H2-293

H2
Паровоз H2-293
Основные данные
Страна постройки	США США
Завод	Richmond
Год постройки	1900
Ширина колеи	1524 мм
Конструкционная скорость	80 км/ч
Технические данные
Осевая формула	2-3-0
Служебный вес паровоза	44,5 т
Сцепной вес	31,5 т
Диаметр бегунковых колёс	1050 мм
Диаметр движущих колёс	1575 мм
Давление пара в котле	12 атм
Полная испаряющая поверхность нагрева котла	87,8 м²
Площадь колосниковой решётки	1,41 м²
Паровая машина	простая
Число цилиндров	2
Диаметр цилиндров	406 мм
Ход поршня	610 мм
Эксплуатация
Страна	Российская империя Российская империя, РСФСР РСФСР, Финляндия Финляндия

H2-293 — паровоз, построенный американской паровозостроительной компанией Richmond Locomotive Works для железных дорог Финляндии в 1900 году. На паровозе H2-293 10 августа 1917 года и 7 октября 1917 года В.И Ленин нелегально пересекал границу Финляндии. В настоящее время данный паровоз является одним из немногих сохранившихся паровозов этой серии, принадлежит к объектам культурного наследия, хранится в Санкт-Петербурге на территории Финляндского вокзала.

История 1910—1917

Паровоз H2-293 был построен в 1900 году американской паровозостроительной компанией Richmond Locomotive Works под заводским номером 2991. В 1913 году он был приобретен Управлением Финляндских железных дорог и водил пригородные поезда на участке Петербург — Райвола. Машинистом паровоза работал Гуго Ялава.

После июльских дней 1917 года над В. И. Лениным, скрывавшемся от Временного правительства в Разливе, нависла угроза ареста. ЦК РСДРП (б) поручил перевести вождя через границу и укрыть в Финляндии проверенным большевикам Александру Васильевичу Шотману и Эйно Абрамовичу Рахье. Проверка границы показала, что без угрозы ареста пройти там невозможно. Н. А. Емельянов предложил план перевезти В. И. Ленина через границу на паровозе.

Ещё в годы первой русской революции Гуго Ялава активно участвовал в работе профессионального союза железнодорожников. Осенью 1905 года, во время всеобщей октябрьской политической стачки, Ялава был председателем стачечного комитета железнодорожников. Впоследствии неоднократно переправлял на своем паровозе через финскую границу работников партии, перевозил оружие, типографские шрифты, нелегальную литературу.

9 августа 1917 года Г. Э. Ялава, следовавший с поездом № 71, на ст. Удельная взял под видом кочегара в паровозную будку В. И. Ленина. Когда жандармы начали проверять паспорта пассажиров на станции Белоостров, Ялава отцепил свой локомотив от поезда и повёл его на заправку водой (хотя состояние локомотива этого не требовало). Вернувшись к третьему звонку, Ялава прицепил свой локомотив обратно к поезду дал свисток и тут же уехал. В Финляндии Ленин покинул паровоз на ст. Териоки (ныне ст. Зеленогорск).

7 октября 1917 года на этом же паровозе при содействии Г. Ялавы Ленин вернулся из Финляндии в Петроград. И на этот раз в Белоострове был повторен трюк с набором воды.

История 1918—1924

В начале 1918 года машинистом паровоза стал Николай Рыбкин. В апреле 1918 года маневровый паровоз врезался в левый бок 293-го, в аварии разбило паровую машину, слетела труба и песочница. Паровоз оказался на кладбище.

В марте 1920 года машинист депо Петроград Финляндского отделения, коммунист Герман Рикконен предложил «…отметить пролетарский праздник 1 Мая хорошим подарком Республике», восстановив один или несколько нерабочих паровозов. Сформировалась инициативная группа, включавшая в себя четырёх машинистов и троих помощников. Выбрать машину для ремонта было поручено машинисту того же депо Вольдемару Виролайнену. Выбор был достаточен — на паровозном кладбище товарной станции Финляндского вокзала было около 20 мертвых паровозов. Осматривая машины, Виролайнен увидел паровоз H2-293, Котел и экипажная часть были в хорошем состоянии. Паровоз был ему хорошо знаком — с 1916 г работая в депо подручным слесаря он был знаком с Г. Ялавой и нередко обслуживал его паровоз. В восстановлении 293-го, помимо Виролайнена и Рикконена, также принимали участие машинисты Сикандр и Ханненен. Работали во внеурочное время.

1 мая 1920 года был торжественно выпущен из ворот депо. Тендер украшала надпись «Первомайский паровоз» и проставлена дата 1/V 20 г. На собрании В. М. Виролайнен был выбран машинистом этого паровоза, как инициатор ремонта и самый молодой машинист депо. С этого дня паровоз водил пригородные поезда от Финляндского вокзала, Виролайнен работал на нём в течение года. Впоследствии, когда ему поручили водить маршрутные поезда с хлебом в Петроград и Москву из Сибири, Поволжья, Украины, паровоз был передан другой бригаде.

История 1924 - 1947

В 1924 году вместе с другим имуществом по договору паровоз был передан Финляндской железной дороге. В последующие годы паровоз модернизировали, поставив, в частности, пароперегреватель. Кроме того, вследствие переоборудования на угольное отопление, была установлена цилиндрическая дымовая труба.

История 1947 - 1957

Мирный договор с Финляндией подписан 10 февраля 1947 года в Париже в рамках Парижской мирной конференции 1947 года. Вскорости в Финляндию на празднование 40-летнего юбилея Парламента прибывает делегация Верховного Совета СССР. Находясь в составе делегации В.Виролайнен (в то время - начальник Кировской дороги) занялся поисками паровоза и установил, что H2-293 приписан к депо Тампере, водит пригородные поезда.

В 1957 году в 40-ую годовщину Великого Октября правительством Финляндии было принято решение о передаче паровоза Советскому Союзу.

13 июня 1957 года в Хельсинки состоялась торжественная церемония передачи 293-го советской правительственной делегации. Передача была осуществлена на железнодорожной линии, проходящей по морскому побережью Хельсинки, неподалеку от резиденции делегации СССР. На паровозе была табличка с надписью на финском и русском языках: "Финское правительство подарило этот локомотив правительству Союза Советских Социалистических Республик в память тех поездок, которые В.И. Ленин совершил в трудное время по территории Финляндии". 17 июня того же года финская локомотивная бригада (машинист Т. Солио, помощник машиниста X. Яяккола) привела его на пограничную станцию Вайниккала. Локомотив приняла лучшая паровозная бригада локомотивного депо Выборг (машинист В. Тепляков, помощник машиниста В. Сериков), и в 16 часов 21 минуту паровоз отправился к советской пограничной станции Лужайка. 20 июня ст. машинист Адольф Данилович Линдстрем привел его в Ленинград.

Паровоз-памятник

Культурное наследие Российской Федерации, объект № 7810222002

После возвращения в Советский Союз паровоз более не эксплуатировался. 21 июня 1957 г. паровоз был установлен как памятник в сквере на углу Нейшлотского переулка и Лесного проспекта, где простоял около пяти месяцев. В середине ноября 1957 г. паровоз перевели в здание Ленинград-Балтийского электродепо, где он находился до апреля 1961 г. 22 апреля 1961 года (в 91-ю годовщину со дня рождения В. И. Ленина), исторический паровоз был установлен у одной из платформ Финляндского вокзала города Ленинграда, ныне Санкт-Петербурга. К 1964 году, для паровоза был построен стеклянный павильон по проекту архитекторов П. А. Ашастина и Е. В. Лохановой (Ленгипротранс). Был восстановлен исторический облик паровоза - в частности изготовлена оригинальная дымовая труба, паровоз перекрашен в темно-зеленый цвет. 4 ноября 1964 года в 8 часов 40 минут паровоз H2-293 был установлен на вечную стоянку, а затем выполнены оставшиеся работы.

В апреле — мае 2005 года Октябрьская железная дорога капитально отремонтировала мемориал: на паровозе были заменены стекла, восстановлена будка, машину очистили пескоструйной установкой и перекрасили. Одновременно с этим, были произведены работы по ремонту защитного павильона: заменено остекление, установлена ночная подсветка.

В культуре

21 января 1924 г умер В.И. Ленин. На траурном митинге в депо выступил Г. Ялава и впервые рассказал о том, что в 1917 г. на его паровозе В.И. Ленин под видом кочегара переправлялся в Финляндию и обратно.

16 апреля 1924 г. в "Ленинградской правде" появилась небольшая статья Ялавы "Две встречи с Ильичем на паровозе" .

Более подробная статья Г. Ялавы "Кочегар паровоза №293" была опубликована в 1935 г в газете "Гудок". Переиздана во 2-м томе пятитомного издания «Воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине» (М., 1969) .

В 1937 г. возвращение В.И. Ленина на паровозе в Петроград вошло первым эпизодом в художественный фильм «Ленин в Октябре» «Мосфильм» (первые 7 минут фильма).

В 1953 г. художник А.М. Лопухов как дипломную работу, создал картину "В Петроград" (Киев. Национальный художественный музей Украины).. В 1979 г. почта СССР выпустила марку с изображением картины (ЦФА №5013).

В науке

В 60-х годах и после перестройки появились материалы, ставящие под сомнение дату возвращения В.И.Ленина в Петроград.

• Логинов В.Т. "Неизвестный Ленин", с 118, 119. Эксмо, 2010, ISBN 978-5-699-41148-1
• М. В. Фофанов. "О дате возвращения В.И. Ленина из Финляндии в Петроград в 1917 году" // Исторический архив. М., 1958. №2, с. 166-169 .
• В. И. Старцев. "Тайна октябрьской ночи" // Родина. 1990. No 1. С. 14—17.

См. также

• Паровозы H (финские)
• У127

Ссылки

• Геннадий Фиш. [www.vokrugsveta.ru/vs/article/4356/ Машинисты паровоза 293] // «Вокруг Света». — Апрель 1970. — № 4 (2535).

• [www.on-line.spb.ru/archive/enc_293.shtml Паровоз №293]. «Энциклопедия Петербурга». [www.webcitation.org/69aq3VjKH Архивировано из первоисточника 1 августа 2012].

• Кущий Г.С. Паровоз № 293. — Ленинград: «Лениздат», 1965. — 72 с.

• Рассказ о празднике. — Ленинград: Лениздат, 1957. — 242 с.

• Нестеров В.В. Знаешь ли ты свой город?. — Ленинград: Детская литература, 1957. — 1974 с.

Отрывок, характеризующий H2-293

Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.
– Соня, постой, да мы всё так уложим, – сказала Наташа.
– Нельзя, барышня, уж пробовали, – сказал буфетчнк.
– Нет, постой, пожалуйста. – И Наташа начала доставать из ящика завернутые в бумаги блюда и тарелки.
– Блюда надо сюда, в ковры, – сказала она.
– Да еще и ковры то дай бог на три ящика разложить, – сказал буфетчик.
– Да постой, пожалуйста. – И Наташа быстро, ловко начала разбирать. – Это не надо, – говорила она про киевские тарелки, – это да, это в ковры, – говорила она про саксонские блюда.
– Да оставь, Наташа; ну полно, мы уложим, – с упреком говорила Соня.
– Эх, барышня! – говорил дворецкий. Но Наташа не сдалась, выкинула все вещи и быстро начала опять укладывать, решая, что плохие домашние ковры и лишнюю посуду не надо совсем брать. Когда всё было вынуто, начали опять укладывать. И действительно, выкинув почти все дешевое, то, что не стоило брать с собой, все ценное уложили в два ящика. Не закрывалась только крышка коверного ящика. Можно было вынуть немного вещей, но Наташа хотела настоять на своем. Она укладывала, перекладывала, нажимала, заставляла буфетчика и Петю, которого она увлекла за собой в дело укладыванья, нажимать крышку и сама делала отчаянные усилия.
– Да полно, Наташа, – говорила ей Соня. – Я вижу, ты права, да вынь один верхний.
– Не хочу, – кричала Наташа, одной рукой придерживая распустившиеся волосы по потному лицу, другой надавливая ковры. – Да жми же, Петька, жми! Васильич, нажимай! – кричала она. Ковры нажались, и крышка закрылась. Наташа, хлопая в ладоши, завизжала от радости, и слезы брызнули у ней из глаз. Но это продолжалось секунду. Тотчас же она принялась за другое дело, и уже ей вполне верили, и граф не сердился, когда ему говорили, что Наталья Ильинишна отменила его приказанье, и дворовые приходили к Наташе спрашивать: увязывать или нет подводу и довольно ли она наложена? Дело спорилось благодаря распоряжениям Наташи: оставлялись ненужные вещи и укладывались самым тесным образом самые дорогие.
Но как ни хлопотали все люди, к поздней ночи еще не все могло быть уложено. Графиня заснула, и граф, отложив отъезд до утра, пошел спать.
Соня, Наташа спали, не раздеваясь, в диванной. В эту ночь еще нового раненого провозили через Поварскую, и Мавра Кузминишна, стоявшая у ворот, заворотила его к Ростовым. Раненый этот, по соображениям Мавры Кузминишны, был очень значительный человек. Его везли в коляске, совершенно закрытой фартуком и с спущенным верхом. На козлах вместе с извозчиком сидел старик, почтенный камердинер. Сзади в повозке ехали доктор и два солдата.
– Пожалуйте к нам, пожалуйте. Господа уезжают, весь дом пустой, – сказала старушка, обращаясь к старому слуге.
– Да что, – отвечал камердинер, вздыхая, – и довезти не чаем! У нас и свой дом в Москве, да далеко, да и не живет никто.
– К нам милости просим, у наших господ всего много, пожалуйте, – говорила Мавра Кузминишна. – А что, очень нездоровы? – прибавила она.
Камердинер махнул рукой.
– Не чаем довезти! У доктора спросить надо. – И камердинер сошел с козел и подошел к повозке.
– Хорошо, – сказал доктор.
Камердинер подошел опять к коляске, заглянул в нее, покачал головой, велел кучеру заворачивать на двор и остановился подле Мавры Кузминишны.
– Господи Иисусе Христе! – проговорила она.
Мавра Кузминишна предлагала внести раненого в дом.
– Господа ничего не скажут… – говорила она. Но надо было избежать подъема на лестницу, и потому раненого внесли во флигель и положили в бывшей комнате m me Schoss. Раненый этот был князь Андрей Болконский.


Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.