Движение 30 сентября

Движение 30 сентября
Дата	30 сентября — 2 октября 1965 года
Место	Джакарта
Причина	Стремление левой военной группировки «Движение 30 сентября» взять власть в свои руки, предотвратив тем самым приход к власти правых.
Итог	Поражение «Движения 30 сентября». Приход к власти генерала Сухарто.
Противники
«Движение 30 сентября» Части Национальной армии Индонезии, верные правительству
Командующие
Унтунг Шамсури Сукарно Ахмад Яни† Абдул Харис Насутион Сухарто
Силы сторон
неизвестно неизвестно
Потери
неизвестно неизвестно

Движе́ние 30 сентября́ (индон. Gerakan 30 September, также известна под сокращёнными названиями индон. G30S, индон. Gestapu (от индон. Gerakan September Tiga Puluh — Движение 30 сентября) — организация, состоявшая из прокоммунистически настроенных офицеров Национальной армии Индонезии, под руководством которой в Индонезии была совершена неудачная попытка государственного переворота в ночь с 30 сентября на 1 октября 1965 года. Мятежниками было организовано убийство шестерых генералов — членов Генерального штаба индонезийской армии; им удалось захватить джакартскую радиостанцию, которая передала сообщение о смещении президента Сукарно и переходе всей полноты власти к Революционному совету. Однако ко 2 октября мятеж был полностью подавлен.

Начало мятежа. Убийство мятежниками шестерых членов высшего армейского руководства

1 октября 1965 года в 3:15 семь подразделений индонезийской армии, руководимых «Движением 30 сентября», в том числе полка президентской охраны «Чакрабирава» (индон. Tjakrabirawa, Cakrabirawa), дивизии Дипонегоро (индон. Diponegoro, была расквартирована в Центральной Яве) и армии Бравиджая (индон. Brawijaya, была расквартирована в Восточной Яве), направились на грузовиках и автобусах к военной авиабазе Халим Перданакусума (индон. Halim Perdanakusuma). Мятежниками были убиты шесть генералов — членов индонезийского Генштаба. Трое из них (министр обороны и верховный главнокомандующий генерал-лейтенант Ахмад Яни, генерал-майор Мас Тиртодармо Харьоно и бригадный генерал Дональд Панджаитан) были убиты в своих домах при попытке похищения, ещё троих (генерал-майор Супрапто, генерал-майор Сисвондо Парман и бригадный генерал Сутойо Сисвомихарджо) удалось захватить живыми.

Мятежникам не удалось похитить министра-координатора по вопросам обороны и безопасности, начальника штаба армии генерал-лейтенанта Абдула Хариса Насутиона, которому удалось укрыться в саду посольства Ирака. Вместо Насутиона был по ошибке захвачен и убит его адъютант, старший лейтенант Пьер Тендеан; пятилетняя старшая дочь Насутиона, Аде Ирма Сурьяни (индон. Ade Irma Suryani Nasution) была ранена и умерла 6 октября. Похищённые генералы и тела их мёртвых сослуживцев привезли в предместье Джакарты Лубанг Буайя (индон. Lubang Buaya — буквально крокодилья яма), недалеко от авиабазы Халим, где все похищенные были расстреляны, а их тела, вместе с телами ранее убитых, сброшены в яму.

Действия мятежников в Джакарте

Ранним утром 1 октября два батальона мятежников (454-й батальон дивизии Дипонегоро и 530-й батальон дивизии Силиванги) вступили в Джакарту. Они заняли с трёх сторон центральную площадь столицы — Медан Мердека, парк вокруг Национального монумента, а также ряд зданий, расположенных на площади, в том числе здание Радио Республики Индонезии (индон. Radio Republik Indonesia). Мятежниками не была занята восточная сторона площади, на которой находилась штаб-квартира Командования армейского стратегического резерва (индон. Komando Strategis Angkatan Darat (KOSTRAD)), которым командовал в то время генерал-майор Сухарто. Примерно в то же время на авиабазу Халим направились лидер Коммунистической партии Индонезии (КПИ) Дипа Айдит и вице-маршал авиации, командующий ВВС Омар Дани, что позже стало основанием для их обвинения в причастности к «Движению 30 сентября».

После семичасового выпуска новостей, от имени «Движения 30 сентября» выступил один из его лидеров — подполковник Унтунг Шамсури, командующий полком Чакрабирава. В своём радиообращении Унтунг заявил, что «Движение 30 сентября» установило свой контроль над ключевыми объектами в Джакарте, чтобы предотвратить попытку государственного переворота, которая планировалась правой военной организацией «Совет генералов» (индон. Dewan Jenderal) при поддержке Центрального разведывательного управления США. По словам Унтунга, переворот должен был произойти 5 октября, в так называемый «День вооружённых сил». Было объявлено, что действия «Движения 30 сентября» направлены на защиту президента Сукарно, который находится на авиабазе Халим под защитой военных. Позже Сукарно подтвердил своё нахождение на авиабазе Халим в тот день, добавив, что находился там для того, чтобы в случае неблагоприятного для него развития событий иметь возможность покинуть Джакарту на самолёте. В течение дня 1 октября вышло ещё несколько радиообращений «Движения 30 сентября», в которых, в частности, был оглашён полный состав «Движения», в которое входили 45 человек, и решение об отмене в армии всех воинских званий выше подполковника.

Поражение «Движения 30 сентября» в Джакарте

В 5:30 Сухарто был разбужен своим соседом, который сообщил ему об убийстве его сослуживцев. Сухарто направился в Kostrad, где потребовал, чтобы его соединили с главнокомандующими родов войск. Ему удалось связаться с главнокомандующими военно-морскими силами и полицией, однако его попытка связаться с Ахмадом Яни окончилась неудачей. После этого Сухарто объявил, что берёт командование армией на себя и отдал приказ войскам возвращаться в казармы.

Из-за просчётов в планировании операции лидеры Движения 30 сентября не смогли сполна обеспечить войска, выведенные на площадь Медан Мердека, провизией, из-за чего солдаты начали страдать от голода и жажды. При этом солдаты не знали об истинных целях Движения — им сказали, что войска введены в столицу для охраны президента Сукарно. К полудню Сухарто удалось убедить оба батальона на площади Медан Мердека сдаться. Сначала прекратил сопротивление батальон армии Бравиджая, который вошёл в здание штаб-квартиры Kostrad, затем — батальон дивизии Дипонегоро, отошедший к авиабазе Халим. Вскоре также было очищено от мятежников, во главе с Утунгом Шамсури, здание радиостанции — Сухарто предъявил мятежникам ультиматум, после которого Унтунг предпочёл прекратить сопротивление. К 19 часам 1 октября силы Национальной армии Индонезии, подчиняющиеся Сухарто, установили свой контроль над всеми объектами столицы, которые были захвачены мятежниками.

В 21 час генерал Насутион выступил по радио, объявив, что берёт на себя командования армией и обязуется сделать всё возможное для окончательной победы над мятежниками и защиты президента Сукарно. Насутион предъявил мятежникам на авиабазе Халим ультиматум, потребовав от них немедленно прекратить сопротивление; вскоре после этого президент Сукарно покинул Халим и направился в свою резиденцию в Богоре.

После оглашения ультиматума большинство мятежников бежало с авиабазы Халим, оставшиеся утром 2 октября оказали сопротивление правительственным войскам, однако оно было быстро подавлено. Ещё до перехода базы под контроль правительственных войск, её покинули Дипа Айдит, вылетевший в Джокьякарту, и Омар Дани, вылетевший в Мадиун.

Это было только 3 октября, когда тела всех 7, которые были убиты были извлечены из колодца, в котором они были брошены на Лубанг Буайя. Они были похоронены в государственном захоронении 5 октября, День вооруженных сил.

События в Центральной Яве

Утром 1 октября, вскоре после радиообращения Унтунга, пять из семи подразделений, входивших в дивизию Дипонегоро, перешли под контроль «Движения 30 сентября». Мэр города Суракарта, член Коммунистической партии, выступил в поддержку «Движения». В Джокьякарте повстанцы, во главе с майором Мулджоно (индон. Muljono), похитили и позже убили командующего военным округом Центральной Явы бригадного генерала Катамсо (индон. Katamso) и руководителя его администрации подполковника Сугиджоно (индон. Sugijono). Однако, после получения известия о поражении «Движения 30 сентября» в Джакарте, большинство мятежников в Центральной Яве сложили оружие.

Антикоммунистическая кампания — Массовые убийства в Индонезии (1965—1966)

Вскоре после поражения Движения 30 сентября высшее армейское командование во главе с Сухарто обвинило в попытке государственного переворота Коммунистическую партию Индонезии. По всей стране начались массовые антикоммунистические демонстрации, во многих районах (в частности, в Ачехе, Центральной и Восточной Яве) вскоре переросшие в массовые убийства коммунистов. В Семаранге беспорядки достигли такой силы, что Сухарто был вынужден послать в город десантное подразделение под командованием полковника Сарво Эди (индон. Sarwo Edhie); ко времени прибытия десантников в город местные жители сожгли дотла здание семарангского отделения КПИ. Однако военные чаще всего не пытались предотвратить убийства, а сами активно участвовали в расправах над коммунистами и всеми, кого подозревали в симпатиях к коммунистическим идеям. Общее число погибших в ходе антикоммунистической кампании 1965—1966 годов, по разным оценкам, составляет от 78 000 до миллиона человек. Среди погибших — многие лидеры индонезийской компартии, в том числе Дипа Айдит, расстрелянный военными 25 ноября 1965 года. В 1960-90-х годах в концлагерях Индонезии находилось до 2 млн человек одновременно, многие из которых были арестованы после событий 30 сентября.

Версии событий

Попытка коммунистического переворота

Во время президентства Сухарто в официальной пропаганде неоднократно подчёркивалось, что попытка государственного переворота в октябре 1965 года была организована коммунистами, желавшими свергнуть законного президента Сукарно и превратить Индонезию в коммунистическое государство; в это время «Движение 30 сентября» часто обозначалось аббревиатурой G30S/PKI (Движение 30 сентября/Коммунистическая партия Индонезии). Для доказательства правильности официальной позиции правительства в прессе перепечатывались публикации органов КПИ, например, газеты «Хариан ракьят» (индон. Harian rakjat) — «Народ сегодня»), в которых выражалась поддержка «Движению 30 сентября». Позже в индонезийской историографии получила распространение версия, что Унтунг Шамсури и другие лидеры «Движения» на самом деле контролировались «специальным бюро» КПИ, которое подчинялось лично Дипе Айдиту. Эта версия основывалась на показаниях предполагаемого главы специального бюро, индонезийского коммуниста Камарузаман Шам, который дал их в 1967 году на процессе над руководителями КПИ.

Предотвращение попытки правого переворота

Сторонники этой версии утверждают, что действия «Движения 30 сентября» были направленны на предотвращение переворота, который намечался правой военной группировкой «Совет генералов» на 5 октября — так называемый «День вооружённых сил». Среди руководителей этой группировки называют генералов Яни и Насутиона.

Столкновение двух внутриармейских группировок

В 1971 году американские учёные Бенедикт Андерсон и Рут Маквей написали статью «Предварительный анализ переворота 1 октября 1965 года в Индонезии» (англ. A Preliminary Analysis of the October 1, 1965, Coup in Indonesia), больше известной как Корнелльский доклад (англ. Cornell Paper) — по названию Корнелльского университета, в котором работали авторы. В своей статье Андерсон и Маквей предположили, что в октябре 1965 года достигла своего апогея противостояние между армейской верхушкой и младшими офицерами, недовольными своим материальным положением. По их мнению, офицеры, руководившие «Движением 30 сентября», стремились использовать авторитет КПИ, которая на тот момент была одной из самых влиятельных партий Индонезии, в своих целях — этим было вызвано, в частности, приглашение на авиабазу Халим Дипы Айдита.

Литература

• "[cip.cornell.edu/seap.indo/1107134819 Selected Documents Relating to the 30 September Movement and Its Epilogue]", Indonesia (Ithaca, NY: Cornell Modern Indonesia Project) . — Т. 1: 131–205, 1966, doi:[dx.doi.org/10.2307%2F3350789 10.2307/3350789], <cip.cornell.edu/seap.indo/1107134819>. Проверено 20 сентября 2009. 
• Anderson, Benedict R. & McVey, Ruth T. (1971), A Preliminary Analysis of the 1 October 1965, Coup in Indonesia, Interim Reports Series, Ithaca, NY: Cornell Modern Indonesia Project, OCLC [worldcat.org/oclc/210798 210798] 
• Anderson, Benedict (2000), "[newleftreview.org/A2242 Petrus Dadi Ratu]", New Left Review (London) Т. 3: 7–15, <newleftreview.org/A2242>. Проверено 18 сентября 2009. 
• Crouch, Harold (1973), "[cip.cornell.edu/seap.indo/1107128617 Another Look at the Indonesian "Coup"]", Indonesia (Ithaca, NY: Cornell Modern Indonesia Project) . — Т. 15: 1–20, doi:[dx.doi.org/10.2307%2F3350791 10.2307/3350791], <cip.cornell.edu/seap.indo/1107128617>. Проверено 18 сентября 2009. 
• Crouch, Harold (1978), The Army and Politics in Indonesia, Politics and International Relations of Southeast Asia, Ithaca, NY: Cornell University Press, ISBN 0801411556 
• Victor M. Fic. (2005). Anatomy of the Jakarta Coup: 1 October 1965: The Collusion with China which destroyed the Army Command, President Sukarno and the Communist Party of Indonesia. Jakarta: Yayasan Obor Indonesia. ISBN 978-979-461-554-6
• John Hughes. (2002), The End of Sukarno — A Coup that Misfired: A Purge that Ran Wild, Archipelago Press, ISBN 981-4068-65-9
• Paul Lashmar, James Oliver. MI6 Spread Lies To Put Killer In Power // The Independent, 16 April 2000
• Paul Lashmar, James Oliver. How we destroyed Sukarno // The Independent, 6 December 2000
• Paul Lashmar, James Oliver (1999), Britain's Secret Propaganda War, Sutton Pub Ltd, ISBN 0-7509-1668-0 
• Nugroho Notosusanto & Ismail Saleh. (1968) The Coup Attempt of the «30 September Movement» in Indonesia, P.T. Pembimbing Masa-Djakarta.
• Dedi Rafadi & Hudaya Latuconsina. (1997) Pelajaran Sejarah untuk SMU Kelas 3 (History for 3rd Grade High School), Erlangga Jakarta. ISBN 979-411-252-6
• M. C. Ricklefs. (1982) A History of Modern Indonesia, MacMillan. ISBN 0-333-24380-3
• John Roosa. (2006). Pretext for Mass Murder: The September 30th Movement & Suharto’s Coup D'État in Indonesia. Madison: University of Wisconsin Press. ISBN 978-0-299-22034-1
• Peter Dale Scott. (1985) The United States and the Overthrow of Sukarno. Pacific Affairs 58, pp 239—164
• Sekretariat Negara Republik Indonesia (1975) 30 Tahun Indonesia Merdeka: Jilid 3 (1965—1973) (30 Years of Indonesian Independence: Volume 3 (1965—1973)
• Sekretariat Negara Republik Indonesia (1994) Gerakan 30 September Pemberontakan Partai Komunis Indonesia: Latar Belakang, Aksi dan Penumpasannya (The 30 September Movement/Communist Party of Indoneisa: Bankgrounds, Actions and its Annihilation) ISBN 979-083-002-5
• Ulf Sundhaussen. (1982) The Road to Power: Indonesian Military Politics 1945—1967, Oxford University Press. ISBN 019 582521-7
• W. F. Wertheim. (1970) Suharto and the Untung Coup — the Missing Link, Journal of Contemporary Asia I No. 1 pp 50-57

Отрывок, характеризующий Движение 30 сентября

Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.
– Всё от воспитания зависит, – сказала гостья.
– Да, ваша правда, – продолжала графиня. – До сих пор я была, слава Богу, другом своих детей и пользуюсь полным их доверием, – говорила графиня, повторяя заблуждение многих родителей, полагающих, что у детей их нет тайн от них. – Я знаю, что я всегда буду первою confidente [поверенной] моих дочерей, и что Николенька, по своему пылкому характеру, ежели будет шалить (мальчику нельзя без этого), то всё не так, как эти петербургские господа.
– Да, славные, славные ребята, – подтвердил граф, всегда разрешавший запутанные для него вопросы тем, что всё находил славным. – Вот подите, захотел в гусары! Да вот что вы хотите, ma chere!
– Какое милое существо ваша меньшая, – сказала гостья. – Порох!
– Да, порох, – сказал граф. – В меня пошла! И какой голос: хоть и моя дочь, а я правду скажу, певица будет, Саломони другая. Мы взяли итальянца ее учить.
– Не рано ли? Говорят, вредно для голоса учиться в эту пору.
– О, нет, какой рано! – сказал граф. – Как же наши матери выходили в двенадцать тринадцать лет замуж?
– Уж она и теперь влюблена в Бориса! Какова? – сказала графиня, тихо улыбаясь, глядя на мать Бориса, и, видимо отвечая на мысль, всегда ее занимавшую, продолжала. – Ну, вот видите, держи я ее строго, запрещай я ей… Бог знает, что бы они делали потихоньку (графиня разумела: они целовались бы), а теперь я знаю каждое ее слово. Она сама вечером прибежит и всё мне расскажет. Может быть, я балую ее; но, право, это, кажется, лучше. Я старшую держала строго.
– Да, меня совсем иначе воспитывали, – сказала старшая, красивая графиня Вера, улыбаясь.
Но улыбка не украсила лица Веры, как это обыкновенно бывает; напротив, лицо ее стало неестественно и оттого неприятно.
Старшая, Вера, была хороша, была неглупа, училась прекрасно, была хорошо воспитана, голос у нее был приятный, то, что она сказала, было справедливо и уместно; но, странное дело, все, и гостья и графиня, оглянулись на нее, как будто удивились, зачем она это сказала, и почувствовали неловкость.
– Всегда с старшими детьми мудрят, хотят сделать что нибудь необыкновенное, – сказала гостья.
– Что греха таить, ma chere! Графинюшка мудрила с Верой, – сказал граф. – Ну, да что ж! всё таки славная вышла, – прибавил он, одобрительно подмигивая Вере.
Гостьи встали и уехали, обещаясь приехать к обеду.
– Что за манера! Уж сидели, сидели! – сказала графиня, проводя гостей.


Когда Наташа вышла из гостиной и побежала, она добежала только до цветочной. В этой комнате она остановилась, прислушиваясь к говору в гостиной и ожидая выхода Бориса. Она уже начинала приходить в нетерпение и, топнув ножкой, сбиралась было заплакать оттого, что он не сейчас шел, когда заслышались не тихие, не быстрые, приличные шаги молодого человека.
Наташа быстро бросилась между кадок цветов и спряталась.
Борис остановился посереди комнаты, оглянулся, смахнул рукой соринки с рукава мундира и подошел к зеркалу, рассматривая свое красивое лицо. Наташа, притихнув, выглядывала из своей засады, ожидая, что он будет делать. Он постоял несколько времени перед зеркалом, улыбнулся и пошел к выходной двери. Наташа хотела его окликнуть, но потом раздумала. «Пускай ищет», сказала она себе. Только что Борис вышел, как из другой двери вышла раскрасневшаяся Соня, сквозь слезы что то злобно шепчущая. Наташа удержалась от своего первого движения выбежать к ней и осталась в своей засаде, как под шапкой невидимкой, высматривая, что делалось на свете. Она испытывала особое новое наслаждение. Соня шептала что то и оглядывалась на дверь гостиной. Из двери вышел Николай.
– Соня! Что с тобой? Можно ли это? – сказал Николай, подбегая к ней.
– Ничего, ничего, оставьте меня! – Соня зарыдала.
– Нет, я знаю что.
– Ну знаете, и прекрасно, и подите к ней.
– Соооня! Одно слово! Можно ли так мучить меня и себя из за фантазии? – говорил Николай, взяв ее за руку.
Соня не вырывала у него руки и перестала плакать.
Наташа, не шевелясь и не дыша, блестящими главами смотрела из своей засады. «Что теперь будет»? думала она.
– Соня! Мне весь мир не нужен! Ты одна для меня всё, – говорил Николай. – Я докажу тебе.
– Я не люблю, когда ты так говоришь.
– Ну не буду, ну прости, Соня! – Он притянул ее к себе и поцеловал.
«Ах, как хорошо!» подумала Наташа, и когда Соня с Николаем вышли из комнаты, она пошла за ними и вызвала к себе Бориса.
– Борис, подите сюда, – сказала она с значительным и хитрым видом. – Мне нужно сказать вам одну вещь. Сюда, сюда, – сказала она и привела его в цветочную на то место между кадок, где она была спрятана. Борис, улыбаясь, шел за нею.
– Какая же это одна вещь ? – спросил он.
Она смутилась, оглянулась вокруг себя и, увидев брошенную на кадке свою куклу, взяла ее в руки.
– Поцелуйте куклу, – сказала она.
Борис внимательным, ласковым взглядом смотрел в ее оживленное лицо и ничего не отвечал.
– Не хотите? Ну, так подите сюда, – сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. – Ближе, ближе! – шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны были торжественность и страх.
– А меня хотите поцеловать? – прошептала она чуть слышно, исподлобья глядя на него, улыбаясь и чуть не плача от волненья.
Борис покраснел.
– Какая вы смешная! – проговорил он, нагибаясь к ней, еще более краснея, но ничего не предпринимая и выжидая.
Она вдруг вскочила на кадку, так что стала выше его, обняла его обеими руками, так что тонкие голые ручки согнулись выше его шеи и, откинув движением головы волосы назад, поцеловала его в самые губы.
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.