Мильн-Эдвардс, Анри

Поделись знанием:
(перенаправлено с «H. Milne-Edwards»)
Перейти к: навигация, поиск
Анри Мильн-Эдвардс
фр. Henri Milne-Edwards

Henri Milne-Edwards
Дата рождения:

23 октября 1800(1800-10-23)

Место рождения:

Брюгге

Дата смерти:

29 июля 1885(1885-07-29) (84 года)

Место смерти:

Париж, Франция

Страна:

Франция

Научная сфера:

зоология

Награды и премии:

Медаль Копли (1856)

Сайт:

[commons.wikimedia.org/wiki/Category:Henri_Milne-Edwards Анри Мильн-Эдвардс]

Систематик живой природы
Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «Milne-Edwards».


Страница на Викивидах

Анри Мильн-Эдвардс (фр. Henri Milne-Edwards; 23 октября 1800, Брюгге, — 29 июля 1885, Париж) — известный французский зоолог и естествоиспытатель, член Парижской академии наук с 1838 года.





Биография

Анри Мильн-Эдвардс родился 27-м ребёнком в семье англичанина Уильяма Эдвардса и француженки Элизабеты Во в Брюгге, в то время французском городе, рос в Париже при своём старшем брате-физиологе. В 1823 году стал медиком, позже увлёкся естественной историей и исследованием нижних животных. Вместе с Жаном-Виктором Одуэном стал студентом под руководством Жоржа Кювье, последователем которого и стал, отстаивая позиции антиэволюционизма. Изучал в основном морскую фауну.

В 1832 году он стал профессором гигиены и естественной истории в Центральном колледже искусств. В 1838 году был избран в Парижскую академию наук. В 1841 году стал профессором Национального музея естественной истории, с 1864 года — деканом факультета естественных наук Парижского университета. Совместно с сыном Альфонсом написал многотомное руководство по анатомии и физиологии животных и человека.

Был президентом Энтомологического общества Франции.

Также известен предложенной в 1855 году новой системой животного мира.

Наследие

Таксоны, названные в честь Анри Мильн-Эдвардса
морская звезда Henricia leviuscula омар Jasus edwardsii южноафриканская кошачья акула Haploblepharus edwardsii

В честь учёного названы некоторые роды и виды, например:[1]

Известные публикации

  • A manual of surgical anatomy … Desilver, Philadelphia 1828.
  • A manual of materia medica and pharmacy. Careys & Lea, Philadelphia 1829.
  • Cahiers d’histoire naturelle. Crochard & Masson, Paris 1833-53.
  • Annales des sciences naturelles, zoologie et biologie animale. Masson, Paris 1834-85.
  • Élémens de zoologie. Crochard & Dumont, Paris, Brüssel 1834-37.
  • Histoire naturelle des crustacés. Roret, Paris 1834-41.
  • Outlines of anatomy and physiology. Little & Brown, Boston 1841.
  • Die Zoologie. Scheible, Rieger & Sattler, Stuttgart 1848-58.
  • Quelques remarques sur l’emploi du sel en agriculture … Paris 1849.
  • A monograph of the British fossil corals. London, 1850-72.
  • Zoologie. Langlois, Leclercq & Masson, Paris 1850-58.
  • Mélanges carcinologiques. Martinet, Paris 1851-54.
  • Beiträge zur allgemeinen Zoologie. Müller, Stuttgart 1853.
  • Histoire naturelle des coralliaires ou polypes proprement dits. Roret, Paris 1857-60.
  • A manual of zoology. Renshaw, London 1863.
  • Histoire naturelle des mammiferes, 1868—74.
  • Lecons sur l’anatomie et la physiologie comparee, 1857—83.

Напишите отзыв о статье "Мильн-Эдвардс, Анри"

Примечания

  1. Hans G. Hansson. [www.tmbl.gu.se/libdb/taxon/personetymol/petymol.m.html Henri Milne-Edwards]. Biographical Etymology of Marine Organism Names. Göteborgs Universitet. Проверено 28 августа 2010. [www.webcitation.org/68k1hnXUy Архивировано из первоисточника 28 июня 2012].

Ссылки


Отрывок, характеризующий Мильн-Эдвардс, Анри

– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.