HMS Audacious (1785)
HMS Audacious (Корабль Его Величества «Одейшес», от англ. audacious — «смелый») — 74-пушечный линейный корабль третьего ранга. Первый корабль Королевского флота, названный Audacious. Шестой линейный корабль типа Arrogant. Заложен в августе 1783 года. Спущен на воду 23 июля 1785 года на частной верфи Рэндалла в Ротерхите[1]. Относился к так называемым «обычным 74-пушечным кораблям», нёс на верхней орудийной палубе 18-фунтовые пушки. Принял участие во многих морских сражениях периода Французских революционных и Наполеоновских войн, в том числе в Битве на Ниле, Сражении в заливе Альхесирас и Гибралтарском ночном сражении.
Содержание
Служба
25 мая 1794 года Audacious и фрегат Niger были посланы в погоню за неизвестными судами, которыми, как потом оказалось, были французские 20-пушечный корвет Republicaine и 16-пушечный бриг Inconnue. Оба судна были захвачены и затем сожжены[2].
8 июля 1795 года Audacious вместе с флотом Канала стал на якоре в заливе Сан-Фьоренцо. Когда были получены сведения, что французский флот находится неподалеку, британцы бросились в погоню. Противник был обнаружен 13 июля, был отдан приказ для общей погони, но бой закончился с неопределенным результатом, французы потеряли только один 74-пушечный корабль. В результате на адмирала Уильяма Хотэма обрушилась волна критики и, возможно, именно поэтому 1 ноября 1795 он был смещен со своего поста[3].
1 августа 1798 года Audacious, под командованием капитана Дэвиджа Гулда, принял участие в Битве на Ниле. Он одним из первых атаковал французский авангард и при поддержке Goliath вступил в бой с французским 74-пушечным кораблем Conquérant. Противник не мог долго противостоять объединенному огню двух кораблей и через четверть часа спустил флаг. Приз был захвачен абордажной командой с Audacious. При этом Audacious понес очень небольшие потери - лишь один человек погиб и 35 было ранено (на борту его противника было 350 человек убитых и раненых)[4].
В 1799-1800 годах Audacious входил в состав эскадры лорда Кейта, блокирующей Мальту. 18 февраля 1800 года Audacious совместно с 80-пушечным Foudroyant, 74-пушечными Alexander и Northumberland и 32-пушечным фрегатом Success перехватили небольшую французскую эскадру контр-адмирала Жана Батиста Перре, состоящую из 78-пушечного линейного корабля Généreux, 3 корветов: Badine, Sans-Pareille и Fauvelle и фрегата Ville-de-Marseille, переоборудованного для перевозки войск. Сначала Alexander захватил Ville-de-Marseille, а затем, после непродолжительного боя, сдался и Généreux (в сражении он потерял лишь одного человека - контр-адмирала Перре, которому ядро оторвало ногу и он скончался в тот же вечер). Корветам удалось ускользнуть и вернуться в Тулон[5].
6 июля 1801 года Audacious, под командованием капитана Шулдхама Пеарда, вместе с еще 5 линейными кораблями атаковал на Альхесирасском рейде французскую эскадру под командованием контр-адмирала Линуа. Хотя англичане нанесли серьезные повреждения всем трем французским линейным кораблям, ни один из них не был захвачен, и англичане вынуждены были отступить, оставив севший на мель Hannibal на произвол судьбы. В 2 часа дня Hannibal сдался. В сражении Audacious был серьезно поврежден и потерял 8 человек убитыми и 32 ранеными[6].
Потерпев поражение на рейде города Альхесирас, Сумарес ночью с 12 на 13 июля 1801 года вновь атаковал эскадру контр-адмирала Линуа, которая к тому времени соединилась с испанской эскадрой из пяти линейных кораблей, под командованием вице-адмирала Хуана де Морено. На этот раз удача оказалась на стороне англичан: в результате сражения был захвачен один французский корабль, а 2 испанских 112-пушечных корабля, приняв в темноте друг друга за неприятеля, свалились и вместе взлетели на воздух. Адмирал Линуа, прекрасно проведший Альхесираский бой, теперь не мог предотвратить овладевшего союзным флотом замешательства, так как по настоянию главнокомандующего, адмирала Морено, находился на испанском корабле. Audacious находился в арьергарде британской эскадры и не принимал активного участия в битве[7].
Audacious оставался на службе до 1812 года когда он был выведен из эксплуатации в Чатеме и отправлен в резерв. Он был отправлен на слом и разобран в 1815 году[1].
Напишите отзыв о статье "HMS Audacious (1785)"
Примечания
- ↑ 1 2 B. Lavery. The Ship of the Line — Volume 1. — P. 180.
- ↑ Index of Naval Vessels
- ↑ Ships of the Old Navy
- ↑ James, Volume 2, 2002, p. 167.
- ↑ James, Volume 3, 2002, p. 15.
- ↑ James, Volume 3, 2002, pp. 115-118.
- ↑ James, Volume 3, 2002, pp. 127-130.
Литература
- Lavery, B. The Ship of the Line. The development of the battlefleet 1650-1850. — Conway Maritime Press, 2003. — Vol. I. — ISBN 0-85177-252-8.
- William James. [freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~pbtyc/Naval_History/Vol_II/Contents.html ] = The Naval History of Great Britain, Volume 2, 1797-1799. — Conway Maritime Press, 2002 [1827]. — ISBN 0-85177-906-9.
- William James. [freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~pbtyc/Naval_History/Vol_III/Contents.htm ] = The Naval History of Great Britain, Volume 3, 1800-1805. — Conway Maritime Press, 2002 [1827]. — ISBN 0-85177-906-9.
- J. J. Colledge, Ben Warlow. Ships of the Royal Navy: The Complete Record of all Fighting Ships of the Royal Navy. — London: Chatham Publishing, 2006. — ISBN 0-85177-252-8.
Ссылки
- [freepages.genealogy.rootsweb.ancestry.com/~pbtyc/18-1900/A/00397.html HMS Audacious] Index of 19th Century Naval Vessels and a few of their movements (англ.)
- [www.ageofnelson.org/MichaelPhillips/info.php?ref=0250 HMS Audacious] Ships of the Old Navy (англ.)
| ||||||
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: James, Volume 2, 2002, James, Volume 3, 2002 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий HMS Audacious (1785)
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
