Линкольн-центре пополнился двадцатиярусным общежитием, рассчитанным на 850 учащихся.

В 1996 году университетский колледж, располагающийся в Линкольн-центр, во второй раз с момента своего основания в 1968 году сменил название — на «Фордемский колледж в Линкольн-центре». Ранее он назывался «Колледж свободных искусств» и «Колледж в Линкольн-центре».

2001 год — настоящее время

В июле 2002 года к Фордему был присоединён независимый Мэримаунтский колледж, основанный в 1907 году Обществом «Священного сердца Марии». Колледж испытывал острую нехватку средств начиная с 1970-х годов, почему и был вынужден искать помощи у Фордема. В новом качестве Мэримаунтский колледж начал работу в 40 километрах от Нью-Йорка в городке Территаун. Колледж разместился в одном кампусе со Школой профессонального и продолженного образования и аспирантурами — педагогической, социальной работы и делового управления.

В 2005 году руководство Форхемского университета объявило о том, что Мэримаунт прекращает своё существование в мае 2007 год по собственным программам и полностью сливается с университетом.

Осенью 2007 года руководство университета объявило о своём намерении найти покупателя кампуса Мэримаунтского колледжа, а образовательные программы и обучение было решено переместить с осени 2008 года в кампус, находящийся в Харрисоне.

17 февраля 2008 года кампус Мэритаунского колледжа был продан за $27 миллионов компании EF Education First.

В 2003 году Совет попечителей принял программу развития до 2016 года, на которую было выделено $500 миллионов, с целью направить их на поддержку научных исследований сотрудников университета, на капитальный ремонт кампусов в Роуз Хилле и Линкольн-центре, на развитие студенческой атлетики и т. д.

В 2009 году к Фордему поступило предложение от Нью-Йоркского медицинского колледжа о возможном слиянии двух вузов. Фордем предложил прекратить нужду^[что?] колледжа в деньгах, которая могла привести к непониманию между руководством, студентами и выпускниками.

Научная жизнь

Научная жизнь в Фордемском университете складывалась под влиянием иезуитов. В университете применяется ряд иезуитских установок: «личной опеки» (лат. cura personalis), согласно которому и руководство университета, и руководство его подразделений относится с вниманием к каждому учащемуся, принимая его или её неповторимость; «больше» (лат. magis), означающий воодушевление каждого студента в стремлении быть лучшим всегда и везде, а не только во время учёбы; «мужчины и женщины ради других» (англ. men and women for others), означающий призыв каждого, вне зависимости от пола, быть полезным для всего университетского сообщества в Фордеме.

Согласно установленному учебному плану каждый студент должен пройти от 17 до 20 учебных курсов по 9 дисциплинам, построенным с упором на иностранные языки. При составлении учебного плана в Фордеме за основу взят иезуитский опыт, идущий ещё с XVI века, провозглашающий распространение среди студентов «семи свободных искусств».

Учебный план

Нынешний примерный учебный план Фордемского университета выглядит следующим образом:

• Один курс английской стилистики и риторики и два курса литературы.
• По два курса философии и теологии.
• По два курса истории, социологии и естествознания.
• По одному курсу математики и изучения изящных искусств
• Четыре курса иностранного языка.
• Зачётный семинар.

Тем не менее по ходу обучения, большая часть этих курсов может дополнять с поправкой на специализацию того или иного студента. И примерно к концу второго курса студент осваиват большую часть заложенных в учебный план курсов. Студенты получающие степень бакалавра естественных наук учатся по видоизменённому учебному плану.

Состав университета

Фордемский университет состоит из четырёх вузовских школ и шести послевузовских школ, включающих в себя:

Вузовские школы

• Фордемский колледж в Роуз Хилле (основан в 1841 году)
• Предпринимательская школа Габелли (основана в 1920 году)
• Школа профессионального и продолженного обучения (основана в 1944 году)
• Фордемский колледж в Линкольн-центре (основан в 1968 году)

Послевузовские школы

• Школа права Фордемского университета (основана в 1905 году)
• Аспирантура искусств и наук Фордемского университета (основана в 1916 году)
• Педагогическая аспирантура Фордемского университета (основана в 1916 году)
• Аспирантура социальной работы Фордемского университета (основана в 1916 году)
• Аспирантура делового управления имени Джозефа Мартино Фордхемского университета (основана в 1969 году)
• Аспирантура религии и религиоведения Фордемского университета (основана в 1969 году)

Фодемский университет является членом Нью-Йоркского консорциума аспирантур, а также прочих научно-образовательных сообществ, предоставляющих выпускникам вузов возможность повысить свою квалификацию, не покидая Нью-Йорка.

Также в Фордеме существуют программы дополнительного образования:

• Медицина и здравоохранение (совместно с медицинским колледжем имени Альберта Эйнштейна при Иешива-университете)
• Право, уголовное наказание и архитектура
• Трёхлетняя программа по праву в Фордемской школе права
• Инженерное дело (в сотрудничестве с Колумбийским университетом и Западным резервным университетом Кейза)
• Педагогика (пятилетняя программа с выдачей свидетельства в Педагогической аспирантуре Форхема)
• Сертифицированный аудитор (CPA), Дипломированный финансовый аналитик, как и сдвоенная программа подготовки с выдачей обоих сертификатов (в Фордемской школе права и Предпринимательской аспирантуре)
• Бакалавр изящных искусств (совместно Американский театром танца Элвина Эйли)
• Музыкальное образование (совместно с Джульярдской школой)

Библиотеки Фордемского университета

Библиотечная система Фордемского университета располагает 2,4 миллионов единиц хранения, имеет подписку на 50 тысяч серийных и электронных научных журнала, а также архив правительственных документов США. Также отдел межбиблиотечных связей предоставляет возможность виртуального доступа для студентов и преподавателей к более чем 20 миллионам единиц хранения в Нью-Йоркской публичной библиотеке. В систему также входит Семейная библиотека Уильяма Уолша, открытая в 1997 году, а в 2004 году вошедшая в число 50 самых лучших коллегиальных библиотек страны. Ещё есть Научная библиотека в кампусе Роуз Хилла и две Мемориальные библиотеки права Джеральда Куинни и Лео Киссема в кампусе Линкольн-центра. В кампусе Уэстчестера располагается читальный зал.

Кроме того у каждого подразделения Фордема, будь-то исследовательский институт и факультет, есть своё собственное собрание научной литературы.

Исследовательская деятельность

Фонд Карнеги по шкале своей Классификации высших учебных заведений отнёс Фордемский университет к RU/H, то есть к разряду университетов, присуждающих докторские степени и выделяющиеся «высокой исследовательской деятельностью».

В 2010 году Фордемский университет потратил на научные исследования $7 миллионов.

Наибольшую поддержку Фордему в научных исследованиях оказывает Центр Луиса Кэлдера — биологическая полевая станция в Армонке, а также Сейсмическая обсерватория Уильяма Спеина. Также Фордем сотрудничает с многими научными учреждениями в Нью-Йорке (с Медицинским колледжем имени Альберта Эйнштейна при Иешива-университете и с Нью-Йоркским ботаническим садом), а также с Лос-Аламосской национальной лабораторией.

В кампусе Роуз Хилла располагается Фордемский музей древнегреческого, этрусского и римского искусства, в котором собрано более 200 памятников классической древности. Этот дар выпускника Фордема Уильяма Уолша стал самой большим собранием музея во всей нью-йоркской округе. А особенно впечатляет собраные Уолшем среднивековые рукописи, ныне хранящиеся в Особом коллекционном зале О’Хары.

Издательская деятельность

Издательскую деятельность осуществляет «Издательство Фордемского университета», выпускающее в основном научную литературу в области философии, теологии, гуманитарных и общественных наук. Издательство тесно сотрудничает с Издательством Оксфордского университета.

Почётные сообщества и мероприятия

В Фордеме студенты участвуют в проводимых университетом мероприятиях и становятся членами почётных сообществ. Проходящие мероприятия представляют собой видоизменённые повседневные учебные занятия. Многие чествуемые студенты отбираются на мероприятие в самом начале их первого года обучения, хотя есть и такие, кого отбирают уже на втором курсе. Торжество проводится в особой Альфа-Палате, расположенной в кампусе Роуз Хилла. Те кто справляется с поставленными задачами, награждается почётным званием «из числа отличившихся» (англ. In cursu honorum), которое потом заносится и зачётную книжку и в диплом.

В Фордемском университете существуют почётные студенческие сообщества, объединяющие учащихся по образовательному признаку:

• Phi Beta Kappa и Phi Kappa Phi
• Alpha Sigma Nu (иезуиты)
• Sigma Phi Sigma (физики)
• Phi Alpha Theta (историки)
• Alpha Kappa Delta (социологи)
• Psi Chi (психологи)
• Sigma Delta Phi (испанский язык)
• Beta Alpha Psi (финансы, аудит)
• Psi Sigma Tau (философы)
• Omicron Delta Epsilon (экономисты)
• Lambda Pi Eta (связи с общественностью)
• Alpha Sigma Lambda (дополнительное образование)

В Фордеме есть т. н. Лихниский институт, представляемый как академическое товарищество и «сообщество школяров». В его обязанности входит опекать студенческое сообщество, продвигать для студентов возможность достичь благоприятных жизненных обстоятельств, разъяснять студентам их право выбирать своё из множества программ, и советовать студентам при подаче заявления.

Общество Маттео Риччи объединяет тех студентов, кто хочет себя видеть будущим учёным. Профессорско-преподавательский состав содействует членам Общества в этом. Общество согласует научные мероприятия и выделяет денежные средства на многообещающие научные исследования. Общество патера-иезуита Уильяма Бойли —похожее объединение, сосредоточенное на будущих представителях делового сообщества.

Обучение за рубежом

Отдел Фордемского университета международных связей и обучения за рубежом предлагает более 130 образовательных программ в других странах. По продолжительности образовательные программы за рубежом бывают от шести недель до полноценного академического года. А по тематике распределяются от культуроведения и языка до изучения межгосударственных отношений. Особы программы проводятся факультетами в Испании и странах Латинской Америки, а также в Оксбридже.

Рейтинги

Известный американский еженедельник U.S. News & World Report в своём очередном выпуске «Best Colleges» 2012 года занёс Фордем в число отборных национальных университетов США. Таким образом Форхемский университет занял 53 место наряду с Бостонским университетом.

Bloomberg/Newsweek поставил Фордемскую Школу предпринимательства Габелли на 52 строчку национального рейтинга за 2011 год, что на 11 мест ниже показателя двухлетней давности. В то же время U.S. News & World Report поставил её на 71-е место, что лучше на 9 ступеней по сравнению с 2007 годом. Журнал Washington Monthly, выступающий, как противовес U.S. News & World Report, в своём списке за 2011 год поместил Фордем на 37-е место.

В то же время Фордем не был включён в рейтинговые списки Time, Quacquarelli Symonds и ARWU.

Как и в предыдущие годы, Фордемский университет остался на 63-й строчке в самом новом рейтинге Горной школы Парижа.

В 2011 году U.S. News & World Report в шестой раз был признан университетом с самым большим выпуском интернов.

Также в публикациях проставляются места для аспирантур Педагогической и Социальной работы, занимающих 58 и 17 соответственно.

В 2010 году U.S. News & World Report поставил дневное отделение Форхемской школы права на 30 место в общеамериканском рейтинге вузов, а вечернее на 2 место.

Kaplan/Newsweek опубликовал справочник «Как попасть в путеводитель по колледжам?», где Фордем был назван одним из «25 самых пышущих вузов в Америке», получив эпитет «преуспевающий католический вуз». В том же духе в 1982 году журналом Time Фордем был награждён прозвищем «католический плющ».

Кроме всего прочего Фордхемский университет входит в состав Национальной ассоциации независимых колледжей и университетов, а также членом Сети учёта колледжей и университетов

Кампусы университета

Фордемский университет владеет тремя кампусами в Нью-Йорке и за его пределами, в том числе по всему миру. Это кампусы — Роуз Хилл (Бронкс), Линкольн-центр (Манхэттен) и Уэстчестер (Уэст Харрисон).

Роуз Хилл

Кампус Фордема, созданный в 1841 году, по сути является колыбелью университета, потому что именно с него началась история вуза.

Роуз Хилл объединяет под своей крышей «Фордемский колледж в Роуз Хилле», Школу предпринимательства Габелли и некоторые отделения Школы профессионального и продолженного обучения, а также Аспирантуру искусств и наук и Аспирантуру религии и религиоведения.

Кампус располагается на площади в 340 гектаров в северной части Бронкса, являясь самой озеленённой частной территорией в городе Нью-Йорке. Сразу же за кампусом располагается Нью-Йоркский ботанический сад, а также Бронкский зоопарк, с которыми тесно сотрудничает Фордемский университет. А соседний район Бельмонт известен в округе, как «Маленькая Италия».

В 2008 году неоготический стиль архитектуры, увитые плющом здания, широкие лужайки и мощёные дорожки были отмечены MSNBC в издание «Наимилейшие кампусы американских колледжей». Вдобавок, Фордхем участвовал в бесчисленном числе фильмов на протяжении многих лет.

В Роуз Хилле располагается университетский католический храм, который был построен в 1845 году, как семинарская капелла и приходская церковь для местной общественности. Этот неоготический собор является вехой в истории города Нью-Йорка; в нём находится подлинный алтарь из Кафедрального собора святого Патрика, а также витражные окна, подаренные французским королём Луи-Филиппом I. Особенно примечательно, что подарок был изготовлен в цехах французской провинции Шеврез, где обосновал ранние образцы неоготики.

В кампусе располагаются 10 студенческих общежитий, включающих в себя 4 общежития колледжей и 6 общежитий образовательных сообществ, как то естественные науки, предпринимательство и обучение руководству. Кроме того в кампус входят 3 иезуитских обители; Маррей-Вийджел Холл, являющийся лазаретом иезуитского отделения в Нью-Йорке; Цисжек Холл — одна из трёх иезуитских учёных школ в Нью-Йорке.

Сейсмологическая обсерватория имени Уильяма Спейна, расположенная в Роуз Хилле, была первой в США сейсмологической станцией, поймавшей колебания земли от атомных бомбардировок городов Хиросима и Нагасаки. Эта обсерватория входит в национальную сеть сейсмологических станций, передающих данные для Агентства США по геологическому обозрению.

Камус связана со станцией пригородных поездов Фордхем, которая в свою очередь входит в состав Северной пригородной железной дороги ведущей до Центрального вокзала Нью-Йорка в Махеттане. Пригородные автобусы ездят от выхода из кампуса, а станция расположена на расстоянии. Университет самостоятельно осуществляет курсирующие поездки между тремя кампусами, которые называют поршень-фургон (англ. Ram Van). Порядка 7000 учащихся и выпускников располагается в кампусе Роуз Хилла. В план развития Фордема до 2016 года заложена цель построить ещё два корпуса, а также обновить Предпринимательскую школу Габелли, построить оздоровительный центр и научный корпус для кампуса. Также предполагается создать ещё один студенческий союз. Рядом с кампусом Роуз Хила находится район Ривердейл, где проживает большая часть сотрудников университета.

Линкольн-центр

Кампус Линколь-центра был выстроен, как составная часть проекта обновления площади Линкольна в 1961 году. В нём располагается Фордемский колледж и подразделение Школы профессионального и дополнительного обучения, а также Фордемская школа права, Аспирантура делового управления, Педагогическая аспирантура, Аспирантура социальной работы. Площадь всей территории кампуса составляет 32 000 m² и охватывает пространство от Западной Шестидесятой улицы до Западной Шестьдесят Второй улицы, между Колумбийской-Девятой и Амстердамской-Десятой авеню, что составляет сердце Манхэттена. Через дорогу от кампуса располагается Линкольн-центр изящных искусств. Поблизости находится Центральный парк г. Нью-Йорка, Карнеги-холл, Рокфеллеровский центр, Радио-сити, Пятая авеню, Бродвей, Площадь Колумба. Кампус обслуживается курсирующими автобусами, A, B, C, D, и поездами Нью-Йоркского пригородного транспорта, а также поршень-фургонами^[что?].

Приблизительно 8000 учащихся и выпускников обитает в кампусе Линкольн-центра, из которых порядка 1000 человек проживает в студенческом общежитие или в Мидтауне.

В настоящее время кампус состоит из корпуса Леона Лоунштейна, Макмэхан-холла, Библиотеки Джерольда М. Куинни, корпуса Доули, а также двух открытых баскетбольный площадок и теннисных кортов.

Кампус Линкольн-центра располагает двумя озеленёнными площадками сделанных через улицу от Библиотеки Куинни. Большая площадка большей часть закатана цементом и называется Площадь Роберта Мозеса. А меньшая площадка известная, как Садик святого Петра, и здесь располагается памятник учащимся и выпускникам, погибшим во время террористических актов 11 сентября 2001 года.

План развития Фордема до 2016 года включает в себя окончание перестройки Линкольн-центра, с целью предоставить новые помещения для Школы права. Строительство должно было начаться весной 2011 года.

Уэстчестер

Кампус в Уэстчерстере собирает под своей крышей подразделения Школы профессионального и дполнительного обучения, а также Аспирантуры предпринимательства, педагогики и социальной работы. Кампус состоит их трёх построек по 5810 m2 раскинувшихся на территории в 130 000 m2 на ландшафте с ручьями и водоёмами. Фордем заключил договор аренды помещений на 20 лет, что включает в себя 26 обустроенных учебных комнат, помещения факультетов, руководства, читальный зал, столовая, крытые и открытые помещения для собраний. В 2008 году Фордем потратил $8 миллионов на приведение помещений в порядок для большей службы.

Кампус связан с миром через станцию Уайт Плейнс Северной пригородного железной дороги, расположенную в 6 км от городка Уайт Плейнс. И кампус и Уайт Плейнс обслуживаются компанией Bee-Line Bus System. Также действуют поршень-фургоны.

Прочие помещения

Фордем обслуживает полевую биологическую станцию в 50 километрах к северу от Нью-Йорка в Армонке. Центр Луиса Калдера охватывает 0,46 km² лесного массива, 40 000 m² озера и 19 строений, представляющих из себя лаборатории, офисы, образовательные программы, склады оборудования, научная библиотека и жилые помещения. Сама станция протянулась на 13 километров вдоль городской лесной просеки на которой проводятся долговременные полевые исследования болезни Лайма. Лондонский центр Фордхемского университета располагается в кампусе Хейсропского колледжа, являющегося иезуитской философской и теологической школой при Лондонском университете. Здесь преподаются предпринимательские программы и программы свободных искусств в той же мере, как и в Лондонской театральной академии Фордхемского колледжа в Линкольн-центре.

Вся сеть Фордема поддерживает тесные связи, стремясь лучше обеспечить взаимодействие подразделений университета и учащихся.

Сожительство города и университета

Отношения Фордхема и его соседей различаются в зависимости от кампуса. Так в Роуз Хилле университет принимает абитуриентов из малообеспеченных семей по программе доступного высшего образования. Кроме того, более 80 % студентов участвуют в общественных работах.

Известные выпускники

См.: Категория:Выпускники Фордемского университета

Литература

• Fordham University: Off the Record, College Prowler (en)

• Fred C. Feddeck. Hale Men of Fordham: Hail !. Trafford Publishing, 2001. (en)

• Raymond A. Schroth, S.J. Fordham: A History and Memoir. Jesuit Way, Chicago 2002. (en)

• Philip C. Rule, (Coleridge and Newman: The Centrality of Conscience (Studies in Religion and Literature (Fordham University Press), No. 8.)

Отрывок, характеризующий Фордемский университет

Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.


На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.


Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.


Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.