HMS Dorsetshire (1929)
«Дорсетшир» (англ. HMS Dorsetshire; бортовой номер 40) — тяжёлый крейсер Королевского военно-морского флота Великобритании времён Второй мировой войны. Второй и последний корабль типа «Норфолк». Назван в честь английского графства Дорсетшир. Построен верфью ВМС в городе Портсмут и спущен на воду 29 января 1929 года.
Содержание
История службы
Первые пять лет своей карьеры «Дорсетшир» провёл на родине пока в 1935 году не был переведён на Дальний Восток, где и встретил начало войны. В ходе Второй мировой крейсер действовал весьма интенсивно, успев неоднократно перейти из Атлантики в Индийский океан и обратно. На счету «Дорсетшира» имелось 2 немецких транспорта, включая судно снабжения ПЛ «Питон».
Во время Норвежской кампании 1940 года эвакуировал из Норвегии короля, членов его семьи и правительство. В 1941 году участвовал в преследовании «Бисмарка», нанёс ему «удар милосердия», добив покалеченный корабль торпедами, после чего поднял на борт 110 членов экипажа.
В сентябре-ноябре 1941 года «Дорсетшир» провёл конвой в Кейптаун, после чего вышел в море на поиски германского рейдера «C» («Атлантис»). 1 декабря обнаружил немецкий корабль снабжения «Питон», на котором кроме экипажа находились спасённые с «Атлантиса», и стал причиной его затопления.
Гибель
В марте 1942 года «Дорсетшир» был отправлен на Цейлон и включён в группу быстроходных кораблей Force А. После ожидания противника в море, адмирал Сомервил решил, что японцы отложили рейд в Индийский океан и отправил «Дорсетшир» в сопровождении крейсера «Корнуолл» в Коломбо для продолжения ремонта. На самом деле рейд авианосного соединения адмирала Нагумо только начался. Сомервил приказал крейсерам немедленно уходить из Коломбо к атоллу Адду. Однако 5 апреля «Дорсетшир» и «Корнуолл» были обнаружены японским самолётом-разведчиком. В результате крейсера были атакованы 53 пикирующими бомбардировщиками D3A1. «Дорсетшир» получил 10 прямых бомбовых попаданий, потерял ход и затонул через 8 минут после начала атаки. Ещё спустя 12 минут от множества попаданий затонул и «Корнуолл». Потери экипажа «Дорсетшира» составили 227 человека. Японцы потерь не имели.
Напишите отзыв о статье "HMS Dorsetshire (1929)"
Примечания
Ссылки
- [uboat.net/allies/warships/ship/1185.html HMS Dorsetshire]
- [www.bismarck-class.dk/other_craft_involved/british_ships_involved/cruisers/dorsetshire.html British Ships Involved, Cruisers]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи о флоте желательно?:
|
| |||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий HMS Dorsetshire (1929)
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
