HMHS Gloucester Castle
HMHS Gloucester Castle (Госпитальное судно Его Величества «Глостер Кастл») — британский пароход, построенный по заказу Union-Castle Mail Steamship Company. Во время Первой мировой войны реквизирован Королевским флотом Великобритании и переоборудован в госпитальное судно. 31 марта 1917 года судно торпедировано германской субмариной UB-32[1]. Впоследствии поднято и отремонтировано. 15 июля 1942 года вблизи острова Вознесения потоплено немецким рейдером «Михель».
Служба
Во время Первой мировой войны Gloucester Castle служил госпитальным судном. 31 марта 1917 года судно было торпедировано вблизи острова Уайт немецкой подводной лодкой UB-32 (капитан-лейтенант Макс Вибег). Корабль затонул, однако спустя две недели был поднят и отбуксирован в порт.
После войны судно вернули владельцам, после чего оно осуществляло коммерческие рейсы.
Во время Второй мировой войны судно продолжало совершать коммерческие рейсы. 15 июля 1942 года Gloucester Castle был перехвачен немецким рейдером «Михель» неподалёку от побережья Анголы. Командир рейдера атаковал в темноте без предупреждения. Первые же снаряды разнесли мостик и радиорубку Gloucester Castle, лишив судно возможности отправить сигнал SOS. Корабль затонул вместе с 93 членами экипажа и пассажирами, включая капитана, шестерых женщин и двух детей. Оставшиеся в живых 61 человек были подобраны рейдером и позднее интернированы в Йокогаме.
Напишите отзыв о статье "HMHS Gloucester Castle"
Примечания
|
Это заготовка статьи о судне. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий HMHS Gloucester Castle
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.
После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
