Freak Out!

</td></tr>

Freak Out!
Студийный альбом Фрэнка Заппы с The Mothers of Invention
Дата выпуска	27 июня 1966
Записан	9—12 марта 1966 года, TTG Studios Голливуд, Калифорния (США)
Жанр	экспериментальный рок,прогрессивный рок,психоделический рок,ду-воп, протопанк, рок-н-ролл, сатира, конкретная музыка, альтернативный рок
Длительность	60:55
Продюсер	Том Уилсон
Страна	США США
Лейбл	Verve/MGM
Профессиональные рецензии
All Music Guide
Хронология Фрэнка Заппы с The Mothers of Invention
Freak Out! (1966) Absolutely Free (1967)

К:Альбомы 1966 года

RS	[www.rollingstone.com/music/lists/6862/35223/37126 Позиция № 243] в списке 500 величайших альбомов всех времён по версии журнала Rolling Stone

Freak Out! (рус. Бесись!) — дебютный студийный альбом Фрэнка Заппы и группы The Mothers of Invention. Записан всего за несколько дней и выпущен в 1966 году как двойной альбом. Является одним из первых двойных альбомов в истории рока. Занимает 243-е место в списке «500 величайших альбомов всех времён по версии журнала Rolling Stone». Наивысшая позиция в чартах: 130, когда альбом вышел впервые, было продано около 30.000 экземпляров.

Об альбоме

Композиции этого альбома, как и нескольких последующих работ группы, обобщены явлением сатирического восприятия Заппой американской поп-культуры. Альбом спродсюирован Томом Уилсоном, ранее продюсировавший альбомы для таких исполнителей как Боб Дилан, Simon and Garfunkel и The Velvet Underground.

Запись

Первые две песни, записанные для альбома были «Any Way The Wind Blows» и «Who Are the Brain Police?». Когда Том Уилсон услышал последнюю композицию, он убедился, что The Mothers не были обычной ритм-н-блюзовой группой. В «Настоящей книжке», Заппа написал: «В окошко мне было видно, как Том Уилсон срочно дозванивается начальству — вероятно, чтобы сказать: „Ну, э-э, не то чтобы совсем «белая блюзовая группа», но… в общем, что-то в этом роде“». В 1968 году, в статье, написанной для журнала Hit Parader, Заппа говорил, что, когда Уилсон слышал эти песни «он был настолько впечатлён, что позвонил в Нью-Йорк, и в результате я получил более или менее неограниченный бюджет, чтобы сделать это чудовище». «Все песни на нём были о чём-то. Мы не заполняли чем попало промежутки между вещами из популярной сорокапятки. Каждая мелодия имела свою задачу в рамках общей сатирической концепции» — писал Заппа в своей «Настоящей книжке».

Если бы вы наглядно анализировали различные типы направлений всех песен альбома Freak Out!, что-то там есть немного для всех. По крайней мере, одна часть материала предназначена для каждого типа социальной направленности в пределах нашей группы потребителей. Потому что есть люди, которым нравится то, что мы делаем.

Альбом был записан на студии TTG на пересечении бульваров Сансет и Хайленд в Голливуде, штат , в период с 9 по 12 марта 1966 года. Некоторые песни, такие как «Motherly Love» и «I Ain’t Got No Heart» были записаны ещё до сессий альбома. Эти ранние записи, как утверждается, были сделаны примерно в 1965 году, и не были официально выпущены до 2004 года, когда они появились на посмертном альбоме Joe’s Corsage . Ранняя версия песни «Any Way The Wind Blows», была записана в 1963 году, вышла на посмертном релизе The Lost Episodes. Песня была написана, когда Заппа развёлся с первой женой Кей Шерман. В буклете альбома, Заппа написал: «Если бы я не развёлся, то этот кусок тривиальной глупости никогда бы не был записан». « По мере продолжения сеансов записи Уилсон восторгался все больше. В середине записи, Заппа сказал ему: „Я бы хотел на пятьсот взять напрокат ударных инструментов и вдобавок для кое-каких специальных эффектов привести в студию фриков с бульвара Сансет“. Уилсон согласился. Началась работа над композицией „The Return of the Son of Monster Magnet“». По словам Фрэнка, лейбл отказался дать ему время, необходимое для завершения композиции, и поэтому она была выпущена в незавершенном виде. Заппа позже выяснил, что во время записи материала, Уилсон принимал ЛСД. «Я об этом понятия не имел — он потом сказал. Я все пытался представить, о чём он думал, сидя в своей аппаратной, слушая белиберду из динамиков и вдобавок по обязанности командуя звукооператору Ами Хадани (который не был под кислотой), что делать». К тому времени, когда Freak Out! был отредактирован, Уилсон потратил 25­­–35 тысяч MGM. В журнале Hit Parader Заппа писал «Уилсон взял удар на себя. Он потратил на запись все деньги. MGM чувствовали, что потратили слишком много денег на альбом». Лейбл настаивал, чтобы две сюжетные линии были удалены из композиции «It Can’t Happen Here», подраздела композиции «Help, I’m a Rock» (посвященной Элвису Пресли), оба из которых руководители лейбла сочли ссылками на наркотики. Тем не менее, на лейбле либо не возражали, либо не заметили, как при быстрой записи Заппа кричал слово «fuck», на 11 минуте и 36 секунде композиции «The Return of the Son of Monster Magnet». В 1995 году при выпуске альбома на CD композиции «Help, I’m a Rock» и «It Can’t Happen Here» были проиндефексированы как отдельные треки. «It Can’t Happen Here» впервые была издана ранее, в 1969 году как отдельный трек на сборнике Mothermania. « Руководство MGM также сказало Заппе, что группа должна изменить своё название, утверждая, что ни один диск-жокей не пропустит в эфир пластинку группы под названием «The Mothers»

...В то время тех, кто считался хорошим музыкантом, называли «motherfucker», а «mothers» было сокращённым вариантом множественного числа. На самом деле требовалось определённое нахальство для такого наименования, потому что мы не были такими уж хорошими музыкантами. По стандартам барной сцены в тех краях мы ушли от наших конкурентов на много световых лет вперед. Но в плане подлинного искусства мы оставались, думаю, в том же болоте. Фрэнк Заппа

Выход в свет

Freak Out! был выпущен 27 июня 1966 года. Название группы изменилось на The Mothers of Invention. Его Заппа выбрал, отклонив название предложенное MGM, «The Mothers Auxiliary». На задней стороне конверта размешалось сообщение от вымышленного персонажа Сьюзи Кримчиз (которая также появляется на самом альбоме), которое гласило:

Эти The Mothers безумные. Посмотрите, как они одеты. Один, даже, натянул бусы. И все они плохо пахнут. Когда мы наняли их на танцы после баскетбольного матча, мой парень предупредил меня, что я увижу нечто такое, о чем пожалею. Один парень в шубе время от времени исчезал, а затем появлялся с толпой таких же придурков. В конце концов, они заполонили всю танцевальную площадку. Никому в нашей школе эти Mothers не понравились... особенно после того, как наш учитель объяснил, что подразумевают слова их песен. Ваша навсегда, Сьюзи Кримчиз, Солт-Лэйк-Сити, Юта.

Поскольку текст был напечатан в шрифте пишущей машинки напоминающие буквы, некоторые люди подумали, что Сьюзи Кримчиз была реальным человеком, и многие слушатели ожидали увидеть её на концертах. В связи с этим, было решено, что «было бы лучше взять с собой Сьюзи Кримчиз которая продемонстрировала бы правдивости такого существа раз и навсегда». Поскольку оригинальный голос Сьюзи Кримчиз, Дженни Вессор, была недоступна, то эту роль взяла на себя Памела Зарубика. Раннее американское издание альбома включала в себя рекламу-карту для «Freak Out Hot Spots!» . Внутри альбомное маленькое объявление было направлено на людей, приезжающих посещать Лос-Анджелес, и в нём были указаны несколько известных ресторанов и клубов, в том числе Canter и Whiskey A Go-Go. В конечном итоге все первоначальное внутреннее оформление альбома было перепечатано и включено в его переиздание The MOFO Project/Object, включавшее четыре аудио диска и документальный фильм о создании альбома, выпущенного семьёй Заппы в 2006 году.

Список композиций

1. Hungry Freaks, Daddy — 3:32
2. I Ain’t Got No Heart — 2:34
3. Who Are the Brain Police? — 3:25
4. Go Cry on Somebody Else’s Shoulder — 3:43
5. Motherly Love — 2:50
6. How Could I Be Such a Fool? — 2:16
7. Wowie Zowie — 2:55
8. You Didn’t Try to Call Me — 3:21
9. Any Way the Wind Blows — 2:55
10. I’m Not Satisfied — 2:41
11. You’re Probably Wondering Why I’m Here — 3:41
12. Trouble Every Day — 5:53
13. Help, I’m a Rock — 4:42
14. It Can’t Happen Here — 3:59
15. The Return of the Son of Monster Magnet (Unfinished Ballet in Two Tableaux) — 12:22

В записи принимали участие

The Mothers of Invention

• Frank Zappa — guitar, conductor, vocals
• Jimmy Carl Black — percussion, drums, vocals
• Ray Collins — harmonica, cymbals, sound effects, tambourine, vocals, finger cymbals
• Elliot Ingber — alternate lead & rhythm guitar
• Roy Estrada — bass, vocals, guitarron, soprano vocals

The Mothers' Auxiliary

• Gene Estes — percussion
• Eugene Di Novi — piano
• Neil Le Vang — guitar
• John Rotella — clarinet, sax
• Kurt Reher — cello
• Raymond Kelley — cello
• Paul Bergstrom — cello
• Emmet Sargeant — cello
• Joseph Saxon — cello
• Edwin V. Beach — cello
• Arthur Maebe — French horn, tuba
• George Price — French horn
• John Johnson — tuba
• Carol Kaye — 12-string guitar
• Virgil Evans — trumpet
• David Wells — trombone
• Kenneth Watson — percussion
• Plas Johnson — sax, flute
• Roy Caton — copyist
• Carl Franzoni — freak
• Vito — freak
• Kim Fowley — (featured on hypophone)
• Benjamin Barrett — contractor
• David Anderle
• Motorhead Sherwood — noises
• Mac Rebennack — piano
• Paul Butterfield — vocals
• Les McCann — piano
• Jeannie Vassoir — (the voice of Cheese)

Production

• Producer: Tom Wilson
• Engineering director: Val Valentin
• Engineers: Ami, Tom, Val Valentin
• Assistant: Eugene Dinovi, Neil Levang, Vito, Ken Watson
• Musical director: Frank Zappa
• Orchestration: Frank Zappa
• Arranger: Frank Zappa
• Cover design: Jack Anesh
• Hair stylist: Ray Collins

Ссылки

• [wiki.killuglyradio.com/wiki/Freak_Out%21 Информация об альбоме] в вики Zappa Wiki Jawaka (англ.)

Отрывок, характеризующий Freak Out!

Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.