Gone Too Soon

«Gone Too Soon»
Сингл Майкла Джексона с альбома Dangerous
Сторона «Б»	Human Nature, She’s Out of My Life, Thriller
Выпущен	1 декабря 1993
Формат	CD-сингл 7", 12"
Записан	1990—1991
Жанр	Поп
Длительность	3:22
Продюсеры	Майкл Джексон, Брюс Сведен
Авторы песни	Ларри Гроссман, Буз Кохан
Лейбл	Epic
Хронология синглов Майкла Джексона
«Will You Be There» (1993) «Gone Too Soon» (1993) «Scream/Childhood» (1995)
Трек-лист альбома Dangerous «Keep the Faith» (12) «Gone Too Soon» (13) «Dangerous» (14)

«Gone Too Soon» — песня-баллада, записанная Майклом Джексоном на слова Буза Кохана и музыку Ларри Гроссмана. Продюсером выступил сам Джексон, а со-продюсером Брюс Сведен. Песня была выпущена для восьмого студийного альбома Джексона — Dangerous, вышедшего в 1991 году. Спустя некоторое время композиция была заново смикширована Сведеном, и была написана инструментальная версия для исполнения такими музыкантами, как Дэвид Пейч, Стив Поркаро, Майкл Боддикер, Авраам Лаборил и Паулиньо Да Коста. Песня «Gone Too Soon» была посвящена другу Майкла Джексона — Райану Уайту, подростку из городка Кокомо, исключенному из школы в связи с его ВИЧ-положительным статусом. Райан не отступил: он привлёк внимание всего мира к проблеме ВИЧ/СПИД и попытался изменить отношение общественности ко всем ВИЧ-инфицированным людям.

В качестве сингла песня была выпущена 1 декабря 1993 года, девятым и последним синглом альбома Dangerous. После релиза, который состоялся во Всемирный день борьбы со СПИДом, песня имела относительный успех в чартах некоторых стран: Франции, Германии, Нидерландов, Новой Зеландии, Швейцарии, Великобритании. Песня была выпущена на кассете в США и стала хитом в Зимбабве, где заняла третью строчку чарта. Песня «Gone Too Soon» не имела большого успеха у критиков и получила от них смешанные отзывы.

К синглу режиссёром Биллом Дичикко был снят клип, в котором использовались архивные кадры, на которых был запечатлён Райан и Джексон, а также кадры похорон Уайта. На церемонии празднования инаугурации президента США Билла Клинтона Майкл Джексон исполнил «Gone Too Soon», вспомнил Райана и со сцены призвал новоизбранного президента уделять в течение своего президентского срока внимание проблеме пандемии СПИДа. Вновь сингл стал популярен после смерти принцессы Уэльской, Дианы, а позже и самого Майкла Джексона.

Предыстория и история создания

Райан Уайт был американским подростком из города Кокомо штата Индиана, исключённый из школы в связи с его ВИЧ-положительным статусом. К концу своей жизни он стал символом борьбы против пандемии СПИДа, а также «показал всему миру, что СПИД имеет человеческое лицо». Райан с рождения был болен гемофилией и нуждался в постоянных внутривенных инъекциях специального препарата, изготовленного из плазмы крови доноров. Учитывая, что процедуры проверки доноров в США в то время фактически не существовало, и 90 % людей, получавших препарат в промежутке между 1979 и 1984 годом стали ВИЧ-инфицированными, можно предположить, что Райан получил ВИЧ-инфекцию через препарат Фактор VIII. Когда в 1984 году заболевание диагностировали, врачи давали ему лишь шесть месяцев жизни. Хотя они заявили, что Райан не представляет угрозы для других учеников школы и окружающих, многие родителя и учителя сплотились против его присутствия в учебном заведении. В то время также был распространён стереотип о ВИЧ-инфекции, как о «болезни геев», в связи с чем Райан был вынужден столкнуться с гомофобными нападками и постоянно находился под угрозой физической расправы. Длинное юридическое сражение со школьной системой поставили Уайта в центр внимания прессы, что дало ему возможность начать просветительскую деятельность.

В это время Райан подружился с Майклом Джексоном. Его мать, Джин Уайт, так прокомментировала эту дружбу: «Это действительно были хорошие отношения. Они хорошо проводили время вместе. Майкл рассматривал Райана, как здорового, а Райан в свою очередь не видел в Майкле знаменитость». Джексон подарил Уайту красный кабриолет Ford Mustang и несколько раз приглашал его с матерью на своё ранчо Неверлэнд. Райан Уайт прожил на пять лет дольше, чем в начале предсказывали доктора. Он скончался 8 апреля 1990 года незадолго до окончания средней школы. На похоронах присутствовали такие известные люди, как футболист Хауи Лонг, телеведущий Фил Донахью, музыкант Элтон Джон, первая леди Барбара Буш, а также более 1500 других скорбящих. Многие частные фирмы Индианаполиса приспустили государственные флаги в день похорон.

Ещё при жизни Уайта, Джексон пообещал написать и спеть о нём песню. «Gone Too Soon» была написана Ларри Гроссманом и Буза Коханом для альбома Dangerous. Авторство прелюдии к песне принадлежит американскому музыканту Марти Пейчу. Брюс Сведен, который также работал над альбомом Джексона Thriller, подготовил для записи и смикшировал балладу. Также он выступил в качестве со-продюсера новой композиции. В процессе создания было записано несколько демо-вариантов, в которых были опробованы разные варианты вокала и набросков текста песни. Демо-версии и по сей день не имеют даты официального релиза.

Релиз и отзывы критиков

Сингл «Gone Too Soon» был выпущен в качестве девятого и последнего сингла альбома Dangerous, 1 декабря 1993 года, во Всемирный день борьбы со СПИДом. Он занял позиции в чартах многих стран за пределами США. В UK Singles Chart инструментальная версия «Gone Too Soon» на Б-сайде достигла 33-й позиции, став девятым по счёту синглом в Top-40, написанными для одного альбома Джексона. Там самым Майкл побил свой же рекорд, установленный во время выхода альбома Bad. За пределами Великобритании, в Зимбабве, «Gone Too Soon» стал хитом, заняв третье место в чарте. Песня также заняла третье место в Голландии, 32-е место во Франции, 33-е в Швейцарии и 45-е в Германии.

Обозреватель Toronto Star Питер Хауэлл охарактеризовал песню как «просто красивую оду молодой жертве СПИДа Райану Уайту». Издание The Miami Herald отметило, что Дежксон «вновь открыл» свой фальцет в этом треке, а Milwaukee Journal Sentinel сравнил его тенор с исполнением бродвейских баллад. Эдна Гундерсен из USA Today, анализируя песни альбома Dangerous высказала мнение, что Джексон «искренне» исполнил «сказочные штампы» и добавляла, что она чувствовала при прослушивании «диснеевское бесстыдство». Издание The Worcester Telegram Gazette заявляло, что «Gone Too Soon» — «оркестровая баллада о скучном невинном мальчике». Журналист Дэвид Браун писал для Entertainment Weekly, что «песня не менее мелодраматична, чем хит „She’s Out of My Life“ из альбома Off the Wall». Он также отметил, что Джексон рыдал при исполнении финалов обоих песен .

Продвижение

Режиссёр Билл Дичикко снял короткометражный клип на песню «Gone Too Soon». В клипе использованы архивные кадры, на которых запечатлён Райан вместе с Майклом, а также видеофрагменты похорон Уайта. Матерью Райана, Джин Уайт, были предоставлены видеозаписи из домашнего архива, часть из них позже вошла в готовый материал клипа. Во время работы над его созданием, Джин высказала мнение, что это видео сможет показать как Майкл заботился о её сыне. Клип был выпущен в 1993 году на VHS-кассете Dangerous – The Short Films. Песня также была представлена в живом исполнении на гала концерте An American Reunion: The 52nd Presidential Inaugural Gala в честь инаугурации президента Билла Клинтона. Джексон посвятил своё выступление Уайту, а также воспользовался случаем, что бы призвать со сцены новоизбранного президента уделять внимание проблеме СПИДа и финансировать борьбу с этим заболеванием:

Я хотел бы воспользоваться моментом и публичностью этой церемонии, чтобы рассказать о чём-то очень личном. Речь идет о моём дорогом друге, которого уже нет с нами. Его имя Райан Уайт. Он был болен гемофилией, а когда ему исполнилось одиннадцать — был диагностирован вирус СПИДа. Он умер вскоре после своего восемнадцатилетия — в том возрасте, когда большинство молодых людей начинает познавать замечательные возможности жизни. Мой друг Райан был очень яркий, очень смелый и совершенно нормальный молодой человек, который никогда не хотел быть символом или представителем смертельной болезни. На протяжении многих лет я разделял с ним многие глупые, счастливые и печальные моменты, и я был с ним в конце его короткой, но насыщенной жизни. Райан ушел, и как все, кто потерял любимого человека от СПИДа, я постоянно глубоко скучаю по нему. Он ушел, но я хочу, что бы его жизнь не потеряла смысла. Я надеюсь, избранный президент Клинтон, что Вы и Ваша администрация выделите ресурсы, необходимые для ликвидации этой ужасной болезни, которая забрала моего друга, и оборвала раньше времени так много перспективных жизней.

Название «Gone Too Soon» также носит театральная постановка производства Promised Land Theater Productions. Песня Майкла Джексона звучит в финале второго акта.

Кавер-версии

В 1997 году Бэйбифейс и Стиви Уандер исполнили «Gone Too Soon» дуэтом, а в июне-июле 2009 года выступали с этой песней в память о Майкле Джексоне. Дайон Уорвик исполнила композицию в 1994 году, посвятив её Дженис Джоплин. Американский хип-хоп исполнитель B-Rabbit в 2012 году записал и посвятил Антонио Рейесу свою песню «Broken Hearts (R & B Remix)», в качестве примера вокала для которой послужило вокальное исполнения Майклом Джексоном песни «Gone Too Soon».

Смерть Дианы, принцессы Уэльской

В течение своей жизни принцесса Диана помогала ВИЧ-инфицированным отстаивать свои права, а также была одной из первых общественных деятелей, кого фотокамеры запечатлели прикасающимся к ВИЧ-инфицированному человеку. Она способствовала изменению общественного мнения о ВИЧ-положительных людях и участвовала во многих благотворительных акциях. Диана дружила с Майклом Джексоном, и особенно любила его хит Dirty Diana. Во время турне «Bad World Tour» она вместе с принцем Чарльзом посетила одно из семи аншлаговых выступлений в Уэмбли, где Джексон подарил две из четырёх своих гастрольных сценических курток принцам Уильяму и Гарри. После смерти Дианы в 1997 году, Джексон дал согласие на включение его песни «Gone Too Soon» в альбом памяти, носивший названий «Tribute». Вырученные от продажи альбома средства пошли в Мемориальный фонд принцессы Дианы (англ. Diana, Princess of Wales Memorial Fund).

Смерть Майкла Джексона

Майкл Джексон умер в июне 2009 года. Церемония прощания состоялась 7 июля в Стэйплс-центре в Лос-Анджелесе. Немногим ранее в мемориальном парке Форест Лаун состоялась закрытая служба для членов его семьи. Видеотрансляцию церемонии просмотрело более одного миллиарда человек. Исполнитель R&B Ашер исполнил композицию «Gone Too Soon» как дань памяти покойному певцу. В конце выступления Ашер подошёл к позолоченному гробу Джексона и, возложив на него левую руку, завершил песню, пропев сквозь слёзы её последнюю строку — «gone too soon» (рус. ушёл слишком рано).

Персонал

• Майкл Джексон — вокал
• Майкл Джексон — продюсер
• Брюс Сведен — со-продюсер
• Буза Кохан — слова песни
• Ларри Гроссман — музыка
• Брюс Сведен — запись и сведение звука
• Дэвид Пейч — ритм аранжировки
• Марти Пейч — оркестр
• Дэвид Пейч — клавишные
• Дэвид Пейч, Стив Поркаро и Майкл Боддиккер — синтезаторы
• Авраам Лаборил — бас
• Паулиньо Да Коста — ударные
• Марти Пейч — прелюдия

Список композиций

CD

№	Название	Длительность
1.	«Gone Too Soon»	3:22
2.	«Human Nature»	4:06
3.	«Thriller»	5:57

Промо-CD

№	Название	Длительность
1.	«Gone Too Soon»	3:22
2.	«Gone Too Soon» (Instrumental)	3:22

Чарты

Чарт	Пиковая позиция
Dutch Singles Chart	20
Syndicat National de l’Édition Phonographique	32
German Singles Chart	45
New Zealand Singles Chart	6
Swiss Singles Chart	33
UK Singles Chart	33
Zimbabwean Singles Chart	3
Чарт (2009)	Пиковая позиция
U.S. Billboard Hot Digital Songs	67

См. также

• The Last Song — песня Элтона Джона, посвящённая памяти Райана Уайта.

Литература

• Campbell Lisa. Michael Jackson: The King of Pop. — Branden, 1993. — ISBN 082831957X.
• Campbell Lisa. Michael Jackson: The King of Pop's Darkest Hour. — Branden, 1995. — ISBN 0828320039.
• George, N. (2004). Michael Jackson: The Ultimate Collection booklet. Sony BMG.
• Halstead Craig. Michael Jackson the Solo Years. — Authors On Line, 2003. — ISBN 0755200918.
• Halstead Craig. Michael Jackson: For the Record. — Authors On Line, 2007. — ISBN 9780755202676.
• White R., Cunningham, M. Ryan White: My Own Story. — Dial Books, 1991. — ISBN 0-8037-0977-3.
• Taraborrelli J. Randy. The Magic and the Madness. — Headline, 2004. — ISBN 0330420054.

Ссылки

• [youtube.com/watch?v=IcNamirwTaY&ob Gone Too Soon] на YouTube

Отрывок, характеризующий Gone Too Soon

– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.


Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…


Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.