HMS Dreadnought (1906)
HMS Dreadnought (Корабль Его Величества «Дредноут», от англ. dreadnought [ˈdɹɛdnɔːt] — «неустрашимый») — британский линкор, совершивший революцию в военно-морском деле, родоначальник нового подкласса линейных кораблей «дредноутного типа», названного в его честь. Шестой корабль Королевского флота, носивший это название.
«Дредноут» стал первым в мире кораблём, при постройке которого был реализован так называемый принцип «all-big-gun» («только большие пушки») — в составе его вооружения было десять 305-мм орудий и отсутствовали орудия промежуточного калибра. «Дредноут» также стал первым в мире линкором с паротурбинной силовой установкой, обеспечившей ему очень высокую по тем временам скорость в 21 узел. За счёт преимущества в скорости новый линкор мог выбирать выгодную ему дистанцию боя и благодаря большему количеству 305-мм орудий имел неоспоримые тактические преимущества перед броненосцами того времени. Вместе с тем броневая защита «Дредноута» местами была хуже, чем у заложенных до него броненосцев типа «Лорд Нельсон».
Строительство «Дредноута» стало значительным событием в кораблестроении. После появления «Дредноута» все ведущие морские державы мира начали строить линейные корабли, подобно ему имевшие основное вооружение из однокалиберных орудий. По имени своего прародителя эти корабли получили нарицательное имя «дредноуты». Гонка морских вооружений перед Первой мировой войной привела к появлению «сверхдредноутов» с вооружением из 343-мм и 381-мм орудий. На их фоне «Дредноут» смотрелся уже откровенно слабым, поэтому в Ютландском сражении — самом крупном в Первой мировой войне — прародитель класса находился во «второй линии» и участия в бое не принял.
Единственным боевым достижением «Дредноута» стал успешный таран германской подводной лодки «U-29», которой командовал ас-подводник Отто Веддиген, в начале войны в течение одного дня потопивший три британских броненосных крейсера: «Абукир», «Кресси», «Хог». После завершения войны устаревший «Дредноут» был выведен в резерв и вскоре разделан на металл.
Содержание
Предыстория
Создание линейного корабля «Дредноут» тесно связано с именем Джона Фишера. С 13 лет он служил на флоте, пройдя путь от самых низов до вершины британской военно-морской иерархии. С января 1862 по март 1863 года Фишер служил артиллерийским инструктором на «Экселенте» — главном артиллерийском учебном корабле британского флота. С 1867 года он служил артиллерийским офицером на кораблях британского флота, занимаясь совершенствованием минно-торпедного вооружения, разрабатывая различные устройства и руководства по их применению[2].
Начиная с 1876 года Фишер командовал рядом кораблей Королевского флота. В январе 1881 года он вступил в командование гордостью британского флота — новейшим броненосцем «Инфлексибл». Спроектированный главным строителем флота Натаниэлем Барнаби корабль страдал от сильной качки. Для устранения этого недостатка было принято решение установить успокоитель качки, действовавший за счёт перемещения больших масс воды в специальных цистернах с борта на борт в противофазе с качкой. Работами руководил молодой корабельный инженер Филип Уоттс[2].
Уоттс и Фишер быстро нашли общий язык и, обсуждая перспективы флота, выдвинули идею о создании броненосца, вооружённого четырьмя двухорудийными башнями с 406-мм орудиями (в то время самые мощные корабли несли две двухорудийные башни). Расположение башен было результатом синтеза схем размещения башен «Девастейшена» и «Инфлексибла» — по одной башне располагались в оконечностях, как на «Девастейшене», и ещё две — диагонально по бортам, как на «Инфлексибле». Расчётное водоизмещение корабля должен было составить 16 000 т[2].
Главный конструктор флота Натаниэль Барнаби раскритиковал проект, полагая, что столь гигантский корабль был бы непомерно дорог в постройке, а его восемь орудий могли стрелять только в узком 20-градусном секторе у траверза. По представлениям того времени, делавшим ставку на таран, корабль должен был обладать возможностью ведения сильного носового огня. По оконечностям же в проекте Фишера — Уоттса могли действовать только от четырёх до шести орудий. Кроме того, скорострельность орудий того времени делала саму идею создания такого сверхдорогого корабля бессмысленной. Время для создания крупного броненосного корабля, вооружённого большим количеством однородных крупнокалиберных орудий, ещё не пришло[2].
В 1891 году Фишер стал контр-адмиралом, затем начальником морской артиллерии, после — третьим морским лордом — главным инспектором флота и командующим флотом в Вест-Индии. Его отличали кипучая энергия, ум, решительность, настойчивость, самодисциплина. Он обзавёлся друзьями и единомышленниками, среди них были Чарльз Мэдден, Реджинальд Бэкон, Перси Скотт, Джон Джеллико, Александр Грейси, Филип Уоттс, Артур Уилсон. Стремительная карьера и прямота способствовали и появлению лагеря противников, самым влиятельным из которых был лорд Чарльз Бересфорд — адмирал-аристократ. В 1899 году Фишер был назначен на престижный пост командующего Средиземноморским флотом[2].
Типичный британский броненосец в 1890-х годах имел вооружение из четырёх 305-мм и двенадцати 152-мм орудий. В то же время ожидаемая дистанция стрельбы в бою составляла 2000 ярдов (1800 м), поскольку система управления стрельбой была не отработана, а оптические прицелы были неэффективны. Быстрое развитие торпедного оружия привело к необходимости повысить дистанцию артиллерийского боя между броненосными кораблями противников — броненосец должен был иметь возможность артиллерийским огнём сорвать выход в торпедную атаку вражеских миноносцев. С 1898 года Средиземноморский флот начал практиковаться в стрельбе на дальние дистанции. Работы в этом направлении были продолжены во время командования Средиземноморским флотом адмиралом Фишером в 1899—1902 годах[3]. Под его руководством средиземноморский флот отрабатывал стрельбу на дистанции в 25—30 кбт (4600—5500 м)[2]. Значительный вклад в развитие способов артиллерийской стрельбы внёс также Перси Скотт. Под его командованием крейсер 2-го ранга Средиземноморского флота «Сцилла» добился на стрельбах результата в 80 % попаданий вместо обычных 20 %. В 1902 году он повторил свой успех на крейсере «Террибль»[4]. В 1903 году Перси Скотт был назначен командовать Артиллерийской школой на острове Уэйл и пытался на научной основе разработать способы ведения огня на больших дистанциях[5].
С 1901 года практика стрельбы на дальние дистанции стала постоянной, и к 1903 году ожидаемая дистанция боя возросла до 3000 ярдов (2700 м). Во время экспериментальных стрельб на Средиземном море с дистанции 5000—6000 ярдов (4500—5400 м) была выработана методика наведения по всплескам. С помощью дальномера определялась начальная дистанция до цели и устанавливались первоначальные углы наведения орудия. Осуществлялся выстрел. Наблюдатель отслеживал всплеск от падавшего снаряда и вносил поправки в углы вертикального и горизонтального наведения орудий. Наблюдатель должен был находиться как можно выше — сначала его размещали на самом верху надстройки, затем на фор-марсе. Требовалась передача данных от корректировщика к орудиям, поэтому без специально разработанной системы огонь вёлся достаточно медленно[3]. В сентябре 1903 года Совет Адмиралтейства санкционировал экспериментальные стрельбы, проведённые на броненосцах «Венерабл» на Средиземноморском флоте и «Викториес» на флоте Канала. Совместный доклад обеих комиссий был предоставлен в мае 1904 года[6]. Комиссии по ряду вопросов не смогли прийти к общему мнению, но сошлись на том, что при корректировке огня по всплескам и наличии соответствующей системы управления стрельбой эффективная стрельба может вестись на дистанциях до 8000 ярдов (7200 м)[6]. Комиссия на «Венерабле» сделала вывод о том, что наведение возможно только при централизованном ведении огня. Все орудия должны были наводиться и проводить выстрел одновременно, а не индивидуально, как было до этого[5].
Однозначным выводом было то, что на дальней дистанции 152-мм орудия становились неэффективными, так как не могли пробить броню броненосца противника. Также они создавали помехи при корректировке огня, так как всплески от 152-мм снарядов перемешивались со всплесками от снарядов главного калибра. Первоначальным решением было увеличить калибр вспомогательной артиллерии. Наиболее радикальным решением виделся отказ от вспомогательной артиллерии в пользу единого главного калибра. При проектировании броненосцев типа «Лорд Нельсон» рассматривался ряд вариантов с единым вооружением из двенадцати и даже шестнадцати 254-мм орудий. Конструктор Нарбет предложил за счёт небольшого увеличения водоизмещения установить на новом корабле двенадцать 305-мм орудий. Но на установку единого калибра на новом броненосце не решились, и на «Лорд Нельсоне» ограничились увеличением калибра вспомогательной артиллерии до 234-мм[6].
К началу XX века основной тактикой применения броненосцев считался линейный бой. Броненосцы выстраивались в линию и двигались параллельным курсом относительно линии броненосцев противника, обстреливая корабли, находящиеся напротив. Важным тактическим преимуществом ряд флотоводцев считали возможность «поставить палочку над Т» — обогнать колонну противника и выйти курсом ей наперерез. При этом полный бортовой огонь своих кораблей будет сконцентрирован на головном корабле противника, который сможет отвечать только из своих носовых орудий. Так как на головном корабле, как правило, находится командующий эскадрой, быстрое выведение его из строя могло привести остальные корабли в замешательство и обеспечить выигрыш боя. При росте дистанции стрельбы осуществить эту тактику было сложнее, так как более медленная эскадра могла отвернуть в сторону. Тем не менее, Фишер продолжал считать преимущество в скорости важным, поскольку высокая скорость позволяла держать выгодную дистанцию боя, на которой реализовывалось преимущество залповой стрельбы главным калибром, когда противник не мог применить вспомогательную артиллерию[6].
Тем временем идеи постройки однокалиберного линкора высказывались и в других флотах мира. Главный конструктор итальянского флота Витторио Куниберти предложил построить линкор с единым вооружением из 305-мм орудий. Так как итальянским флотом его идеи не были поддержаны, он опубликовал в британском сборнике «Боевые корабли» Ф. Джейна за 1903 год статью «Идеальный корабль для британского флота». В ней он предлагал построить корабль водоизмещением 17 000 т со скоростью 24 узла и главным броневым поясом толщиною 305 мм. Вооружение составляли двенадцать 305-мм орудий. Две двухорудийные башни размещались в оконечностях, и ещё пара — по бортам. Остальные орудия размещались в бортовых одноорудийных башнях. Статья вызвала бурную дискуссию среди британских офицеров. Но несмотря на то, что проект воплощал идеи Фишера о быстроходном и хорошо вооружённом корабле, он был признан слишком экстравагантным, а его критика, возможно, повлекла за собой отказ Адмиралтейства от применения единого калибра на «Лорде Нельсоне»[6].
В США ещё в марте 1902 года в журнале военно-морского института «Proceedings» (англ.) был опубликован проект лейтенанта Мэтта Х. Сигнора. В нём предлагалось вооружение из двух трёхорудийных 305-мм башен и двух бортовых трёхорудийных 254-мм. При обсуждении проекта эксперт флота по артиллерии профессор П. Р. Элджер предложил вместо трёхорудийных башен разнородного калибра использовать четыре двухорудийных 305-мм башни, что стало одним из первых предложений корабля «all big gun» (рус. только большие пушки)[7]. Большую роль в развитии флота играл американский президент Рузвельт. На ежегодной конференции в Ньюпорте летом 1903 года был рассмотрен проект лейтенант-коммандера Х. С. Поундстоуна с гексагональным расположением шести двухорудийных 280-мм башен. На проведённых военно-морских играх этот корабль имел превосходство над тремя броненосцами существующего типа[8]. На конференции был сделан вывод о необходимости постройки корабля с единым главным калибром, но не был определён сам калибр — 280-мм или 305-мм. В конечном счёте, при поддержке энтузиаста артиллерийского дела лейтенант-коммандера У. С. Симса, американского президента Рузвельта убедили выбрать для нового проекта американского линкора типа «Саут Кэролайна» единый калибр из 305-мм орудий. Но работы над ним шли медленно, и, хотя проектирование было начато ещё в сентябре 1904 года, закладка нового корабля была осуществлена только в 1906 году[8].
Предварительные проекты
В августе 1903 года Фишер стал командующим флотом метрополии и прибыл в Портсмут. Сюда же он с Мальты пригласил Гарда, который стал главным конструктором Портсмутской верфи. Фишер поручил Гарду разработать проекты линейного корабля «Untakeable» («Неприступный») и броненосного крейсера — «Unapproachable» («Недосягаемый»). Водоизмещение обоих кораблей было одинаковым — 15 900 т. Линейный корабль, вооружённый шестнадцатью 254-мм орудиями, должен был развивать скорость в 21 узел. Броненосный крейсер с шестнадцатью 234-мм орудиями должен был развивать скорость 25,5 узлов[9]. 254-мм орудия были выбраны Фишером на основании аргументов А. Нобла, представленных им в 1902 году. Новые 254-мм орудия обладали хорошей бронепробиваемостью и отличной скорострельностью, при этом будучи легче 305-мм орудий. Поэтому их можно было разместить либо на кораблях с меньшим водоизмещением, либо с тем же водоизмещением, увеличив количество орудий в сравнении с количеством 305-мм орудий[10].
| Проект HMS «Untakeable», октябрь 1905 года[11] | ||
|---|---|---|
| Вариант «A» | Вариант «B» | |
| Водоизмещение, дл. тонн | 16 000 | 16 000 |
| Скорость, узлы | 21 | 21 |
| Мощность паромашинной установки, л. с. | 30 000 | 30 000 |
| Вооружение | 8 × 2 — 254-мм | 4 × 2 — 305 мм |
| Бронирование, мм | ||
| главный пояс | 254 | 305 |
| верхний пояс | 178 | 228,6 |
| барбеты | 254 | 305 |
| палубы | 25,4—51 | 25,4—51 |
Эскизные проекты были переданы людям из ближайшего окружения Фишера. Наибольшую критику вызвал выбор главного калибра. Бэкон, Медден и Джонсон высказались в пользу 305-мм орудий для обоих кораблей. Аргументы Бэкона сводились к тому, что на большой дальности скорострельность не играет роли, поскольку для корректирования стрельбы по всплескам всё равно требовалось дождаться падения снаряда. Таким образом, решающую роль играет не скорострельность, а могущество снарядов, которое у 305-мм снаряда будет большим за счёт большей массы[12]. Под давлением этих аргументов Фишер задумался о выборе 305-мм орудий, после чего поручил Гарду проработать альтернативный вариант «B» с 305-мм орудиями. В октябре 1904 года, при вступлении Фишера в должность Первого лорда Адмиралтейства, он представил кабинету министров обширную программу реформирования флота и проекты броненосного крейсера и линкоров «A» и «B». Оба варианта линкора несли вооружение в двухорудийных башнях. По одной башне находились в носовой и кормовой оконечностях, остальные — побортно[11].
Главным камнем преткновения на этом этапе был выбор орудий главного калибра. Фишер и Уоттс первоначально склонялись к выбору 254-мм орудий. В конечном итоге на заседании Совета флота в декабре 1904 года было принято решение о выборе калибра в 305 мм и для линкора, и для крейсера. Учитывая давнюю идею Фишера, заключавшуюся в том, что быстроходный хорошо вооружённый крейсер вытеснит во флоте будущего линкор, установка на крейсер унифицированного с линкором орудия, возможно, была решающим для него аргументом[13]. Кроме того, важную роль сыграли итоги боя в Жёлтом море. По его результатам стрельба 254-мм орудий на дальней дистанции была признана недостаточно эффективной[14][15].
По приказу Фишера Отделу главного строителя в октябре 1904 года было поручено разработать ряд проектов линкоров с 305-мм орудиями. Точного тактико-технического задания не выдвигалось, поэтому были произведены общие расчёты четырёх вариантов с вооружением из восьми и двенадцати 305-мм орудий, с поршневыми машинами и 20—21-узловой скоростью. В конце ноября ответственный за расчёты помощник главного строителя Джон Нарбет представил их Фишеру с комментарием, что эффективность силовой установки необходимо повысить на 10 %. Поэтому следующие три проекта, все с восемью и двенадцатью 305-мм орудиями, были рассмотрены в вариантах с поршневыми и турбинными установками[11].
| Варианты быстроходного линкора, 26 ноября 1905 года | |||
|---|---|---|---|
| А | В | С | |
| Длина × ширина, м | 140,2 × 24,8 | 130 × 25,1 | 125 × 25,3 |
| Водоизмещение, длинных тонн | |||
| с паровой машиной | 16 500 | 15 750 | 15 000 |
| с турбинами | 16 000 | 15 350 | 14 700 |
| Скорость, узлы | 21 | 20 | 19 |
| Вооружение | 4 × 2 — 305-мм | ||
| Схема | 
|
|
|
Комитет по проектированию и проект «Дредноута»
С подачи Фишера и для облегчения продвижения его идей Совет Адмиралтейства 6 декабря 1904 года учредил особый комитет по проектированию (англ. Committee on Designs). По замыслу Фишера, коллегиальное решение приглашённых в комитет авторитетных специалистов должно было уменьшить неизбежный шквал критики и трудности с продвижением проектов новых кораблей. Тем не менее, для облегчения задачи Фишер постарался включить в состав комитета своих сторонников и единомышленников[16]. К 22 декабря 1904 года был утверждён состав комитета, в который вошли:
- сам Джон Фишер в качестве председателя;
- контр-адмирал Луи Баттенберг (начальник разведки флота);
- контр-адмирал-инженер Джон Дарнстон (главный инженер-механик флота);
- контр-адмирал Альфред Уинслоу (начальник торпедных сил флота);
- кэптен Генри Джексон (инспектор флота);
- кэптен Джон Джеллико (главный артиллерист флота);
- кэптен Чарльз Мэдден (заместитель инспектора);
- кэптен Реджинальд Бэкон (помощник первого морского лорда);
- Филип Уоттс (главный строитель флота);
- лорд Кельвин;
- профессор Байлс (учёный-кораблестроитель, университет Глазго);
- Джон Торникрофт (англ. John Isaac Thornycroft), директор и владелец одноимённой судостроительной компании;
- Александр Грейси (директор судостроительной компании «Фэрфилд»);
- Эдмунд Фруд (начальник экспериментальной базы Адмиралтейства);
- Уильям Гард (главный конструктор);
- Уилфри Гендерсон (секретарь комитета);
- Генри Митчелл (помощник конструктора и секретаря комитета)[17].
По мнению историка Парсонса, Джон Фишер, выполняя роль председателя, официально не входил в состав комитета[18]. Джон Нарбет формально не входил в комитет, но занимался разработкой эскизных проектов[19]. В задачи комитета входила выработка тактико-технических заданий на новые корабли — линкоры, крейсера, эсминцы и подводные лодки. Формально решения комитета имели рекомендательный характер, и за проект официально отвечал главный строитель флота Филип Уоттс. На деле мнение комитета, формировавшееся под управлением Фишера, воспринималось главным строителем как руководство к действию[20].
Первое заседание комитета состоялось 3 января 1905 года. Фишер огласил решение Совета флота, в котором было сказано, что будущий линкор должен иметь 21-узловую скорость и вооружение из 305-мм орудий[18][20]. Количество орудий главного и противоминного калибра должно было быть как можно большим. Линкор должен был свободно помещаться в доках основных баз флота — Портсмута, Девенпорта, Гибралтара и Мальты[20].
| Эскизные проекты «Дредноута»[19] | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Проект | E | F | G | D | D1 | D2 |
| Дата проекта | ||||||
| Длина (между перпендикулярами) × ширина × осадка, м |
167,6 × 25,9 × 8,2 | 161,5 × 25 × 7,9 | 167,6 × 25,9 × 8,2 | 158,4 × 25,6 × 8,2 | 152,4 × 25,3 × 8,2 | 152,4 × 25,3 × 8,2 |
| Тип и мощность ЭУ, л. с. | ПМ 27 500 | ПМ 25 000 | ПМ 27 500 | ПМ 23 500 | ПТ 23 000 | ПТ 23 000 |
| Максимальная скорость, узлы | 21 | |||||
| Бронирование | Как у «Лорда Нельсона» — пояс, башни и барбеты 305 мм | |||||
| Вооружение, ГК | 12 × 305 мм | 10 × 305 мм | 12 × 305 мм | 12 × 305 мм | 12 × 305 мм | 12 × 305 мм |
| Вспомогательный калибр | 16 × 102 мм | 16 × 102 мм | 16 × 102 мм | 35 × (76 мм и 47 мм) | 35 × (76 мм и 47 мм) | 35 × (76 мм и 47 мм) |
| Торпедные аппараты | 6 | 6 | 6 | 5 | 5 | 5 |
| Статьи весовой нагрузки, длинных тонн | ||||||
| Корпус | 6540 | 6100 | 6540 | 6450 | 6250 | 6250 |
| Оборудование | 600 | 600 | 600 | 600 | 575 | 575 |
| Вооружение | 3860 | 3280 | 3860 | 3775 | 3775 | 3775 |
| Энергетическая установка | 2500 | 2300 | 2500 | 2200 | 1700 | 1700 |
| Бронирование | 6400 | 5620 | 6400 | 4875 | 4700 | 4700 |
| Уголь | 900 | 900 | 900 | 900 | 900 | 900 |
| Запас водоизмещения | 200 | 200 | 200 | 200 | 100 | 100 |
| Проектное водоизмещение | 21 000 | 19 000 | 21 000 | 19 000 | 18 000 | 18 000 |
| Схема | 
|
|
|
|
|
|
На совещании были рассмотрены варианты «E» и «F» Фишера и Гарда с линейно-возвышенным расположением башен в оконечностях. В варианте «E» по три башни располагалось в носу и корме, в варианте «F» — три в носу и две в корме. Проекты наиболее полно удовлетворяли требованиям Фишера и адмирала Артура Уилсона — максимальный бортовой и сильный продольный огонь. Проекты встретили возражение Джона Джеллико, который предположил, что работоспособность нижних башен будет под вопросом из-за возможного влияния дульных газов от возвышенных башен при выстреле. К тому же было высказано опасение, что в результате одного удачного попадания могут быть выведены из строя сразу 2—3 башни, и проекты были отвергнуты[19].
На следующий день был рассмотрен ещё один проект, представленный Фишером и Гардом, — под литерой «G». В нём шесть двухорудийных башен были расположены двумя группами в носу и корме. Башни располагались на одном уровне, одна впереди и две ближе к центру корабля побортно. Проект также не вызвал энтузиазма, так как, кроме риска вывода из строя всей группы башен одним снарядом, для размещения погребов боезапаса бортовых башен линкор должен был иметь слишком полные обводы в носовой и кормовой оконечностях[19].
Следующими был рассмотрен ряд вариантов под общей литерой «D», разработанных Нарбетом на основе его предложения 1903 года по проекту «Лорда Нельсона». Во всех вариантах вооружение состояло из шести двухорудийных башен с 305-мм орудиями. Вариант «D» был с поршневыми машинами. По одной башне находилось в носу и корме. И две пары башен располагались побортно в середине корпуса. Вариант «D2» представлял собой вариант «D» с турбинной установкой. Вариант «D1» был аналогичен варианту «D2», но бортовые башни в нём располагались ближе к центру корабля. Все варианты обеспечивали бортовой огонь из восьми орудий и продольный из шести[21].
Варианты в целом получили положительную оценку, но для экономии веса было предложено заменить кормовую пару бортовых башен одной в диаметральной плоскости, с размещением её между машинными и котельными отделениями. Проект получил литеру «H» и был рассмотрен 13 января 1905 года. Расположение башен главного калибра было одобрено, и комитет сосредоточился на выборе энергетической установки. 18 января были рассмотрены расчёты по двум вариантам проекта «H» — с поршневой и турбинной машинной установкой. На тот момент в британском флоте ещё не было опыта использования турбинной установки на крупном корабле, поэтому несмотря на экономию около 1100 т водоизмещения[22] выбрать турбинную установку не решались. Только после заверения изобретателя турбин сэра Парсонса[23][24] в том, что он будет помогать при разработке детального технического проекта силовой установки, для проекта линкора окончательно были выбраны турбины. По данным Виноградова, турбины были выбраны только на совещании 25 января[24].
| Варианты проекта «H», рассмотренные 18 января 1905 года[22] | ||
|---|---|---|
| с турбинами | с паровыми машинами | |
| Длина (между перпендикулярами) × ширина, м | 149,4 × 25,3 | 152,4 × 25,6 |
| Силовая установка, л. с. | ПТ 23 000 | ПМ 23 500 |
| Скорость, узлы | 21 | 21 |
| Вооружение ГК | 10 × 305-мм | 10 × 305-мм |
| Вспомогательный калибр | 14 × 102-мм | 14 × 102-мм |
| Бронирование, мм | ||
| Главный пояс | 305 | |
| Траверзы | 203 | |
| Барбеты | 305 | |
| Башни стенки / крыша | 305 / 76 | |
| Боевая рубка | 305 | |
| Статьи весовой нагрузки, длинных тонн | ||
| Корпус | 6150 | 6350 |
| Вооружение | 3300 | 3300 |
| ЭУ | 1700 | 2400 |
| Бронирование | 5000 | 5200 |
| Запасы | 600 | 600 |
| Уголь | 900 | 900 |
| Запас водоизмещения | 100 | 100 |
| Проектное нормальное водоизмещение | 17 750 | 18 850 |
| Схема | 
| |
На заседаниях с 25 января по 21 февраля рассматривались детали проекта. Так, были рассмотрены выбор и размещение элементов энергетической установки, выбор количества винтов[22]. Предлагались варианты трёх-, четырёх-, пяти- и даже шестивинтовой, но остановились на четырёхвинтовом[24].
Также на заседаниях ряда подкомитетов были уточнены прочие требования[22]. Русско-японская война показала важность противоторпедной защиты[25], поэтому было предложено за счёт уменьшения толщины пояса с 305 до 279 мм установить в подводной части корпуса в районе погребов противоторпедные экраны. В подкомитете с участием Джексона, Джеллико и Меддона было предложено установить трёхногую мачту и использовать её как опору для шлюпочного крана-деррика. В результате мачта была расположена за дымовой трубой, что впоследствии привело к задымлению расположенного на фор-марсе корректировочного поста[22].
23 января было утверждено деление корпуса в подводной части на как можно большее количество водонепроницаемых отсеков. При этом исключались продольные переходы ниже главной броневой палубы и минимизировались отверстия в поперечных переборках для паропроводов и кабелей. Каждый сформированный водонепроницаемый отсек должен был быть оснащён собственной системой вентиляции и водооткачивающими помпами[22]. 23 января был сделан выбор в пользу 76-мм орудий, на котором настаивало Адмиралтейство. По сравнению со 102-мм орудиями их можно было разместить больше, и они были более скорострельными[22]. Все предварительные проекты, кроме «H», имели клиперскую форму носовой части. Но по настоянию Фишера финальный проект получил носовую часть со штевнем, внешне напоминающим таран[25][22].
Комитет рекомендовал заменить в проекте «Лорда Нельсона» 234-мм орудия на 305-мм и построить «Дредноут» в кратчайшие сроки, чтобы как можно быстрее провести его испытания. До завершения испытаний «Дредноута» и подтверждения эффективности нововведений было рекомендовано не приступать к строительству новых линкоров[26].
Конструкция
|
Корпус
|
| Статьи весовой нагрузки для нормального водоизмещения[27] | ||||
|---|---|---|---|---|
| проектное 12 мая 1905 |
фактическое август 1906 |
фактическое июнь 1907 |
фактическое ноябрь 1907 | |
| Корпус | 6100 | 6215 | 6400 | 6400 |
| Оборудование и запасы | 650 | 641 | 648,7 | 671,2 |
| Вооружение | 3100 | 3140 | 3102 | 3105 |
| Энергетическая установка | 1990 | 2035 | 1980 | 2147 |
| Инженерные запасы | 60 | 60 | ||
| Бронирование | 5000 | 5129 | 5160 | 5160 |
| Уголь | 900 | 900 | 900 | 900 |
| Запас водоизмещения | 100 | |||
| ИТОГО | 17 900 | 18 120 | 18 190,7 | 18 383,2 |
Для достижения высокой для линкора скорости в 21 узел корпусу «Дредноута» была придана принципиально новая форма. Обводы в носу были сильно заужены, а мидель имел практически прямоугольную форму и смещён дальше в корму. Развал нижней части кормовых шпангоутов обеспечил безвихревое обтекание сбегающего потока. Такая форма корпуса была разработана под руководством Дж. Норбета. В опытовом бассейне была испытана натурная модель, показавшая, что для достижения 21 узла будет достаточно мощности в 23 000 л. с. Тем не менее, директор опытового бассейна Адмиралтейства Эдмунд Фруд, не доверяя этим данным, организовал испытания ещё пяти моделей классической формы. Испытания показали, что потребная мощность составляет 28 000 л. с. После опытов с седьмой моделью Фруд одобрил новую форму корпуса, позволившую сэкономить 5000 л. с., после чего в Адмиралтейство были отосланы кривые «скорость/мощность». Эта экономия мощности позволила отказаться от одного ряда котлов, сократить длину корпуса на 8 м и водоизмещение на 1500 т[28].
- 1 — уголок 89×76 мм толщиной 5 мм;
- 2 — уголок 102×102 мм толщиной 8,25 мм;
- 3 — уголок 89×89 мм толщиной 6,35 мм;
- 6 — бракета;
- 7 — уголок 229×89 мм толщиной 11,4 мм;
- 8 — покрытие верхней палубы, тик толщиной 76 мм;
- 9 — Z-образный профиль 152×89×76 мм
толщиной 8,9 мм; - 10 — верхняя палуба;
- 11 — полка для укладки противоторпедной сети;
- 12 — бимс из уголка 229×89 мм толщиной 14,6 мм;
- 13 — главная палуба;
- 14 — внешняя обшивка;
- 15 — 203-мм броневая плита главного бронепояса;
- 16 — 279-мм броневая плита главного бронепояса, с утоньшением в подводной части до 178 мм;
- 17 — тиковая подкладка под броню, 63,5 мм в самом тонком месте;
- 18 — стальной лист 8,9 мм;
- 19 — стрингер из стального листа 7,62 мм;
- 20 — настил бункера — стальной лист 8,9 мм;
- 21 — скос, верхний слой, броневая сталь (нецементированный Крупп) 25,4 мм;
- 22 — скос, средний слой стали 19 мм;
- 23 — скос, нижний слой стали 25,4 мм;
Разработка конструкции корпуса велась в режиме весовой экономии. В итоге масса корпуса составила 5000 т, столько же, сколько у броненосца 1894 года «Маджестик», с нормальным водоизмещением на 3000 т меньше. Также при проектировании корпуса ввели унификацию конструктивных элементов. Это сократило их номенклатуру и ускорило заготовительные работы на стапельном этапе строительства[28][29].
Была изменена форма носовой оконечности. Решено было отказаться от таранного шпирона. Для улучшения мореходности линкор получил полубак, увеличивший высоту борта в носу до 8,54 м, а носовые шпангоуты получили значительный развал наружу. Благодаря принятым мерам «Дредноут» имел хорошую мореходность, а полубак практически не заливался на волнении[30].
От деления на мелкие глухие отсеки междудонного пространства под машинно-котельными отделениями отказались, поскольку оно использовалось для хранения нефти. Были использованы лёгкие флоры и бракеты, что сэкономило вес корпуса и облегчило доступ в эти отсеки при очистке[30].
Для увеличения живучести в бою была обеспечена высокая остойчивость, но из-за роста метацентрической высоты увеличилась бортовая качка. Положительную роль в её уменьшении играл практически прямоугольный мидель, однако этого было недостаточно. От использования цистерн — активных успокоителей качки — отказались, так как подобная система имела значительный вес и показала себя неэффективной при установке на «Инфлексибл» и «Колоссус». Были установлены скуловые кили большой площади, занимавшие почти половину корпуса. Несмотря на принятые меры, качка всё равно была значительной[31].
Отказ от паровых машин делал практически невозможным маневрирование посредством включения гребных винтов «враздрай»[прим. 1]. Турбины имели максимальный КПД при более высоких оборотах, чем паровые машины. Поэтому по сравнению с броненосцами на «Дредноуте» были применены более высокооборотные винты меньшего диаметра. Дополнительно турбины заднего хода имели меньшую мощность, чем турбины переднего хода. Из-за этого тяговые свойства гребных винтов на малых скоростях были хуже, чем у броненосцев с паровыми машинами. Для смягчения этих отрицательных эффектов были установлены два параллельных балансирных руля большой площади в плоскости осей внутренних валов. Благодаря рулям большой площади «Дредноут» прекрасно управлялся на скоростях свыше 10 узлов. При перекладке руля на 15° диаметр тактической циркуляции составлял 185—190 м. Однако на малых скоростях и при движении задним ходом «Дредноут» плохо слушался руля и имел склонность к неконтролируемому вращению[24].
На испытаниях 10 октября 1906 года была выявлена недостаточная мощность силового привода. При перекладке руля на 35° на полном ходу рули заклинило. Баллеры рулей перегружались из-за напора набегающего потока воды. В качестве временной меры были усилены бракетные рамы кормовых шпангоутов. Тем не менее, отказы рулевого привода продолжились, что в начале 1907 года чуть не привело к аварии во время движения корабля в стеснённых водах залива Бонифацио у побережья Сицилии. В августе — ноябре 1907 года рулевой привод был заменён на более мощный, и проблемы с перекладкой руля были устранены[32].
Состав катеров и шлюпок «Дредноута» за годы службы значительно менялся[31]. В начале службы линкор нёс два 14-метровых паровых полубаркаса, один 11-метровый паровой полубаркас, один 13-метровый гребной баркас, три 10-метровых гребных катера, четыре 8-метровых вельбота, по одной 10- и 9-метровой гичке, один 5-метровый ял[33].
Узкая и короткая надстройка, а также опасное воздействие дульных газов главного калибра значительно осложнили размещение всех положенных линкору катеров и шлюпок. Фактически единственным подходящим местом для их размещения было пространство вокруг второй трубы. Из-за нехватки места на палубе шлюпки пришлось располагать в несколько ярусов. По обе стороны от кормовой трубы были смонтированы обширные ростры. Для экономии пространства гребные шлюпки устанавливались одна в другую. В 18-вёсельный баркас устанавливался 14-вёсельный катер, а уже в него лёгкий 8-вёсельный ял[31].
Для работы с тяжёлыми паровыми катерами и шлюпками предназначался прикреплённый к фок-мачте 13-метровый деррик-кран. Фок-мачта ради этого была сдвинута в корму. Две шлюпки располагались по бортам у крыльев мостика. Чтобы избежать воздействия дульных газов, упорные шарниры шлюпбалок закрепили на срезах бортов. Так как основания шлюпбалок не должны были находиться в районе действия дульных газов бортовых башен, сами шлюпбалки были выполнены огромной длины, и в походном положении спасательные шлюпки поднимались на огромную высоту — до уровня ходового мостика[31].
Для защиты корабля на стоянке он был оборудован стальными противоторпедными сетями. В расставленном положении сети занимали ¾ длины корабля. Постановка сетей занимала 3—4 минуты. Для быстрой постановки и подъёма сетей капитаном Бэконом было разработано специальное устройство. Тросы для подъёма сетей крепились к концам выстрелов, пропускались под сетью и приходили обратно на выстрел. С помощью этого устройства можно было быстро свернуть сеть и единым рулоном уложить на полку у верхней палубы[34].
При выборе схемы рангоута руководствовались практическими соображениями. В первую очередь нужна была надёжная конструкция для размещения командно-дальномерного поста орудий главного калибра. Необходимо было также обеспечить проводку сигнальных фалов, бельевых реев и установку стеньги для растяжки радиоантенны. Поэтому впервые со времён броненосца 1889 года «Трафальгар» линкор получил всего одну мачту[35]. В состав радиооборудования входили одна радиостанция Mk 1 и одна радиостанция ближнего радиуса действия[33].
| Статьи весовой нагрузки на 8 сентября 1906 года[27] | длинные тонны | метрические тонны |
|---|---|---|
| Пустой корабль | 17 012 | 17 284,2 |
| Запасы | 210 | 213,4 |
| Уголь | 900 | 914,4 |
| Нормальное водоизмещение | 18 122 | 18 412,0 |
| Запасы | 186,4 | 189,4 |
| Запас пресной воды | 248,5 | 252,5 |
| Уголь | 2100,8 | 2134,4 |
| Заряды | 31,3 | 31,8 |
| Снаряды | 35,1 | 35,7 |
| Шлюпки | 8,6 | 8,7 |
| Экипаж | 2,3 | 2,3 |
| Полное водоизмещение | 20 735 | 21 066,8 |
| Нефть | 1120 | 1137,9 |
| Топливо для механизмов | 122 | 124,0 |
| Наибольшее водоизмещение | 21 977 | 22 328,6 |
Для несения корректировочного поста была использована трёхногая конструкция, обеспечивающая требуемые жёсткость и прочность. Расположенный на ней командно-дальномерный пост оснащался 2,7-метровым дальномером «Барр и Струд». Такой же дальномер стоял на резервном посту, размещавшемся на крыше второй (малой) боевой рубки. Оба поста соединялись переговорными трубами, телефонными и электропроводами с двумя центральными постами, расположенными ниже броневой палубы[35].
Хотя линкор предназначался для залповой стрельбы главным калибром, на момент вступления его в строй системы центральной наводки ещё не существовало. Каждая башня вела огонь индивидуально по данным из центрального артиллерийского поста. В 1908—1909 годах была разработана система централизованного ведения огня. В 1912—1913 годах в центральном посту были установлены специальные счётно-решающие приборы, а командно-дальномерные посты оборудовали системами центральной наводки. В это же время концевые башни были оборудованы как резервные артиллерийские командные пункты[35].
Трёхногая мачта показала себя надёжным и удачным решением и использовалась на всех последующих типах линейных кораблей и крейсеров. Серьёзным недостатком было расположение мачты за носовой дымовой трубой. Это было необходимо, чтобы сэкономить 60—80 т веса при использовании мачты в качестве опоры шлюпочного крана, однако приводило к практически постоянному задымлению командно-дальномерного поста. Дополнительно раскалённые газы так нагревали мачту, что подняться на марс или спуститься по проходящему внутри опоры скоб-трапу было практически невозможно. В корме была установлена небольшая тренога, на которой был установлен прожекторный мостик и размещены ноки стрел для погрузки угля[35].
«Дредноут» оснащался двенадцатью боевыми 36-дюймовыми (914-мм) прожекторами. Два размещались на мостике, четыре на носовой надстройке, четыре на средней надстройке и два на кормовой. Для передачи сигналов использовалась 24-дюймовая (610-мм) лампа, расположенная на платформе под фор-марсом[33].
В состав якорного устройства входили три 6,35-т (125 cwt) бесштоковых становых якоря, один 2,3-т (42 cwt) стоп-анкер и один 760-кг (15 cwt) верп[33].
Размещение кают экипажа на «Дредноуте» было изменено. Адмиральские апартаменты, салон, кают-компания и все офицерские каюты был перенесены с кормы на полубак. А каюты старшин и матросов, наоборот, перенесены в корму. Это приблизило каюты офицеров к основным боевым постам, а каюты матросов к котельно-машинным отделениям, где была занята большая часть экипажа. Считалось, что это позволит всем быстрее занимать свои посты по боевой тревоге. Но новшество было воспринято неодобрительно, и после нескольких серий линкоров на типе «Кинг Джордж V» вернулись к прежнему расположению кают[36].
Бронирование
|
Адмирал Фишер в задании разработчикам выдал директиву о том, что «бронирование будущего линкора должно быть адекватным». С учётом ограничения водоизмещения перед Филипом Уоттсом стояла проблема экономии веса, и расход веса на броневую защиту шёл по остаточному принципу. В результате защита «Дредноута» местами уступала предыдущей серии британских броненосцев[37].
Вертикальный броневой пояс высотой 4,06 м был набран из плит цементированной крупповской брони, простираясь на всю длину корпуса. Верхний край пояса находился на уровне средней палубы, а нижний край при нормальном водоизмещении уходил под воду на 1,52 м. Главный броневой пояс закрывал машинно-котельную установку и погреба главного калибра, занимая 60 % длины ватерлинии. Он состоял из двух уровней плит: нижний был набран из 279-мм[прим. 2][прим. 3] плит, а верхний из плит 203-мм толщины. Это было ухудшением по сравнению с 305-мм главным броневым поясом «Лорда Нельсона». К тому же при полной нагрузке осадка возрастала с 8,08 м до 9,22 м, и 279-мм пояс полностью уходил под воду[37]. В подводной части главный пояс сужался клином до 178 мм. В районе носовой башни главного калибра пояс утоньшался до 229 мм[38], затем продолжался в нос до самого форштевня поясом 152-мм толщины. В корме до ахтерштевня шёл 102-мм пояс[37]. Крепление пояса к обшивке осуществлялось с помощью броневых болтов[39]. Для экономии веса пришлось отказаться также от верхнего пояса. В этом месте находилась только обшивка из 13-мм судостроительной стали. Вертикальную броню дополнял кормовой 203-мм траверз. Он шёл от барбета кормовой башни под наклоном к главному броневому поясу[37].
Горизонтальное бронирование было выполнено по традиционной для британских броненосцев схеме. Верхняя броневая палуба, проходившая на уровне средней палубы, простиралась от форштевня до кормового траверза. По всей длине она изготавливалась из 18-мм мягкой судостроительной стали. Между кормовым и носовым барбетами на уровне нижней палубы шла главная броневая палуба. Она состояла из двух слоёв — 25 + 18 мм мягкой броневой стали. Центральный участок этой палубы был горизонтальным. Приблизительно в 3 м от наружного борта эта палуба опускалась скосами к нижней кромке главного броневого пояса. На скосах толщина брони была увеличена до 68 мм за счёт добавления дополнительного слоя 25-мм крупповской нецементированной брони[40].
В носовой оконечности от барбета носовой башни ГК до форштевня шла 38-мм палуба, состоявшая из двух слоёв мягкой стали по 19 мм. В корме шла 51-мм палуба, состоявшая из двух слоёв по 25,4 мм. Над рулевыми механизмами эта палуба имела подъём горизонтального участка и 76-мм скосы[40].
Барбеты главного калибра имели разную толщину по высоте и расположению башен. Над главной палубой внешние и наружные стороны барбетов концевых башен и наружные стороны бортовых башен в секторе 180° имели толщину 279 мм. Внутренние части барбетов имели толщину 203 мм. Барбет средней башни со всех сторон имел толщину 203 мм. Между верхней и нижней палубами толщина барбетов была 102 мм. Башни имели лоб и боковые стенки 279-мм толщины, 76-мм крышу и 330-мм тыл. Для ускорения работ для «Дредноута» были использованы башни «Лорда Нельсона» и «Агамемнона», из-за чего пришлось уменьшать толщину плит с 305 до 279 мм[40].
Носовая боевая рубка имела крышу толщиной 51 мм, стенки 279-мм толщины и коммуникационную трубу со стенками толщиной 127 мм. Кормовая была защищена слабее — стенки 203 мм и коммуникационная труба 102 мм, при той же толщине крыши в 51 мм. Центральные посты над боевыми рубками по бортам были зашиты 51-мм плитами, крыша, передние и задние стенки — 25,4-мм[40].
Конструктивная подводная защита
По настоянию главного строителя Филипа Уоттса подводная защита рассчитывалась на противодействие двум попаданиям стандартных на тот момент 457-мм торпед с зарядом в 70 кг тринитротолуола. Сплошная броневая противоторпедная переборка отсутствовала. Погреба главного калибра были защищены броневыми экранами толщиной 51 мм. Экраны простирались от нижней броневой палубы до внутреннего дна[41].
Для локализации действия подводного взрыва подводное пространство корпуса было разделено продольными и поперечными переборками на значительное количество отсеков. Жизненно важные части корабля защищались двумя продольными переборками, пространство между которыми использовалось для хранения угля. Внутренняя переборка при этом отстояла от борта на 5 м. Единственными водонепроницаемыми являлись шесть продольных переборок. В них до высоты средней палубы не было никаких отверстий, люков и т. п. Каждый крупный внутренний отсек имел свою систему вентиляции и осушения. Для ликвидации крена при повреждениях на корабле была предусмотрена система контрзатопления отсеков под верхней палубой[42].
Энергетическая установка
- 1 — главный паропровод;
- 2 — подача пара в машинное отделение;
- 3 — коллектор;
- 4 — трубки сбора пара;
- 5 — тонкие трубки;
- 6 — теплоизоляция;
- 7 — система подъёма шлака;
- 8 — колосниковая решётка;
- 9 — футеровка;
- 10 — поддон для сбора шлака;
- 11 — толстые трубки;
- 12 — дверцы топки;
- 13 — запас пресной воды для котлов;
- 14 — шлюз для подачи угля из угольных бункеров через продольную водонепроницаемую переборку;
- 15 — перегородка для поворота горячих газов;
- 16 — лючки для доступа к трубкам;
- 17 — технологический люк;
- 18 — вода в коллекторе;
- 19 — система сбора загрязняющих веществ (нефти) с поверхности воды;
- 20 — пластина по поверхности воды для снижения её расплёскивания при качке;
- 21 — форсунки пополнения уровня воды в коллекторе.
Паром энергетическую установку «Дредноута» обеспечивали 18 котлов «Бабкок и Вилькокс» с номинальным давлением пара 250 psi (17,58 атм). Давление на входе в турбины при этом понижалось до 185 psi (13 атм). Каждый котёл оснащался шестью форсунками для впрыска нефти с максимальной производительностью 960 фунтов в час при давлении в 150 psi (10,54 атм)[43]. Суммарная поверхность нагрева 5146,8 м², суммарная площадь колосниковых решёток 148,55 м²[33]. Конструктивно котёл имел трубки разного диаметра. Основными нагревательными элементами являлись трубки малого диаметра, а выше и ниже них располагались трубки большого диаметра. Котлы были объединены боковыми сторонами в секции по шесть котлов в каждой. Секции располагалась поперёк корабля, из-за этого крайние котлы имели несколько меньшую площадь колосниковой решётки. В каждом из трёх котельных отделений находилось по две секции котлов, топками друг к другу[44].
Для обеспечения требований высокой максимальной скорости на «Дредноуте» были установлены два комплекта турбин Парсонса с прямым приводом на четыре вала. Машинная установка располагалась в двух отсеках, разделённых продольной переборкой в диаметральной плоскости. В каждом отсеке размещался один комплект турбин, в который входили турбины высокого давления и турбины низкого давления. Турбины низкого давления приводили во вращение внутреннюю пару валов, а высокого — внешнюю. На каждом валу находилась по две турбины — заднего и переднего хода. Суммарная мощность турбин переднего хода составляла 23 000 л. с., что обеспечивало теоретическую максимальную скорость в 21 узел[45].
- 1 — внешний вал;
- 2 — патрубок подачи пара от ТВД заднего хода на ТНД заднего хода;
- 3 — ТВД заднего хода;
- 4 — думмис (неподвижное кольцо, компенсирующее осевую нагрузку пара на ротор турбины);
- 5 — несущий подшипник;
- 6 — ТВД переднего хода;
- 7 — внутренний вал;
- 8 — подача пара на ТВД переднего хода;
- 9 — блок упорного подшипника;
- 10 — подача пара на ТВД переднего хода;
- 11 — основная магистраль подачи пара из котельных отделений;
- 12 — вентиль управления подачи пара заднего хода;
- 13 — вентиль управления подачи пара переднего хода;
- 14 — вентиль управления подачи пара на крейсерскую турбину;
- 15 — патрубок подачи пара на крейсерскую турбину;
- 16 — главный пароконденсатор;
- 17 — патрубок подачи пара с ТНД на пароконденсатор;
- 18 — ТНД заднего хода;
- 19 — ТНД переднего хода;
- 20 — патрубок подачи пара с ТВД на ТНД переднего хода;
- 21 — патрубок подачи пара с крейсерской турбины на ТВД переднего хода;
- 22 — крейсерская турбина.
Недостатком прямоприводных турбин было то, что они были оптимальны только для одного режима, и таковым выбирался режим полного хода. Это приводило к повышенному расходу топлива на крейсерских ходах. Для компенсации этого эффекта на внутренних валах были смонтированы турбины крейсерского хода суммарной мощностью 6000 л. с., что обеспечивало экономическую скорость в 14 узлов. Пар вначале подавался на крейсерские турбины, затем на турбины высокого давления, после направлялся на турбины низкого давления и в конечном счёте в пароконденсатор[24].
Однако на практике использование крейсерских турбин привело к неожиданным проблемам. Эти турбины использовались только на крейсерских ходах и отключались на полном ходу. Неравномерность нагрузок на эти турбины из-за постоянного нагрева/остывания привело к разрушениям лопаток турбин на второй и третьей ступени. В дальнейшем корпус турбины также дал трещину, и при движениях на полном ходу из-за потери герметичности на крейсерских турбинах были потери пара. В конечном счёте обнаружилось, что за счёт подбора режимов силовой установки расход топлива без использования этих турбин находился на приемлемом уровне. Поэтому от использования крейсерских турбин отказались, и отключённые от валов турбины до конца карьеры корабля возили «мёртвым грузом»[46].
Конкурс на поставку главных механизмов был объявлен 18 мая 1905 года, и 24 июня он был отдан фирме «Виккерс». Контрактная стоимость турбин составила 252 533 фунта стерлингов. При этом фирма «Виккерс», опасаясь сложностей малоизученных механизмов, перепоручила их изготовление фирме Чарлза Парсонса. И турбины были изготовлены на заводе в Уоллсэнде. По конструкции они были сходны с таковыми на эсминцах «Вайпер», «Кобра», «Идэн» и крейсере «Аметист». Основными отличиями являлись лучший доступ при обслуживании и жёсткое соединение турбин с валами, без разобщающих муфт[24].
По расчётам 21-узловая скорость достигалась при 23 000 л. с. на 320 об/мин. На испытаниях у острова Уайт 6 октября 1906 года во время 6-часовых испытаний была достигнута средняя скорость в 21,05 узла при мощности в 24 712 л. с. и 328 об/мин. На двух участках была зафиксирована скорость в 21,78 узла при 26 728 л. с./334 об/мин и 27 899 л. с./336 об/мин[24].
На «Дредноуте» были установлены четыре динамо-машины системы «Сименс» суммарной мощностью 410 кВт, вырабатывающие постоянный ток в 1000 А. Привод двух генераторов осуществлялся вспомогательными паровыми машинами. Ещё два, считавшиеся резервными, приводились во вращение дизелями системы «Миррлиз»[31].
Большинство вспомогательных механизмов приводилось электромоторами, за исключением якорного шпиля с гидроприводом. Основная бортовая сеть имела напряжение 100 В. Все четыре генератора были подсоединены к центральному распределительному щиту, и уже от него шла одна магистраль с ответвлениями. Предусматривались и отдельные распределительные щиты малой мощности. Для телефонной сети вместо ампульных батарей использовали преобразователи на 15 В. Кроме прочего оборудования электричество применялось для питания 13 прожекторов, 1342 ламп накаливания мощностью от 16 до 50 свечей, 77 вентиляторов, 7 трюмных и 8 санитарных насосов, 5 лифтов, 8 лебёдок для погрузки угля, кормового шпиля, подъёмников для боезапаса и шлака, двигателей для мастерских, хлебопекарной, ледоделательной и холодильной машин, системы контроля огня, компасов Сперри[31].
Вооружение
Главный калибр
«Дредноут» был вооружен десятью 305-мм 45-калиберными орудиями Mk X в пяти двухорудийных башнях. Орудия и установки были разработаны для броненосцев типа «Лорд Нельсон». Главный артиллерист флота Джон Джеллико предложил для ускорения постройки «Дредноута» использовать орудийные установки и стволы основного и запасного комплекта «Нельсонов», строившиеся с января 1905 года. Контракт поделили две крупнейшие британские оружейные фирмы. Фирма «Виккерс» получила контракт на производство кормовой и средней башенных установок по цене 69 860 ф. стерлингов за каждую. Фирме «Армстронг» были заказаны носовая и бортовые башни по цене 70 092 ф. стерлингов[30].
Вес орудия Mk X с затвором составил 58 т. Поверх внутренней нарезной трубы шла вторая (внешняя) труба. Обе трубы изготавливались из легированной никелевой стали. Традиционно для британского флота ствол скреплялся проволочной намоткой. Поверх внешней трубы, от дульного до казённого среза, наматывалась проволока из высокопрочной стали с прочностью на разрыв 150 кг/мм²[47].
Заряжание — картузное. Метательный заряд состоял из двух картузов[47] с кордитом марки MD45 общей массой 117 кг. Затвор — поршневой, системы Велина. 386-кг бронебойному снаряду сообщалась начальная скорость в 830 м/с. Установка обеспечивала максимальный угол подъёма орудий в 13,5°, что давало максимальную дальность в 15 040 м. Первоначально в боезапас входили только бронебойные APC Mark VI и фугасные HE Mark IIa снаряды с баллистическим наконечником с оживалом в два диаметра. В 1915—1916 годах в боекомплект вошли бронебойные APC Mark VIa и полубронебойные Mark VIIa снаряды с оживалом в 4 диаметра, а с 1918 года применялись и бронебойные снаряды Mark VIIa (Greenboy). При стрельбе новыми снарядами максимальная дальность возросла до 17 236 м[48].
Башни «Дредноута» несколько отличались от башен «Нельсонов». Для облегчения размещения бортовых башен в корпусе был уменьшен диаметр поворотной части башни. Инженеры фирмы «Виккерс» улучшили общую компоновку боевого отделения башни и уменьшили диаметр поворотного стола установки. Благодаря этому уменьшился диаметр опорного барабана и барбета. За счёт уменьшения диаметра барбета удалось увеличить толщину брони в этом районе. Такая же конструкция башни была использована и фирмой «Армстронг»[49].
Боезапас из погребов по центральному поворотному столу подавался в перегрузочное отделение, расположенное непосредственно под боевым отделением. Здесь снаряд и два полузаряда перегружались в тросовый зарядник. По специальным направляющим из углового профиля зарядник поднимался в боевое отделение. При заряжании зарядник скреплялся с казённой частью орудия. Боеприпасы из зарядника выкатывались на откидные лотки, совмещённые с осью орудия и цепным прибойником, закреплённым на качающейся части орудия, досылались в камору. При закрытии затвора зарядник рассоединялся с качающейся частью орудия и уходил вниз. Такая схема позволяла производить заряжание при любом угле подъёма орудия[50].
«Дредноут» мог вести бортовой огонь из восьми орудий. В кормовом секторе в теории могли вести огонь шесть орудий, в носовом — четыре. На основании расчётов были высказаны опасения, что при стрельбе бортовыми башнями вблизи диаметральной плоскости надстройкам и верхней палубе будут наноситься значительные разрушения, однако сведений о том, были ли эти опасения проверены практикой, нет. Также опасения вызывали значительные нагрузки на корпус при бортовой стрельбе из восьми орудий. Были усилены конструкции, подкрепляющие жёсткие барабаны башенных установок. Опасения были развеяны по результатам испытаний главной артиллерии, прошедших 18 октября 1906 года у острова Уайт. По итогу многолетней эксплуатации главный калибр «Дредноута» проявил себя исключительно надёжным — за всё время не было ни одного серьёзного отказа или поломки[50].
Противоминная артиллерия
Противоминная артиллерия «Дредноута» состояла из 27 76-мм орудий 18 cwt QF Mark I в установках Mark PIV, также разрабатывавшихся для «Лорда Нельсона». Орудие имело длину ствола в 50 калибров и весило 915 кг. Снаряду весом 5,5 кг сообщалась скорость в 800 м/с. Выбор 76-мм орудия единодушно подвергался резкой критике. Такого орудия было явно недостаточно для поражений современных эсминцев, и в лучшем случае можно было рассчитывать на срыв их выхода на рубеж атаки[50][51][52].
Откровенно неудачным было и расположение орудий. Их не смогли разместить все в узкой надстройке. Да и комитет стремился получить как можно большие сектора обстрела и распределить орудия на как можно большей площади, чтобы уменьшить риск их одновременного выхода из строя. Двенадцать орудий было размещено в надстройке. Семь орудий установили на крышах башен — по два на бортовых и по одному на остальных. Оставшиеся восемь разместили на съёмных станках на палубе полубака и юта. Установки на башнях использовались и как тренировочные при проведении учебных стрельб главным калибром[52][53].
Палубные установки размещались в районе действия дульных газов. Штатно они хранились в разобранном виде и устанавливаться должны были только перед применением. Поэтому в процессе эксплуатации эти орудия редко находились на своих местах. Уже в начале службы три орудия с полубака были перенесены на крыши башен, находившихся в диаметральной плоскости. В декабре 1907 года последнее оставшееся на носу орудие и два кормовых вообще сняли, уменьшив общее число орудий до 24. При последующей эксплуатации количество 76-мм орудий было уменьшено ещё больше[45].
Зенитное вооружение
В 1915 году на юте были установлены два зенитных 6-фунтовых 57-мм орудия Mk 1C. Но в 1916 году их заменили на два зенитных 76-мм орудия. По описаниям, в конце войны на «Дредноуте» стояли четыре 12-фунтовых зенитных орудия, по всей видимости, речь идёт о 76-мм зенитных орудиях[52].
| Орудие | 12″/45 Mark X[54] | 3″/45 QF Mark I[55] | 3″/45 20cwt QF HA Mark I[56] | 57-мм Гочкиса QF Mark I[57] | |
|---|---|---|---|---|---|
| Год разработки | 1904 | ? | 1910 | 1884 | |
| Калибр, мм | 305 | 76 | 76 | 47 | |
| Длина ствола, калибров | 45 | 50 | 45 | 40 | |
| Масса орудия, кг | 58 626 | 1000 | 1020 | 240 | |
| Скорострельность, в/мин | 1,5 | 15 | 12—14 | 20 | |
| Установка | BVIII, BIX, BX | PIV | ? | ? | |
| Углы склонения | −3°/+13,5° | −10°/+20° | −10°/+90° | /+60°? | |
| Тип заряжания | картузное | раздельно- гильзовое |
унитарное | ||
| Тип снаряда | полубронебойный Mark VI (2crh) |
полубронебойный Mark VIa (4crh) |
фугасный | фугасный | фугасный |
| Вес снаряда, кг | 386 | 389,8 | 5,67 | 5,67 | 2,72 |
| Вес и тип метательного заряда | 117 кг MD45 | 1,25 кг MD11[58] | 0,96 кг MD | 0,11 кг CT | |
| Начальная скорость, м/с | 831 | 831 | 792 | 762 | 538 |
| Максимальная дальность, м | 15 040 | 17 236 | 8500 | 11 810 | 7955 |
| Досягаемость по высоте максимальная, м | — | — | — | 7680 | 3050 |
| Эффективная, м | — | — | — | 4790 | 1100 |
Торпедное вооружение
«Дредноут» был вооружён пятью подводными 457-мм торпедными аппаратами[33]. На «Дредноуте» впервые были установлены аппараты модели «B». Брус, который выдвигался из аппарата при выстреле и препятствовал заклиниванию торпеды при стрельбе на ходу, имел электрический привод вместо гидравлического. Кормовой торпедный аппарат, не имевший этого бруса, был демонтирован в 1917 году. Кормовой отсек для хранения боевых частей торпед был переделан под погреб для зенитных орудий, а в 1918 году весь кормовой торпедный отсек использовался для хранения зенитных выстрелов[52].
Авиационное вооружение
В 1918 году по примеру остальных линейных кораблей планировалось установить на башнях «A» и «Y» платформы для запуска колёсных самолётов[прим. 4], но в связи с окончанием войны запланированную модернизацию отменили[59].
Система управления огнём
«Дредноут» создавался для ведения залповой стрельбы главным калибром, однако при строительстве так и не получил централизованную систему управления стрельбой. Система управления находилась в разработке и была доведена до работоспособного состояния только к 1914 году. В этих условиях приборы управления стрельбой на «Дредноуте» постоянно совершенствовались и дополнялись новыми[52]. В общем случае задачей системы управления стрельбой является выработка углов наведения орудий. Вертикальный угол наведения (прицел) зависит от дальности стрельбы, а горизонтальный угол наведения (целик) соответствует пеленгу на цель. Так как цель подвижна, за время полёта снаряда на больших дистанциях необходимо учитывать временно́е изменение расстояния (ВИР) и временно́е изменение пеленга (ВИП). С учётом ВИР и ВИП прицеливание осуществляется в точку упреждения.
В первом варианте системы управления стрельбой «Дредноута» пеленг на цель задавался визиром, расположенным в корректировочном посту на фор-марсе, предварительная дальность до цели определялась дальномерным постом на крыше сигнальной рубки. Дальность уточнялась артиллерийским офицером путём пристрелки. Данные по дальности и пеленгу выдавались в центральный (расположенный на средней палубе) и резервный артиллерийские посты. В артиллерийском посту дальность по таблицам стрельбы преобразовывалась в угол вертикального наведения. Для передачи этого сигнала в башни существовали приборы фирмы «Виккерс». В так называемые задающие приборы заносились углы вертикального и горизонтального наведения. Эти данные передавались в принимающие приборы в башнях. В башнях имелись стрелки, показывавшие текущие углы поворота башен и вертикального наведения орудий. Задачей наводчика было совместить стрелки. После того, как все орудия корабля получали одинаковые углы наведения, осуществлялся залп[52].
На дальномерном посту стоял 9-футовый дальномер (база 2,74 м). Главный и резервный посты находились на средней палубе, выше главного пояса. В 1908—1909 году, по предложению командира «Дредноута» Бэкона, центральный пост был перенесён на палубу ниже, под защиту брони[52]. Первоначально для возможности ведения групповой стрельбы на топах мачт стояли указатели дистанции до цели для соседних кораблей, однако их демонтировали к 1910—1911 году. В течение 1912—1913 года башни были оборудованы для возможности ведения индивидуальной стрельбы, а башни «A» и «Y» оборудованы в качестве резервных постов управления стрельбой. Приблизительно в это время в башне «A» и на компасном посту были установлены 9-футовые дальномеры, а в корректировочном посту на фор-марсе установлен гиростабилизированный дальномер Арго[60].
На момент внедрения во флоте приборов управления централизованной стрельбы «Дредноут» уже относился к устаревшим кораблям, оснащение которых этой техникой шло в последнюю очередь. Директор централизованного управления стрельбой на фор-марсе и столик Дрейера модели Mark 1 в центральном посту управления «Дредноут» получил только к маю 1916 года[60]. От директора в центральный пост поступала информация о пеленге, дистанции до цели и её курсе, данные о погрешностях прицеливания. Из навигационного поста поступала информация о собственном курсе и скорости. Также учитывались данные о направлении и скорости ветра. Столик Дрейера представлял собой аналог механического компьютера, с помощью которого производился расчёт необходимых углов вертикального и горизонтального наведения[61]. В 1918 году была установлена система Гендерсона[60]. Эта система представляла собой прибор с гироскопом. Наводчик замыкал цепь стрельбы. Когда корабль при качке находился в вертикальном положении, прибор автоматически срабатывал, и производился залп[62].
76-мм орудия были разделены на несколько групп. Стрельбой каждой группы управлял офицер, находившийся на одном из постов на топах мачт. По телефону он передавал данные об углах наводки непосредственно на орудия. Система была простой и показала себя достаточно эффективной[60].
Основные модификации
- 1908—1909
Центральный артиллерийский пост перенесён со средней на нижнюю палубу. На его месте установлен штурманский пост[63].
- 1912—1913
Офицерские посты в башнях ГК оборудованы коротковолновыми приёмо-передатчиками. Башни «A» и «Y» оборудованы в качестве резервных постов управления артогнём[63].
- 30 апреля 1913 года
В башне «A» установлен 9-футовый дальномер с передачей сигнала в систему управления. 9-футовый дальномер F.Q. 2 установлен на компасной платформе[59].
- 2 апреля 1914 года
На фор-марсе установлена система сигнальных огней (англ. Evershed Bearing Indicator)[59].
- 7 июня 1915 года
Фор-марс перестроен под установку директора управления артиллерийским огнём. На распорках фок-мачты установлена платформа для 36-дюймовых прожекторов. 9-футовые дальномеры F.T. 8 установлены в башнях «P», «Q», «X» и «Y», во все башни ГК установлены визиры. Убраны крылья мостика. Начата установка системы удалённого управления боевыми прожекторами. 76-мм орудия сняты с крыши башни «A» и установлены на квартердеке. На юте установлены два 57-мм зенитных орудия. Снят кормовой пост управления, размещавшийся на крыше сигнальной рубки[59].
- Середина 1916 года (во время ремонтов с 24 апреля по 25 мая 1916 года)
Сняты противоторпедные сети. На фор-марсе установлен директор управления стрельбой главного калибра, в центральном артиллерийском посту установлен столик Дрейера модели Mark I[59].
- Конец 1916 года
57-мм зенитные орудия заменены на два 76-мм зенитных орудия[59].
- 27 января 1917 года
Поверх 25-мм брони средней палубы над погребами настелен дополнительный 19-мм слой брони[59].
- 19 августа 1917 года
В дверях погребов установлены пламенепроницаемые люки. Четыре 36-дюймовых прожектора перенесены на площадку на верхушке кормовой мачты, под ней устроен пост управления. Снят кормовой торпедный аппарат. Верхний погреб 76-мм орудий переделан в пост управления. Установки двух 76-мм орудий на юте переделаны в зенитные. Индикаторы пеленга установлены на 76-мм зенитные орудия. Начата подготовка к установке системы управления стрельбой Гендерсона и гирокомпасов Сперри[59].
- 1917
Шкалы углов поворота нанесены на барбетах башен «A» и «Y»[59].
- 1917—1918
С мостика убран семафор[59].
- 31 декабря 1918 года
Начаты, но не закончены следующие работы. Установка экранов против ветра на директор управления стрельбой. Установка открытых смотровых люков на башни. Замена в башне «A» дальномера F.T. 8 на 9-футовый F.T. 24. Завершение установки системы управления стрельбой Гендерсона и гироскопов Сперри. Сдвижка дальномера Арго в задний край площадки на фор-марсе. Очистка пространства для свободного поворота платформ для взлёта колёсных самолётов на башнях «A» и «Y». Установка новых 36-дюймовых прожекторов[59].
Строительство
Постройку «Дредноута» поручили Королевской верфи в Портсмуте, строившей корабли быстрее других королевских верфей. В то время королевские верфи строили быстрее и с лучшим соблюдением весовой дисциплины, нежели частные верфи[64]. 23 декабря 1904 года главным конструктором верфи на смену Гарду был назначен Митчелл, в дальнейшем внёсший свой вклад в ускорение постройки «Дредноута»[65]. Общая контрактная стоимость постройки корабля оставила 1 672 483 фунта стерлингов, орудий — 113 200 фунтов стерлингов[33].
|
|
|
Официально «Дредноут» был заложен 2 октября 1905 года. Фактически же заготовительные работы начались в первых числах мая 1905 года. На момент закладки огромная часть раскроенного листового материала находилась на стапеле. Под непосредственным руководством Фишера были приняты организационные меры, позволившие добиться очень высокого темпа работ. К официальной дате закладки на строительстве уже работало 1100 человек. Трудовая неделя рабочих длилась шесть дней с 6 утра до шести вечера. Был организован своевременный подвоз материалов. 2 октября 1905 года на стапеле, окружённом лесами и полноповоротными кранами, уже стоял остов будущего корабля — коробчатая килевая балка, части наружной обшивки, днищевые и скуловые стрингеры, выведены флорные и бракетные шпангоуты до уровня нижнего шельфа броневого пояса — около 7,5 м. В кормовой части были установлены две внутренние поперечные переборки[66][64][65].
После официальной даты закладки число работающих было доведено до 3 тыс. человек. Фишер настаивал на организации второй смены, но в таком случае пришлось бы собрать на стапеле 6 тыс. человек из 8 тыс., работавших на верфи. Это заставило бы остановить прочие строительные и ремонтные работы, и потому от этой затеи отказались. Для упрощения заготовительных операций ещё на этапе подготовки рабочих чертежей было значительно уменьшено количество типоразмеров стальных профилей. Количество толщин стальных листов также было сведено до минимума. Принятых мер оказалось достаточно, чтобы установить не побитый до сегодняшнего дня рекорд темпов постройки крупного корабля[67][64][65]. 10 февраля 1906 года «Дредноут» был спущен на воду. Церемонию проводил король Эдуард VII[68]. А уже 3 октября 1906 года корабль вошёл в строй. Таким образом, официально срок его постройки составил один год и один день[67][64].
Если считать от даты укладки первого листа на стапель — от мая 1905 года — до декабря 1906 года, когда была завершена подготовка «Дредноута» к атлантическому походу, получится 20 месяцев. А если считать до даты ввода в строй как боевой единицы, то и все 23. Но даже этот срок является выдающимся результатом, учитывая количество применённых на корабле принципиально новых решений[69].
Испытательный поход
Ещё 2 июля 1906 года на корабль был назначен его командир — кэптен Реджинальд Бэкон, ранее бывший членом комитета по созданию нового линкора. В октябре — ноябре 1906 года «Дредноут» прошёл испытания на работу машин, на мореходность и управляемость. Корабль стали готовить к большому походу в Атлантику, главной целью которого была проверка основных качеств паротурбинного боевого корабля. В декабре 1906 года завершили доделочные работы и набрали полный штат экипажа. В канун Нового года «Дредноут» прошёл докование[69].
5 января 1907 года, после погрузки всех припасов, корабль вышел из Портсмута. Его курс лежал на Эрозабей в Испании. После этого линкор направился в Гибралтар, где пополнил запасы, после чего вышел в Средиземное море. Обогнув Сардинию, «Дредноут» миновал Гибралтар и отправился на Тринидад. 3430 миль от Гибралтара до Тринидада линкор прошёл со средней скоростью 17 узлов, прибыв в место назначения 5 февраля 1907 года[70].
Расположенная на Тринидаде огромная закрытая бухта была выбрана для проведения испытаний скоростных и маневренных качеств линкора и проведений артиллерийской стрельбы. Базируясь на Порт-оф-Спейн, «Дредноут» провёл шесть недель в непрерывных испытаниях и учениях. Кроме различных манёвров, тренировки орудийных расчётов и проведения стрельб, были проведены прожекторные учения, занятия по установке и уборке противоторпедных сетей и многое другое. Обратный переход в Англию прошёл с 18 по 23 марта, было преодолено 3980 миль со средней скоростью в 17 узлов. При этом скорость была вынужденно ограничена из-за повреждения левого руля[70].
После похода Бэкон представил доклад Адмиралтейству. Был предложен ряд усовершенствований, в том числе установка более сильных моторов на угольные лебёдки, но в целом он охарактеризовал «Дредноут» как исключительно удачный проект. Турбинная установка без серьёзных поломок выдержала поход в 10 000 миль. Традиционная установка с поршневыми машинами если бы и выдержала подобный поход, то потребовала бы полной переборки механизмов[71].
Весной 1907 года Фишер представил новейший линкор членам парламента, делегациям общественных организаций и прессе. Это был звёздный час «Дредноута» — все газеты были заполнены хвалебными отзывами, а от желающих посетить корабль не было отбоя[72].
Командиры корабля
- с 2 июля 1906 года — кэптен[прим. 5] Реджинальд Бэкон (англ. Reginald Hugh Spencer Bacon)[73]
- с 12 августа 1907 года кэптен Чарльз Мэдден (англ. Charles Edward Madden, First Baronet)[73]
- с 1 декабря 1908 года по 24 февраля 1909 года — кэптен Чарльз Бартоломео (англ. Charles Martin-de-Bartolomé)[прим. 6][прим. 7]
- с 1 декабря 1908 года — кэптен Арчибальд Мур (англ. Archibald Gordon Henry Wilson Moore)[74]
- с 30 июля 1909 года — кэптен Герберт Ричмонд (англ. Herbert William Richmond)[прим. 8]
- с 28 марта 1911 года — кэптен Сидни Фремантл (англ. Sydney Robert Fremantle)[прим. 9]
- с 19 декабря 1912 года — кэптен Вилмот Николсон (англ. Wilmot Stuart Nicholson)[75][прим. 10]
- с 10 июня 1914 года — кэптен Вильям Алдерсон (англ. William John Standly Alderson)[76][прим. 11]
- с 19 июля 1916 года — кэптен Джон Макклинток (англ. John William Leopold McClintock)[прим. 12]
- с 1 декабря 1916 года — кэптен Артур Д’Аэт (англ. Arthur Cloudesly Shovel Hughes D'Aeth)[прим. 13]
- с января 1918 года — кэптен Томас Вардл (англ. Thomas Erskine Wardle)[прим. 14]
- с 20 апреля 1918 года по 5 октября 1918 года — кэптен Маурицио Фитцморис (англ. Maurice Swynfen Fitzmaurice)[прим. 15]
- с 25 февраля 1919 года по 31 марта 1920 года — кэптен Роберт Коппингер (англ. Robert Henry Coppinger)[прим. 16]
Служба
После возвращения из испытательного похода «Дредноут» был включён в недавно образованный Флот метрополии. Став флагманом Морской дивизии, «Дредноут» оставался им до 1911 года, после чего числился рядовым кораблём первой дивизии линкоров. Большая часть службы линкора проходила в водах Англии. Исключениями были несколько больших манёвров флота у атлантического побережья Испании и краткие походы в Средиземное море в 1907 и 1913 годах[77].
В конце 1914 года, после реорганизации флота, «Дредноут» стал флагманом 4-й линейной эскадры. Период с августа 1914 по июль 1916 года он провёл в составе этой эскадры. В годы войны служба линкора не изобиловала боевыми эпизодами. Единственный случай отличиться представился линкору 18 марта 1915 года. После отработки совместного маневрирования с Гранд-Флитом «Дредноут» возвращался на резервную базу в Кромарти. В 12:28, когда «Дредноут» уже довольно далеко отошёл от основных сил Гранд-Флита, лейтенант Пирси заметил на расстоянии около 8 кбт перископ подводной лодки. Линкор развернулся на лодку и увеличил скорость до 17,5 узлов. На субмарине, по всей видимости, «Дредноут» не заметили. С расстояния 3 кбт по лодке был открыт огонь из 76-мм орудий, но безуспешно. В 12:35 лодка все ещё шла прежним курсом, и «Дредноут» пошёл на таран. Удар форштевнем «Дредноута» пришёлся в корму лодки по правому борту. На мгновение носовая часть лодки показалась из воды, и англичанам удалось разобрать её номер — «U-29». За успешный манёвр линкор получил благодарность командующего Гранд-Флитом адмирала Джеллико. Подводная лодка «U-29» пошла на дно со всем экипажем. Её командиром был ас-подводник Отто Веддиген, ранее командовавший подлодкой «U-9», в начале войны потопившей за один день три британских броненосных крейсера — «Абукир», «Хог», «Кресси»[77], также 15 октября 1914 года «U-9» под командованием Веддигена потопила четвёртый британский крейсер «Хоук». В мае 1916 года, во время Ютландского сражения, «Дредноут» находился в ремонте и потому лишился шанса открыть огонь по врагу. В июле 1916 года «Дредноут» был отослан на юг для усиления 3-й линейной эскадры, базировавшейся на Ширнесс. В мае 1918 года линкор был возвращён в Скапа-флоу в свою эскадру. В конце 1918 года «Дредноут» находился в ремонте. На нём, как и на остальных британских линкорах, планировалось установить на концевых башнях платформы для взлёта самолётов, однако в связи с окончанием войны все работы были прекращены[78].
12 января 1919 года «Дредноут» выведен в резерв, после чего находился в Розайте. С 25 февраля использовался как тендер при линкоре «Геркулес». 31 марта 1920 года включён в список кораблей на продажу и переведён на верфь. 9 мая 1921 года продан на слом фирме «T. W. Ward» за 447 500 фунтов стерлингов. 2 января 1923 года переведён в Инверкитинг, где и разобран на металл[79].
Оценка проекта
При проектировании «Дредноута» кораблестроители были связаны жёстким ограничением на рост водоизмещения. Лорд Фишер, желая продемонстрировать преимущества его концепции линейного корабля, стремился показать, что эти преимущества основаны не на простом увеличении размеров корабля, но на качественно новом подходе к проектированию. Ввиду этого рост стоимости и водоизмещения «Дредноута» укладывался в рамки наблюдавшегося типичного роста этих параметров у ранее строившихся серий британских броненосцев. Так, корабли типа «Кинг Эдуард VII» имели водоизмещение 16 350 т и стоимость 1 475 075 £, «Лорд Нельсон» — 16 500 т (рост 1,5 %) и 1 651 339 £ (рост 12 %), а «Дредноут» — 17 900 т (рост 8 %) и 1 783 883 £ (рост 8 %)[80]. Линейный корабль как таковой представляет собой результат баланса вооружения, защиты и скорости. Из-за ограничения водоизмещения конструкторам «Дредноута» пришлось в первую очередь усилить вооружение и повысить скорость, пожертвовав ростом защиты[37].
Принципиальным отличием проекта «Дредноута» от предыдущих проектов броненосцев стала артиллерия. На корабле, вполне сравнимом по водоизмещению с классическими эскадренными броненосцами, удалось разместить десять 305-мм орудий. В то время броненосцы Великобритании и других стран несли только четыре тяжёлых орудия и орудия промежуточного калибра. Сами по себе орудия «Дредноута» не представляли собой чего-то выдающегося. Это были такие же 45-калиберные орудия, как и на последних британских броненосцах типа «Лорд Нельсон». Главным же было то, что в бортовом залпе «Дредноута» участвовало 8 орудий — в два раза больше, чем у «Лорда Нельсона»[30].
Откровенно неудачной стороной проекта был противоминный калибр. 76-мм орудия было недостаточно для нанесения существенных повреждений современному эсминцу, и в лучшем случае можно было рассчитывать на срыв выхода его в торпедную атаку. Также неудачным было и размещение орудий. Установленные на палубе орудия сняли ещё на раннем периоде службы[53]. Расположенные на башнях главного калибра вызывали также массу нареканий, поэтому в последующих проектах британских линкоров они были заменены на 102-мм и установлены в надстройках[81].
Второй «изюминкой» проекта стала высокая скорость и использование турбин. Турбина в сравнении с паровой машиной обладала меньшей экономичностью на крейсерских ходах, однако вместе с тем имела и ряд несомненных преимуществ. При равной мощности турбинная установка имела меньшую массу, меньшую стоимость и требовала для обслуживания меньшее число людей. Применение турбин позволило сэкономить 600 т на массе машинной установки и 1000 т водоизмещения. Кроме того, турбинная энергетическая установка обладала большей надёжностью и меньшей шумностью[82][83]. В испытательном походе турбинная установка полностью подтвердила свою надёжность. Корабль с поршневыми машинами мог выдержать 7000-мильный поход, однако после него потребовалась бы полная переборка механизмов[72].
В условиях ограничения роста водоизмещения расход веса на бронирование «Дредноута» шёл по остаточному принципу[37]. И хотя его конструктор Филипп Уоттс доказывал, что защита «Дредноута» за счёт перераспределения брони была эквивалентна защите «Лорда Нельсона», местами она была явно слабее[41]. Критиковался отказ от верхнего броневого пояса[40]. Частично это оправдано тем, что на «Лорде Нельсоне» он защищал систему подачи башен промежуточного калибра. На «Дредноуте» башни главного калибра имели индивидуальную защиту, и надобности в том не было. Но при этом защиты также лишились и дымоходы, что снижало боевую устойчивость линкора[60]. На «Дредноуте» была усилена противоторпедная защита путём установки броневых экранов в районе погребов, но расплатой за это стало снижение толщины главного пояса с 305 до 279 мм. К тому же главный броневой пояс по высоте состоял из двух слоёв плит, и верхний слой плит имел толщину 203 мм. При полной нагрузке 279-мм пояс уходил под воду, и, если бы «Дредноут» вступал в бой сразу после выхода из базы, его борт прикрывали бы всего 203 мм брони. Однако обычно британские линкоры вступали в бой после существенного расхода угля, когда за счёт опорожнения угольных бункеров нижний слой плит выходил из воды[37]. От «Лорда Нельсона» «Дредноут» унаследовал достаточно странную особенность бронирования района погребов главного калибра. В районе носовой башни главного калибра главный пояс уменьшался до 229 мм. А в районе кормовой башни главный пояс заканчивался на середине барбета, продолжаясь далее поясом всего лишь 102-мм толщины. Это значительно ослабляло защиту погребов концевых башен, при этом экономило всего 15 т брони и вряд ли могло объясняться этим обстоятельством. Такое утоньшение брони главного пояса в районе погребов также было на следующем проекте линкоров типа «Беллерофон» и на первых типах линейных крейсеров, но после уже не повторялось[38].
«Дредноут» проектировался с учётом всё возрастающих дистанций боя, однако его конструкторы не смогли предусмотреть рост этих дистанций до 60—70 кбт[40]. Защита «Дредноута» явно была рассчитана на настильные траектории огня[38][40]. На дистанциях в 60—70 кбт и выше, которые стали обычными во время Первой мировой войны, траектория падения снарядов становилась навесной[41]. Недостатками бронирования в такой ситуации становились снижение толщины барбетов за броневым поясом[38], отсутствие носового траверза и достаточно тонкие броневые палубы[41]. После Ютландского сражения палубы британских линкоров в районе погребов в срочном порядке были усилены дополнительным слоем брони[38].
«Дредноут» был построен за феноменально короткое время — «за один год и один день» согласно официальной формулировке. Несмотря на то, что этот результат был достигнут благодаря тому, что работы на стапеле были начаты задолго до официальной закладки, истинное время, потраченное на строительство, всё равно было рекордным для такого большого корабля[66].
Выдающаяся концепция и количество внедрённых на этом корабле новинок, в особенности единый главный калибр и 21-узловая скорость, сделали «Дредноут» эпохальным кораблём. Его конструкция была качественно новой, а его имя стало нарицательным. Все последующие линкоры, построенные по этой концепции, стали именовать «дредноутами»[84].
Вместе с тем само строительство «Дредноута» было подвергнуто критике. Британия, придерживавшаяся «двухдержавного стандарта», обладала самым большим в мире флотом броненосцев. Появление качественно нового корабля сделало морально устаревшими все построенные до этого броненосцы, лишив Британию её преимущества на море. В итоге Британии необходимо было строить линейный флот заново, что давало флоту кайзеровской Германии шанс догнать британский флот по количеству линейных кораблей[85]. В 1900-х годах такое положение вещей привело к бурной гонке морских вооружений. Каждый последующий линкор стремились построить сильнее предыдущего, что перед началом Первой мировой войны привело к появлению «сверхдредноутов» с орудиями калибра 343—381 мм. Но, как правильно замечал лорд Фишер, идея линкора с однокалиберной артиллерией в то время уже витала в воздухе. Итальянец Куниберти предложил свой проект быстроходного линкора, а американцы даже успели заказать свои первые однокалиберные линкоры типа «Мичиган» раньше британцев — в марте 1905 года. Появление кораблей с таким вооружением было лишь делом времени, а Фишер предвосхитил эти события, позволив Британии стать лидером в гонке морских вооружений[86].
| Сечение по миделю капитальных кораблей, заложенных в 1905—1907 годах | ||
|---|---|---|
|
|
|
| броненосец «Лорд Нельсон» | линкор «Дредноут» | линкор «Вестфален» типа «Нассау» |
Аналоги
«Саут Кэролайна»
В США линкор с единым калибром артиллерии разрабатывался в то же время, когда британцы проектировали «Дредноут». Конгресс выделил средства на два новых линкора «Саут Кэролайна» и «Мичиган» даже раньше Великобритании — 3 марта 1905 года. Но, в отличие от британского корабля, работы над новым американским проектом велись неспешно. Этап эскизного проектирования в США был завершён 26 июня 1905 года. Детальная проработка велась с июля по ноябрь 1905 года, а чертежи были утверждены 23 ноября 1905 года. Средства на строительство были выделены в рамках 1906 финансового года, заканчивающегося 30 июня 1906 года, однако закладка состоялась только в декабре 1906 года. Таким образом, ко времени вступления в строй пары американских линкоров в Великобритании уже были построены четыре дредноута и три линейных крейсера.
К моменту выделения средств ВМС США не смогли обосновать увеличения водоизмещения, поэтому «Мичиганы» строились с действовавшим для броненосцев лимитом в 16 000 т. Это обстоятельство и предопределило слабость проекта по сравнению с «Дредноутом»[87]. «Мичиган» нёс восемь 305-мм орудий против десяти на «Дредноуте». Орудия подобно «британцу» размещались в двухорудийных башнях, однако ради экономии водоизмещения американский конструктор Вашингтон Кэпс расположил их по более выгодной линейно-возвышенной схеме — по две башни в носу и корме, одна с возвышением над другой. Эта схема, в дальнейшем применявшаяся на линкорах, позволила американскому кораблю иметь те же восемь орудий в бортовом залпе, что и у «Дредноута»[88].
Так же, как и на британском линкоре, вспомогательный калибр был представлен 76-мм орудиями. Их эффективность была явно недостаточной, и все последующие американские линкоры получили вспомогательную артиллерию калибра 127 мм[89].
Ограничение водоизмещения привело к тому, что на линкорах типа «Саут Кэролайна» в некоторых местах толщина брони была уменьшена по сравнению с броненосцами «Коннектикут». Тем не менее, толщина главного броневого пояса составляла те же 279 мм, увеличиваясь в районе погребов до 305 мм. Много внимания было уделено конструктивной подводной защите. Сами американцы считали, что по глубине и однородности, за счёт отказа от бортовых башен, она выглядела более привлекательной, чем на европейских кораблях[90].
Главным недостатком американского проекта была низкая скорость хода. Американские конструкторы, не имевшие достаточного опыта работы с турбинами и поставленные перед необходимостью втиснуть силовую установку в ограниченный объём, выбрали для нового линкора паровые машины и весьма скромную скорость в 18 узлов (33,3 км/ч). В этих обстоятельствах проект достаточно скромно оценивался европейскими специалистами, а в годы войны «Мичиганы» действовали совместно со старыми броненосцами в домашних водах и не были отправлены в Европу[91][92].
«Нассау»
В Германии к проектированию линкоров с единым калибром приступили позже британцев и американцев. Первый проект линкора с единым калибром (восемь 280-мм орудий) датируется октябрём 1905 года[93]. Ответом на британский «Дредноут» стали четыре линкора типа «Нассау» программы 1906 года. По предварительным расчётам новые германские корабли получались значительно крупнее предыдущих броненосцев типа «Дойчланд». К счастью для Императорского флота, Германия в начале XX века проводила обширную программу развития инфраструктуры — углубление портов и каналов, расширение баз и верфей. Поэтому к началу «дредноутной лихорадки» производственные мощности были готовы к строительству более крупных кораблей[94]. Усилиями военно-морского министра Тирпица значительно выросли фонды, выделяемые на строительство, — каждый линкор типа «Нассау» обошёлся казне в 37 млн рейхсмарок против 23 млн у типа «Дойчланд»[95]. Благодаря этим обстоятельствам немецкие конструкторы не были скованы ограничением в водоизмещении, и первый немецкий дредноут оказался крупнее британского на 700 т нормального водоизмещения[96].
Несмотря на то, что в качестве орудий главного калибра рассматривались и 305-мм орудия, немецкие конструкторы остановили свой выбор на 280-мм. Новые 45-калиберные орудия с новым бронебойным снарядом имели бронепробиваемость у дульного среза в 889 мм стальной плиты, что посчитали достаточным[97]. Учитывая неудовлетворительное качество британских снарядов и большую толщину брони на германских линкорах, немецкие специалисты считали 280-мм орудия «Нассау» эквивалентными 305-мм орудиям «Дредноута»[98].
За счёт меньшего веса немецким инженерам удалось разместить на новом линкоре двенадцать 280-мм орудий в шести двухорудийных башнях. В то время в германском флоте учитывалась возможность «свалки» в бою, поэтому выдвигалось требование обеспечения максимально возможного огня в различных направлениях. Также считалось, что необходимо обеспечить «огневой резерв» — возможность при выводе из строя орудий одного борта использовать неповреждённые орудия другого борта. Поэтому было выбрано гексагональное размещение башен, признанное позднее нерациональным. В итоге бортовой залп германского линкора составлял те же восемь орудий, что и у «Дредноута»[99].
На «Нассау» стояла противоминная артиллерия двух калибров — 150 и 88 мм. И если по опыту войны 88 мм орудия были малоэффективны и представляли собой малополезный груз, то 150-мм орудия оказались лучше, чем 76-мм и 102-мм орудия, приспособлены для отражения торпедных атак[100][101] и применялись затем на всех последующих дредноутах Германской империи[102].
Немцы, как и американцы, не рискнули устанавливать на своих дредноутах паровые турбины, оставив паровые машины. Важным обстоятельством, повлиявшим на этот выбор, стало то, что использование паровых машин обеспечивало меньшую длину машинных отделений и большую экономичность силовой установки. Максимальная проектная скорость была установлена в 19 узлов, и по этому показателю немецкий дредноут уступал британскому оппоненту[103]. Основной зоной действия для немецких линкоров должно было стать Северное море, поэтому требования к мореходности были невысокими, высота борта, а следовательно и относительная масса корпуса, были меньше.
Начиная с «Нассау» отличительной чертой германских линкоров становятся сильное бронирование и хорошая конструктивная подводная защита[102]. У «Нассау» главный пояс имел толщину 270 мм, а на последующих кораблях серии его толщина была увеличена до 290 мм. При этом бронирование распределялось по большей площади и имело большую толщину[104]. Понимая опасность торпедно-минного оружия, германские кораблестроители уделили много внимания защите от подводных взрывов. Линкоры получили сплошную противоторпедную переборку из судостроительной стали толщиной 30 мм по всей длине машинно-котельных отделений и развитую систему борьбы за живучесть[105].
«Коннектикут»[106] |
«Дойчланд»[107] |
«Лорд Нельсон» |
«Дредноут»[108] |
«Саут Кэролайна»[109] |
«Нассау»[110]
| |||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Закладка | 1903 | 1903 | 1905 | 1905 | 1906 | 1907 | ||||
| Ввод в строй | 1906 | 1906 | 1908 | 1906 | 1910 | 1909 | ||||
| Водоизмещение стандартное, т | 16 256,6 | 13 191 | 16 090 | 18 400,5 | 16 256,6 | 18 873 | ||||
| Полное, т | 17 983,9 | 14 218 | 17 820 | 22 195,4 | 17 983,9 | 20 535 | ||||
| Тип СУ | ПМ | ПМ | ПМ | ПТ | ПМ | ПМ | ||||
| Проектная мощность, л. с.[прим. 17] | 16 500 | 16 000 | 16 750 | 23 000 | 16 500 | 22 000 | ||||
| Проектная максимальная скорость, уз. | 18 | 18 | 18 | 21 | 18,5 | 19 | ||||
| Дальность, миль (на скорости, уз.) | 6620 (10) | 4800 (10) | ? | 6620 (10) | 5000 (10) | 9400 (10)[111] | ||||
| Бронирование, мм[прим. 18] | ||||||||||
| Пояс | 279 | 225 (240) |
305 | 279 | 279 305 в районе погребов |
270 (290) | ||||
| Верхний пояс | 179—152 | 160 (170) |
203 | — | — | 160 | ||||
| Палуба | 38—76 | 40 | 25—76 | 35—76 | 38—63 | 55—80 | ||||
| Башни | 305 | 280 | 305 | 279 | 305 | 280 | ||||
| Барбеты | 254 | 280? | 305 | 279 | 254 | 265 | ||||
| Рубка | 229 | 300 | 305 | 279 | 305 | 400 | ||||
| Схема размещения вооружения |  |
 |
| |||||||
| Вооружение | 2×2 — 305-мм/45 4×2 — 203-мм/45 12×1 — 178-мм 20×1 — 76-мм 4 ТА |
2×2 — 280-мм/40 14×1 — 170-мм/40 20×88-мм/35 6 ТА |
2×2 — 305-мм/45 10×234-мм/50 24×76-мм 2×47-мм 5 ТА |
5×2 — 305-мм/45 27×1 — 76-мм 5 ТА |
4×2 — 305-мм/45 22×1 — 76-мм 2 ТА |
6×2 — 280-мм/45 12×1 — 150-мм 14×1 — 88-мм 6 ТА | ||||
См. также
Напишите отзыв о статье "HMS Dreadnought (1906)"
Комментарии
- ↑ При работе «враздрай» винты правого борта работают как при переднем ходе, а левого — как при заднем (или наоборот). На малых ходах такой режим работы позволяет легко разворачивать корабль. Турбины в отличие от паровых машин очень долго переключались с переднего на задний ход, и работать ими «враздрай» было практически невозможно.
- ↑ В англоязычных источниках все толщины даются в дюймах. Они переведены в миллиметры и округлены.
- ↑ Листовой прокат и почти весь броневой прокат для «Дредноута» поставлялся отмаркированным в весовых величинах. Это облегчало приёмку материала на верфи и соблюдение весовой дисциплины, необходимой для исключения строительной перегрузки. Номинально 1 дюйм брони соответствовал величине 40 lbs/ft² (фунтов на квадратный дюйм). На чертежах эта величина часто обозначалась просто как XXX lbs, где XXX — весовая толщина. С коэффициентом 40 все весовые толщины и переведены в дюймы в англоязычных источниках. Однако фактически это округлённое значение, и 1 дюйму соответствовала величина 40,42 lbs/ft². Броня для главного пояса «Дредноута» маркировалась как 440 lbs/ft². Поэтому реальная толщина пояса «Дредноута» не 11 дюймов, а 10,89 дюйма, или 276,6 мм. Это замечание верно для всей горизонтальной брони и части вертикальной. Единственным исключением из этого правила являлись плиты вертикальной брони с толщиной 6 дюймов (152 мм) и менее — этот прокат маркировался в дюймах. Roberts, Dreadnought, 2001, p. 141.
- ↑ На платформе размещался либо одноместный колёсный истребитель Sopwith Camel, либо двухместный многоцелевой самолёт Sopwith 1½ Strutter. Перед запуском самолёта башню разворачивали против движения воздуха (сложение векторов движения корабля и ветра). Самолёт мог лишь взлететь с корабля, возможности сесть на корабль он не имел. После выполнения задания самолёт должен был садиться на аэродром. На случай аварийной посадки самолёта на воду пилота могла подобрать шлюпка. Самолёты должны были применяться для борьбы с германскими дирижаблями либо для разведки.
- ↑ Звание в британском флоте. В российском флоте ему соответствует звание капитана 1-го ранга.
- ↑ [www.dreadnoughtproject.org/tfs/index.php/H.M.S._Dreadnought_%281906%29 Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project] со ссылкой на послужной список Бартоломео, [discovery.nationalarchives.gov.uk/results/r/?_rv=simple&_ps=1000&_q=ADM+196/43. ADM 196/43.] f. 208.
- ↑ Время службы на «Дредноуте» по источнику пересекается со временем службы кэптена Мура. По поводу Бартоломео стоит лишь невнятная приписка «временно назначен». 24 февраля 1909 года Бартоломео был назначен командиром крейсера «Дрейк».
- ↑ Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Ричмонда, ADM 196/43. f. 205.
- ↑ Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Фремантла, ADM 196/42. f. 473.
- ↑ По данным The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Николсона, ADM 196/43. f. 239. — не 19, а 17 декабря.
- ↑ По данным The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Алдерсона, ADM 196/42. f. 455. — не 10 июня, а 1 июля.
- ↑ Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Макклинтока, ADM 196/43. f. 459.
- ↑ Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Д’Аэта, ADM 196/44. f. 50.
- ↑ Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Вардла, ADM 196/44. f. 245.
- ↑ Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Фитцмориса, ADM 196/43. f. 289.
- ↑ Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Коппингера, ADM 196/44. f. 313.
- ↑ Для кораблей с паровыми машинами дана индикаторная мощность, для «Дредноута» с паровой турбиной — мощность на валах.
- ↑ У германских кораблей первый корабль в серии имел несколько меньшую толщину бронирования, чем остальные. Цифра в скобках — толщина бронирования для последующих кораблей серии.
Примечания
- ↑ Паркс. Линкоры Британской империи. Том 6. — С. 38.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 3.
- ↑ 1 2 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 7.
- ↑ Паркс. Том VI, 2007, с. 4.
- ↑ 1 2 Паркс. Том VI, 2007, с. 5.
- ↑ 1 2 3 4 5 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 8.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, p. 51.
- ↑ 1 2 Friedman, US Battleships, 1985, p. 53.
- ↑ Roberts. Battlecruisers. — P. 17
- ↑ Паркс. Том VI, 2007, с. 19.
- ↑ 1 2 3 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 9.
- ↑ Roberts. Battlecruisers. — P. 17—18
- ↑ Roberts. Battlecruisers. — P. 18
- ↑ Паркс. Том VI, 2007, с. 8.
- ↑ Massie, Dreadnought, 1991, p. 471.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 10.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 10—11.
- ↑ 1 2 Паркс. Том VI, 2007, с. 25.
- ↑ 1 2 3 4 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 11.
- ↑ 1 2 3 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 5.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 11—12.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 12.
- ↑ Паркс. Том VI, 2007, с. 28.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 12.
- ↑ 1 2 Паркс. Том VI, 2007, с. 29.
- ↑ Паркс. Том VI, 2007, с. 30.
- ↑ 1 2 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 14.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 7.
- ↑ Brown, Dreadnought, p. 51.
- ↑ 1 2 3 4 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 8.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 19.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 13.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Burt. British Battleships WW1. — P. 29
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 19—20.
- ↑ 1 2 3 4 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 20.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 20—21.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 14.
- ↑ 1 2 3 4 5 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 32.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 146.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 15.
- ↑ 1 2 3 4 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 18.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 18—19.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 24.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 153.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 11.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 25.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 9.
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_12-45_mk10.htm Britain 12″/45 (30.5 cm) Mark X] (англ.). navweaps.com. — Описание орудия 12″/45 Mark X. Проверено 10 сентября 2015. [www.webcitation.org/6732tOVml Архивировано из первоисточника 19 апреля 2012].
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 9—10.
- ↑ 1 2 3 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 10.
- ↑ Burt. British Battleships WW1. — P. 25—26
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 30.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 10—11.
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_12-45_mk10.htm Britain 12″/45 (30.5 cm) Mark X] (англ.). navweaps.com. — Описание орудия 12″/45 Mark X. Проверено 24 сентября 2011. [www.webcitation.org/6732tOVml Архивировано из первоисточника 19 апреля 2012].
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_3-50_mk1.htm Britain 12-pdr [3″/50 (7.62 cm)] 18cwt QF Mark I] (англ.). navweaps.com. — Описание орудия 3″/45 QF Mark I. Проверено 9 октября 2015.
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_3-45_mk1.htm British 12-pdr [3″/45 (76.2 cm)] 20cwt QF HA Marks I, II, III and IV] (англ.). navweaps.com. — Описание орудия 3″/45 20cwt QF HA Mark I. Проверено 24 сентября 2011. [www.webcitation.org/6732uoCuR Архивировано из первоисточника 19 апреля 2012].
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_6pounder_m1.htm Britain 6-pdr / 8cwt [2.244″/40 (57 mm)] QF Marks I and II] (англ.). navweaps.com. — Описание орудия 6-pdr Hotchkiss. Проверено 9 октября 2015.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 29.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 35.
- ↑ 1 2 3 4 5 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 31.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 242.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 241.
- ↑ 1 2 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 34.
- ↑ 1 2 3 4 Brown, Dreadnought, p. 52.
- ↑ 1 2 3 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 13.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 21.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 21—22.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 15.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 22.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 23.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 23—24.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 24.
- ↑ 1 2 Roberts, Dreadnought, 2002, p. 18.
- ↑ Статья H.M.S. Dreadnought (1906) на сайте The Dreadnought Project, со ссылкой на послужной список Мура, ADM 196/42. f. 64.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 20.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 21.
- ↑ 1 2 Виноградов. Дредноут, 1996, с. 28.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 29.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 23.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 25—26.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 30.
- ↑ Roberts, Dreadnought, 2002, p. 24—25.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 11—12.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 32.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 24—25.
- ↑ Виноградов. Дредноут, 1996, с. 25.
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.112
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 8.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 10—11.
- ↑ Мандель, Скопцов. Линкоры США, 2002, с. 96.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, p. 57.
- ↑ Балакин. Дредноуты, 2004, с. 9.
- ↑ Печуконис. Дредноуты кайзера, 2005, с. 12.
- ↑ Печуконис. Дредноуты кайзера, 2005, с. 7.
- ↑ Мужеников. Линейные корабли Германии. — С. 4.
- ↑ Мужеников. Линейные корабли Германии. — С. 8.
- ↑ Печуконис. Дредноуты кайзера, 2005, с. 21.
- ↑ Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — С.21
- ↑ Печуконис. Дредноуты кайзера, 2005, с. 21—33.
- ↑ Печуконис. Дредноуты кайзера, 2005, с. 26.
- ↑ Паркс. Линкоры Британской империи. Том 6. — С. 81.
- ↑ 1 2 Апальков Ю. В. ВМС Германии 1914-1918. — С. 4.
- ↑ Печуконис. Дредноуты кайзера, 2005, с. 31.
- ↑ Мужеников. Линейные корабли Германии. — С. 10.
- ↑ Печуконис. Дредноуты кайзера, 2005, с. 30.
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, p. 430.
- ↑ Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — P. 44. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.21
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, pp. 431—432.
- ↑ Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — P. 46. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
- ↑ Печуконис. Дредноуты кайзера, 2005, с. 34.
Литература
- На русском языке
- Апальков Ю. В. ВМС Германии 1914-1918. Справочник по корабельному составу. — Приложение к журналу «Моделист-конструктор». — М. — 32 с. — («Морская коллекция» № 3(9)/1996).
- Виноградов С. Е. Линейный корабль Дредноут. — М.: Моделист-конструктор, 1996. — 32 с. — (Морская коллекция № 6 / 1996).
- Балакин С. А. ВМС Великобритании 1914—1918 гг. — М.: Моделист-конструктор, 1995. — 32 с. — (Морская коллекция № 4 / 1995). — 8000 экз.
- Балакин С. В., Кофман В. Л. Дредноуты. — М.: Техника — Молодёжи, 2004. — ISBN 5-93848-008-6.
- Мандель А. В., Скопцов В. В. Линейные корабли Соединенных Штатов Америки. Часть I. Линкоры типов «South Carolina», «Delaware», «Florida» и «Wyoming». — СПб.: издание альманаха «Корабли и сражения», 2002. — (Боевые корабли мира).
- Мужеников В. Б. Линейные крейсера Германии. — СПб., 1998. — 152 с. — (Боевые корабли мира).
- Мужеников В. Б. Линейные корабли Германии. — СПб.: Издатель Р. Р. Муниров, 2005. — 92 с. — (Боевые корабли мира).
- Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VI. Огневая мощь и скорость. — СПб.: Галея-Принт, 2007. — ISBN 978-5-8172-0112-3.
- Паркс, О. Линкоры Британской империи. Том 6. Огневая мощь и скорость. — СПб.: Галея Принт, 2007. — 110 с. — ISBN 978-5-8172-0112-3.
- Печуконис, Н. И. Дредноуты кайзера. Стальной кулак имперской политики. — М.: Военная книга, 2005. — ISBN 5-902863-02-3.
- На английском языке
- Burt R. A. British Battleships of World War One. — London: Arms and armor press, 1986. — 344 p. — ISBN 0-85368-771-4.
- David K Brown. The Design and Construction of the Battleship Dreadnought // ed. John Roberts Warship Volume IV. Issue No 13. — Conway. — ISBN 978-0851772059.
- Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
- Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — Annapolis, Maryland, U.S.A.: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-087021-715-1.
- Massie Robert. Dreadnought: Britain, Germany, and the Coming of the Great War. — New York: Random House, 1991. — ISBN 0-394-52833-6.
- Roberts. The Battleship Dreadnought. Anatomy of the Ship. — London: Conway Maritime Press Ltd, 2002. — ISBN 978-0851778952.
- Roberts, John. Battlecruisers. — London: Chatham Publishing, 1997. — 128 p. — ISBN 1-86176-006-X.
- На немецком языке
- Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — P. 46. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
Ссылки
- [www.dreadnoughtproject.org/tfs/index.php/H.M.S._Dreadnought_%281906%29 «Дредноут» на сайте «The Dreadnought Project»]
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
Эта статья входит в число избранных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий HMS Dreadnought (1906)
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.
– Andre, не надо! – сказала княжна Марья.
Но он злобно и вместе страдальчески нахмурился на нее и с рюмкой нагнулся к ребенку. – Ну, я хочу этого, сказал он. – Ну я прошу тебя, дай ему.
Княжна Марья пожала плечами, но покорно взяла рюмку и подозвав няньку, стала давать лекарство. Ребенок закричал и захрипел. Князь Андрей, сморщившись, взяв себя за голову, вышел из комнаты и сел в соседней, на диване.
Письма всё были в его руке. Он машинально открыл их и стал читать. Старый князь, на синей бумаге, своим крупным, продолговатым почерком, употребляя кое где титлы, писал следующее:
«Весьма радостное в сей момент известие получил через курьера, если не вранье. Бенигсен под Эйлау над Буонапартием якобы полную викторию одержал. В Петербурге все ликуют, e наград послано в армию несть конца. Хотя немец, – поздравляю. Корчевский начальник, некий Хандриков, не постигну, что делает: до сих пор не доставлены добавочные люди и провиант. Сейчас скачи туда и скажи, что я с него голову сниму, чтобы через неделю всё было. О Прейсиш Эйлауском сражении получил еще письмо от Петиньки, он участвовал, – всё правда. Когда не мешают кому мешаться не следует, то и немец побил Буонапартия. Сказывают, бежит весьма расстроен. Смотри ж немедля скачи в Корчеву и исполни!»
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его не читая и опять прочел письмо отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!» «Нет, уж извините, теперь не поеду, пока ребенок не оправится», подумал он и, подошедши к двери, заглянул в детскую. Княжна Марья всё стояла у кроватки и тихо качала ребенка.
«Да, что бишь еще неприятное он пишет? вспоминал князь Андрей содержание отцовского письма. Да. Победу одержали наши над Бонапартом именно тогда, когда я не служу… Да, да, всё подшучивает надо мной… ну, да на здоровье…» и он стал читать французское письмо Билибина. Он читал не понимая половины, читал только для того, чтобы хоть на минуту перестать думать о том, о чем он слишком долго исключительно и мучительно думал.
Билибин находился теперь в качестве дипломатического чиновника при главной квартире армии и хоть и на французском языке, с французскими шуточками и оборотами речи, но с исключительно русским бесстрашием перед самоосуждением и самоосмеянием описывал всю кампанию. Билибин писал, что его дипломатическая discretion [скромность] мучила его, и что он был счастлив, имея в князе Андрее верного корреспондента, которому он мог изливать всю желчь, накопившуюся в нем при виде того, что творится в армии. Письмо это было старое, еще до Прейсиш Эйлауского сражения.
«Depuis nos grands succes d'Austerlitz vous savez, mon cher Prince, писал Билибин, que je ne quitte plus les quartiers generaux. Decidement j'ai pris le gout de la guerre, et bien m'en a pris. Ce que j'ai vu ces trois mois, est incroyable.
«Je commence ab ovo. L'ennemi du genre humain , comme vous savez, s'attaque aux Prussiens. Les Prussiens sont nos fideles allies, qui ne nous ont trompes que trois fois depuis trois ans. Nous prenons fait et cause pour eux. Mais il se trouve que l'ennemi du genre humain ne fait nulle attention a nos beaux discours, et avec sa maniere impolie et sauvage se jette sur les Prussiens sans leur donner le temps de finir la parade commencee, en deux tours de main les rosse a plate couture et va s'installer au palais de Potsdam.
«J'ai le plus vif desir, ecrit le Roi de Prusse a Bonaparte, que V. M. soit accueillie еt traitee dans mon palais d'une maniere, qui lui soit agreable et c'est avec еmpres sement, que j'ai pris a cet effet toutes les mesures que les circonstances me permettaient. Puisse je avoir reussi! Les generaux Prussiens se piquent de politesse envers les Francais et mettent bas les armes aux premieres sommations.
«Le chef de la garienison de Glogau avec dix mille hommes, demande au Roi de Prusse, ce qu'il doit faire s'il est somme de se rendre?… Tout cela est positif.
«Bref, esperant en imposer seulement par notre attitude militaire, il se trouve que nous voila en guerre pour tout de bon, et ce qui plus est, en guerre sur nos frontieres avec et pour le Roi de Prusse . Tout est au grand complet, il ne nous manque qu'une petite chose, c'est le general en chef. Comme il s'est trouve que les succes d'Austerlitz aurant pu etre plus decisifs si le general en chef eut ete moins jeune, on fait la revue des octogenaires et entre Prosorofsky et Kamensky, on donne la preference au derienier. Le general nous arrive en kibik a la maniere Souvoroff, et est accueilli avec des acclamations de joie et de triomphe.
«Le 4 arrive le premier courrier de Petersbourg. On apporte les malles dans le cabinet du Marieechal, qui aime a faire tout par lui meme. On m'appelle pour aider a faire le triage des lettres et prendre celles qui nous sont destinees. Le Marieechal nous regarde faire et attend les paquets qui lui sont adresses. Nous cherchons – il n'y en a point. Le Marieechal devient impatient, se met lui meme a la besogne et trouve des lettres de l'Empereur pour le comte T., pour le prince V. et autres. Alors le voila qui se met dans une de ses coleres bleues. Il jette feu et flamme contre tout le monde, s'empare des lettres, les decachete et lit celles de l'Empereur adressees a d'autres. А, так со мною поступают! Мне доверия нет! А, за мной следить велено, хорошо же; подите вон! Et il ecrit le fameux ordre du jour au general Benigsen
«Я ранен, верхом ездить не могу, следственно и командовать армией. Вы кор д'арме ваш привели разбитый в Пултуск: тут оно открыто, и без дров, и без фуража, потому пособить надо, и я так как вчера сами отнеслись к графу Буксгевдену, думать должно о ретираде к нашей границе, что и выполнить сегодня.
«От всех моих поездок, ecrit il a l'Empereur, получил ссадину от седла, которая сверх прежних перевозок моих совсем мне мешает ездить верхом и командовать такой обширной армией, а потому я командованье оной сложил на старшего по мне генерала, графа Буксгевдена, отослав к нему всё дежурство и всё принадлежащее к оному, советовав им, если хлеба не будет, ретироваться ближе во внутренность Пруссии, потому что оставалось хлеба только на один день, а у иных полков ничего, как о том дивизионные командиры Остерман и Седморецкий объявили, а у мужиков всё съедено; я и сам, пока вылечусь, остаюсь в гошпитале в Остроленке. О числе которого ведомость всеподданнейше подношу, донеся, что если армия простоит в нынешнем биваке еще пятнадцать дней, то весной ни одного здорового не останется.
«Увольте старика в деревню, который и так обесславлен остается, что не смог выполнить великого и славного жребия, к которому был избран. Всемилостивейшего дозволения вашего о том ожидать буду здесь при гошпитале, дабы не играть роль писарскую , а не командирскую при войске. Отлучение меня от армии ни малейшего разглашения не произведет, что ослепший отъехал от армии. Таковых, как я – в России тысячи».
«Le Marieechal se fache contre l'Empereur et nous punit tous; n'est ce pas que с'est logique!
«Voila le premier acte. Aux suivants l'interet et le ridicule montent comme de raison. Apres le depart du Marieechal il se trouve que nous sommes en vue de l'ennemi, et qu'il faut livrer bataille. Boukshevden est general en chef par droit d'anciennete, mais le general Benigsen n'est pas de cet avis; d'autant plus qu'il est lui, avec son corps en vue de l'ennemi, et qu'il veut profiter de l'occasion d'une bataille „aus eigener Hand“ comme disent les Allemands. Il la donne. C'est la bataille de Poultousk qui est sensee etre une grande victoire, mais qui a mon avis ne l'est pas du tout. Nous autres pekins avons, comme vous savez, une tres vilaine habitude de decider du gain ou de la perte d'une bataille. Celui qui s'est retire apres la bataille, l'a perdu, voila ce que nous disons, et a ce titre nous avons perdu la bataille de Poultousk. Bref, nous nous retirons apres la bataille, mais nous envoyons un courrier a Petersbourg, qui porte les nouvelles d'une victoire, et le general ne cede pas le commandement en chef a Boukshevden, esperant recevoir de Petersbourg en reconnaissance de sa victoire le titre de general en chef. Pendant cet interregne, nous commencons un plan de man?uvres excessivement interessant et original. Notre but ne consiste pas, comme il devrait l'etre, a eviter ou a attaquer l'ennemi; mais uniquement a eviter le general Boukshevden, qui par droit d'ancnnete serait notre chef. Nous poursuivons ce but avec tant d'energie, que meme en passant une riviere qui n'est рas gueable, nous brulons les ponts pour nous separer de notre ennemi, qui pour le moment, n'est pas Bonaparte, mais Boukshevden. Le general Boukshevden a manque etre attaque et pris par des forces ennemies superieures a cause d'une de nos belles man?uvres qui nous sauvait de lui. Boukshevden nous poursuit – nous filons. A peine passe t il de notre cote de la riviere, que nous repassons de l'autre. A la fin notre ennemi Boukshevden nous attrappe et s'attaque a nous. Les deux generaux se fachent. Il y a meme une provocation en duel de la part de Boukshevden et une attaque d'epilepsie de la part de Benigsen. Mais au moment critique le courrier, qui porte la nouvelle de notre victoire de Poultousk, nous apporte de Petersbourg notre nomination de general en chef, et le premier ennemi Boukshevden est enfonce: nous pouvons penser au second, a Bonaparte. Mais ne voila t il pas qu'a ce moment se leve devant nous un troisieme ennemi, c'est le православное qui demande a grands cris du pain, de la viande, des souchary, du foin, – que sais je! Les magasins sont vides, les сhemins impraticables. Le православное se met a la Marieaude, et d'une maniere dont la derieniere campagne ne peut vous donner la moindre idee. La moitie des regiments forme des troupes libres, qui parcourent la contree en mettant tout a feu et a sang. Les habitants sont ruines de fond en comble, les hopitaux regorgent de malades, et la disette est partout. Deux fois le quartier general a ete attaque par des troupes de Marieaudeurs et le general en chef a ete oblige lui meme de demander un bataillon pour les chasser. Dans une de ces attaques on m'a еmporte ma malle vide et ma robe de chambre. L'Empereur veut donner le droit a tous les chefs de divisions de fusiller les Marieaudeurs, mais je crains fort que cela n'oblige une moitie de l'armee de fusiller l'autre.
[Со времени наших блестящих успехов в Аустерлице, вы знаете, мой милый князь, что я не покидаю более главных квартир. Решительно я вошел во вкус войны, и тем очень доволен; то, что я видел эти три месяца – невероятно.
«Я начинаю аb ovo. Враг рода человеческого , вам известный, аттакует пруссаков. Пруссаки – наши верные союзники, которые нас обманули только три раза в три года. Мы заступаемся за них. Но оказывается, что враг рода человеческого не обращает никакого внимания на наши прелестные речи, и с своей неучтивой и дикой манерой бросается на пруссаков, не давая им времени кончить их начатый парад, вдребезги разбивает их и поселяется в потсдамском дворце.
«Я очень желаю, пишет прусской король Бонапарту, чтобы ваше величество были приняты в моем дворце самым приятнейшим для вас образом, и я с особенной заботливостью сделал для того все нужные распоряжения на сколько позволили обстоятельства. Весьма желаю, чтоб я достигнул цели». Прусские генералы щеголяют учтивостью перед французами и сдаются по первому требованию. Начальник гарнизона Глогау, с десятью тысячами, спрашивает у прусского короля, что ему делать, если ему придется сдаваться. Всё это положительно верно. Словом, мы думали внушить им страх только положением наших военных сил, но кончается тем, что мы вовлечены в войну, на нашей же границе и, главное, за прусского короля и заодно с ним. Всего у нас в избытке, недостает только маленькой штучки, а именно – главнокомандующего. Так как оказалось, что успехи Аустерлица могли бы быть положительнее, если б главнокомандующий был бы не так молод, то делается обзор осьмидесятилетних генералов, и между Прозоровским и Каменским выбирают последнего. Генерал приезжает к нам в кибитке по Суворовски, и его принимают с радостными и торжественными восклицаниями.
4 го приезжает первый курьер из Петербурга. Приносят чемоданы в кабинет фельдмаршала, который любит всё делать сам. Меня зовут, чтобы помочь разобрать письма и взять те, которые назначены нам. Фельдмаршал, предоставляя нам это занятие, ждет конвертов, адресованных ему. Мы ищем – но их не оказывается. Фельдмаршал начинает волноваться, сам принимается за работу и находит письма от государя к графу Т., князю В. и другим. Он приходит в сильнейший гнев, выходит из себя, берет письма, распечатывает их и читает письма Императора, адресованные другим… Затем пишет знаменитый суточный приказ генералу Бенигсену.
Фельдмаршал сердится на государя, и наказывает всех нас: неправда ли это логично!
Вот первое действие. При следующих интерес и забавность возрастают, само собой разумеется. После отъезда фельдмаршала оказывается, что мы в виду неприятеля, и необходимо дать сражение. Буксгевден, главнокомандующий по старшинству, но генерал Бенигсен совсем не того же мнения, тем более, что он с своим корпусом находится в виду неприятеля, и хочет воспользоваться случаем дать сражение самостоятельно. Он его и дает.
Это пултуская битва, которая считается великой победой, но которая совсем не такова, по моему мнению. Мы штатские имеем, как вы знаете, очень дурную привычку решать вопрос о выигрыше или проигрыше сражения. Тот, кто отступил после сражения, тот проиграл его, вот что мы говорим, и судя по этому мы проиграли пултуское сражение. Одним словом, мы отступаем после битвы, но посылаем курьера в Петербург с известием о победе, и генерал Бенигсен не уступает начальствования над армией генералу Буксгевдену, надеясь получить из Петербурга в благодарность за свою победу звание главнокомандующего. Во время этого междуцарствия, мы начинаем очень оригинальный и интересный ряд маневров. План наш не состоит более, как бы он должен был состоять, в том, чтобы избегать или атаковать неприятеля, но только в том, чтобы избегать генерала Буксгевдена, который по праву старшинства должен бы был быть нашим начальником. Мы преследуем эту цель с такой энергией, что даже переходя реку, на которой нет бродов, мы сжигаем мост, с целью отдалить от себя нашего врага, который в настоящее время не Бонапарт, но Буксгевден. Генерал Буксгевден чуть чуть не был атакован и взят превосходными неприятельскими силами, вследствие одного из таких маневров, спасавших нас от него. Буксгевден нас преследует – мы бежим. Только что он перейдет на нашу сторону реки, мы переходим на другую. Наконец враг наш Буксгевден ловит нас и атакует. Оба генерала сердятся и дело доходит до вызова на дуэль со стороны Буксгевдена и припадка падучей болезни со стороны Бенигсена. Но в самую критическую минуту курьер, который возил в Петербург известие о пултуской победе, возвращается и привозит нам назначение главнокомандующего, и первый враг – Буксгевден побежден. Мы теперь можем думать о втором враге – Бонапарте. Но оказывается, что в эту самую минуту возникает перед нами третий враг – православное , которое громкими возгласами требует хлеба, говядины, сухарей, сена, овса, – и мало ли чего еще! Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное начинает грабить, и грабёж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными, и везде голод. Два раза мародеры нападали даже на главную квартиру, и главнокомандующий принужден был взять баталион солдат, чтобы прогнать их. В одно из этих нападений у меня унесли мой пустой чемодан и халат. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую.]
Князь Андрей сначала читал одними глазами, но потом невольно то, что он читал (несмотря на то, что он знал, на сколько должно было верить Билибину) больше и больше начинало занимать его. Дочитав до этого места, он смял письмо и бросил его. Не то, что он прочел в письме, сердило его, но его сердило то, что эта тамошняя, чуждая для него, жизнь могла волновать его. Он закрыл глаза, потер себе лоб рукою, как будто изгоняя всякое участие к тому, что он читал, и прислушался к тому, что делалось в детской. Вдруг ему показался за дверью какой то странный звук. На него нашел страх; он боялся, не случилось ли чего с ребенком в то время, как он читал письмо. Он на цыпочках подошел к двери детской и отворил ее.
В ту минуту, как он входил, он увидал, что нянька с испуганным видом спрятала что то от него, и что княжны Марьи уже не было у кроватки.
– Мой друг, – послышался ему сзади отчаянный, как ему показалось, шопот княжны Марьи. Как это часто бывает после долгой бессонницы и долгого волнения, на него нашел беспричинный страх: ему пришло в голову, что ребенок умер. Всё, что oн видел и слышал, казалось ему подтверждением его страха.
«Всё кончено», подумал он, и холодный пот выступил у него на лбу! Он растерянно подошел к кроватке, уверенный, что он найдет ее пустою, что нянька прятала мертвого ребенка. Он раскрыл занавески, и долго его испуганные, разбегавшиеся глаза не могли отыскать ребенка. Наконец он увидал его: румяный мальчик, раскидавшись, лежал поперек кроватки, спустив голову ниже подушки и во сне чмокал, перебирая губками, и ровно дышал.
Князь Андрей обрадовался, увидав мальчика так, как будто бы он уже потерял его. Он нагнулся и, как учила его сестра, губами попробовал, есть ли жар у ребенка. Нежный лоб был влажен, он дотронулся рукой до головы – даже волосы были мокры: так сильно вспотел ребенок. Не только он не умер, но теперь очевидно было, что кризис совершился и что он выздоровел. Князю Андрею хотелось схватить, смять, прижать к своей груди это маленькое, беспомощное существо; он не смел этого сделать. Он стоял над ним, оглядывая его голову, ручки, ножки, определявшиеся под одеялом. Шорох послышался подле него, и какая то тень показалась ему под пологом кроватки. Он не оглядывался и всё слушал, глядя в лицо ребенка, его ровное дыханье. Темная тень была княжна Марья, которая неслышными шагами подошла к кроватке, подняла полог и опустила его за собою. Князь Андрей, не оглядываясь, узнал ее и протянул к ней руку. Она сжала его руку.
– Он вспотел, – сказал князь Андрей.
– Я шла к тебе, чтобы сказать это.
Ребенок во сне чуть пошевелился, улыбнулся и потерся лбом о подушку.
Князь Андрей посмотрел на сестру. Лучистые глаза княжны Марьи, в матовом полусвете полога, блестели более обыкновенного от счастливых слёз, которые стояли в них. Княжна Марья потянулась к брату и поцеловала его, слегка зацепив за полог кроватки. Они погрозили друг другу, еще постояли в матовом свете полога, как бы не желая расстаться с этим миром, в котором они втроем были отделены от всего света. Князь Андрей первый, путая волосы о кисею полога, отошел от кроватки. – Да. это одно что осталось мне теперь, – сказал он со вздохом.
Вскоре после своего приема в братство масонов, Пьер с полным написанным им для себя руководством о том, что он должен был делать в своих имениях, уехал в Киевскую губернию, где находилась большая часть его крестьян.
Приехав в Киев, Пьер вызвал в главную контору всех управляющих, и объяснил им свои намерения и желания. Он сказал им, что немедленно будут приняты меры для совершенного освобождения крестьян от крепостной зависимости, что до тех пор крестьяне не должны быть отягчаемы работой, что женщины с детьми не должны посылаться на работы, что крестьянам должна быть оказываема помощь, что наказания должны быть употребляемы увещательные, а не телесные, что в каждом имении должны быть учреждены больницы, приюты и школы. Некоторые управляющие (тут были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Главноуправляющий выразил большое сочувствие намерениям Пьера; но заметил, что кроме этих преобразований необходимо было вообще заняться делами, которые были в дурном состоянии.
Несмотря на огромное богатство графа Безухого, с тех пор, как Пьер получил его и получал, как говорили, 500 тысяч годового дохода, он чувствовал себя гораздо менее богатым, чем когда он получал свои 10 ть тысяч от покойного графа. В общих чертах он смутно чувствовал следующий бюджет. В Совет платилось около 80 ти тысяч по всем имениям; около 30 ти тысяч стоило содержание подмосковной, московского дома и княжон; около 15 ти тысяч выходило на пенсии, столько же на богоугодные заведения; графине на прожитье посылалось 150 тысяч; процентов платилось за долги около 70 ти тысяч; постройка начатой церкви стоила эти два года около 10 ти тысяч; остальное около 100 та тысяч расходилось – он сам не знал как, и почти каждый год он принужден был занимать. Кроме того каждый год главноуправляющий писал то о пожарах, то о неурожаях, то о необходимости перестроек фабрик и заводов. И так, первое дело, представившееся Пьеру, было то, к которому он менее всего имел способности и склонности – занятие делами.
Пьер с главноуправляющим каждый день занимался . Но он чувствовал, что занятия его ни на шаг не подвигали дела. Он чувствовал, что его занятия происходят независимо от дела, что они не цепляют за дело и не заставляют его двигаться. С одной стороны главноуправляющий выставлял дела в самом дурном свете, показывая Пьеру необходимость уплачивать долги и предпринимать новые работы силами крепостных мужиков, на что Пьер не соглашался; с другой стороны, Пьер требовал приступления к делу освобождения, на что управляющий выставлял необходимость прежде уплатить долг Опекунского совета, и потому невозможность быстрого исполнения.
Управляющий не говорил, что это совершенно невозможно; он предлагал для достижения этой цели продажу лесов Костромской губернии, продажу земель низовых и крымского именья. Но все эти операции в речах управляющего связывались с такою сложностью процессов, снятия запрещений, истребований, разрешений и т. п., что Пьер терялся и только говорил ему:
– Да, да, так и сделайте.
Пьер не имел той практической цепкости, которая бы дала ему возможность непосредственно взяться за дело, и потому он не любил его и только старался притвориться перед управляющим, что он занят делом. Управляющий же старался притвориться перед графом, что он считает эти занятия весьма полезными для хозяина и для себя стеснительными.
В большом городе нашлись знакомые; незнакомые поспешили познакомиться и радушно приветствовали вновь приехавшего богача, самого большого владельца губернии. Искушения по отношению главной слабости Пьера, той, в которой он признался во время приема в ложу, тоже были так сильны, что Пьер не мог воздержаться от них. Опять целые дни, недели, месяцы жизни Пьера проходили так же озабоченно и занято между вечерами, обедами, завтраками, балами, не давая ему времени опомниться, как и в Петербурге. Вместо новой жизни, которую надеялся повести Пьер, он жил всё тою же прежней жизнью, только в другой обстановке.
Из трех назначений масонства Пьер сознавал, что он не исполнял того, которое предписывало каждому масону быть образцом нравственной жизни, и из семи добродетелей совершенно не имел в себе двух: добронравия и любви к смерти. Он утешал себя тем, что за то он исполнял другое назначение, – исправление рода человеческого и имел другие добродетели, любовь к ближнему и в особенности щедрость.
Весной 1807 года Пьер решился ехать назад в Петербург. По дороге назад, он намеревался объехать все свои именья и лично удостовериться в том, что сделано из того, что им предписано и в каком положении находится теперь тот народ, который вверен ему Богом, и который он стремился облагодетельствовать.
Главноуправляющий, считавший все затеи молодого графа почти безумством, невыгодой для себя, для него, для крестьян – сделал уступки. Продолжая дело освобождения представлять невозможным, он распорядился постройкой во всех имениях больших зданий школ, больниц и приютов; для приезда барина везде приготовил встречи, не пышно торжественные, которые, он знал, не понравятся Пьеру, но именно такие религиозно благодарственные, с образами и хлебом солью, именно такие, которые, как он понимал барина, должны были подействовать на графа и обмануть его.
Южная весна, покойное, быстрое путешествие в венской коляске и уединение дороги радостно действовали на Пьера. Именья, в которых он не бывал еще, были – одно живописнее другого; народ везде представлялся благоденствующим и трогательно благодарным за сделанные ему благодеяния. Везде были встречи, которые, хотя и приводили в смущение Пьера, но в глубине души его вызывали радостное чувство. В одном месте мужики подносили ему хлеб соль и образ Петра и Павла, и просили позволения в честь его ангела Петра и Павла, в знак любви и благодарности за сделанные им благодеяния, воздвигнуть на свой счет новый придел в церкви. В другом месте его встретили женщины с грудными детьми, благодаря его за избавление от тяжелых работ. В третьем именьи его встречал священник с крестом, окруженный детьми, которых он по милостям графа обучал грамоте и религии. Во всех имениях Пьер видел своими глазами по одному плану воздвигавшиеся и воздвигнутые уже каменные здания больниц, школ, богаделен, которые должны были быть, в скором времени, открыты. Везде Пьер видел отчеты управляющих о барщинских работах, уменьшенных против прежнего, и слышал за то трогательные благодарения депутаций крестьян в синих кафтанах.
Пьер только не знал того, что там, где ему подносили хлеб соль и строили придел Петра и Павла, было торговое село и ярмарка в Петров день, что придел уже строился давно богачами мужиками села, теми, которые явились к нему, а что девять десятых мужиков этого села были в величайшем разорении. Он не знал, что вследствие того, что перестали по его приказу посылать ребятниц женщин с грудными детьми на барщину, эти самые ребятницы тем труднейшую работу несли на своей половине. Он не знал, что священник, встретивший его с крестом, отягощал мужиков своими поборами, и что собранные к нему ученики со слезами были отдаваемы ему, и за большие деньги были откупаемы родителями. Он не знал, что каменные, по плану, здания воздвигались своими рабочими и увеличили барщину крестьян, уменьшенную только на бумаге. Он не знал, что там, где управляющий указывал ему по книге на уменьшение по его воле оброка на одну треть, была наполовину прибавлена барщинная повинность. И потому Пьер был восхищен своим путешествием по именьям, и вполне возвратился к тому филантропическому настроению, в котором он выехал из Петербурга, и писал восторженные письма своему наставнику брату, как он называл великого мастера.
«Как легко, как мало усилия нужно, чтобы сделать так много добра, думал Пьер, и как мало мы об этом заботимся!»
Он счастлив был выказываемой ему благодарностью, но стыдился, принимая ее. Эта благодарность напоминала ему, на сколько он еще больше бы был в состоянии сделать для этих простых, добрых людей.
Главноуправляющий, весьма глупый и хитрый человек, совершенно понимая умного и наивного графа, и играя им, как игрушкой, увидав действие, произведенное на Пьера приготовленными приемами, решительнее обратился к нему с доводами о невозможности и, главное, ненужности освобождения крестьян, которые и без того были совершенно счастливы.
Пьер втайне своей души соглашался с управляющим в том, что трудно было представить себе людей, более счастливых, и что Бог знает, что ожидало их на воле; но Пьер, хотя и неохотно, настаивал на том, что он считал справедливым. Управляющий обещал употребить все силы для исполнения воли графа, ясно понимая, что граф никогда не будет в состоянии поверить его не только в том, употреблены ли все меры для продажи лесов и имений, для выкупа из Совета, но и никогда вероятно не спросит и не узнает о том, как построенные здания стоят пустыми и крестьяне продолжают давать работой и деньгами всё то, что они дают у других, т. е. всё, что они могут давать.
В самом счастливом состоянии духа возвращаясь из своего южного путешествия, Пьер исполнил свое давнишнее намерение заехать к своему другу Болконскому, которого он не видал два года.
Богучарово лежало в некрасивой, плоской местности, покрытой полями и срубленными и несрубленными еловыми и березовыми лесами. Барский двор находился на конце прямой, по большой дороге расположенной деревни, за вновь вырытым, полно налитым прудом, с необросшими еще травой берегами, в середине молодого леса, между которым стояло несколько больших сосен.
Барский двор состоял из гумна, надворных построек, конюшень, бани, флигеля и большого каменного дома с полукруглым фронтоном, который еще строился. Вокруг дома был рассажен молодой сад. Ограды и ворота были прочные и новые; под навесом стояли две пожарные трубы и бочка, выкрашенная зеленой краской; дороги были прямые, мосты были крепкие с перилами. На всем лежал отпечаток аккуратности и хозяйственности. Встретившиеся дворовые, на вопрос, где живет князь, указали на небольшой, новый флигелек, стоящий у самого края пруда. Старый дядька князя Андрея, Антон, высадил Пьера из коляски, сказал, что князь дома, и проводил его в чистую, маленькую прихожую.
Пьера поразила скромность маленького, хотя и чистенького домика после тех блестящих условий, в которых последний раз он видел своего друга в Петербурге. Он поспешно вошел в пахнущую еще сосной, не отштукатуренную, маленькую залу и хотел итти дальше, но Антон на цыпочках пробежал вперед и постучался в дверь.
– Ну, что там? – послышался резкий, неприятный голос.
– Гость, – отвечал Антон.
– Проси подождать, – и послышался отодвинутый стул. Пьер быстрыми шагами подошел к двери и столкнулся лицом к лицу с выходившим к нему, нахмуренным и постаревшим, князем Андреем. Пьер обнял его и, подняв очки, целовал его в щеки и близко смотрел на него.
– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.
– Я не могу вам сказать, как много я пережил за это время. Я сам бы не узнал себя.
– Да, много, много мы изменились с тех пор, – сказал князь Андрей.
– Ну а вы? – спрашивал Пьер, – какие ваши планы?
– Планы? – иронически повторил князь Андрей. – Мои планы? – повторил он, как бы удивляясь значению такого слова. – Да вот видишь, строюсь, хочу к будущему году переехать совсем…
Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.
Князь Андрей всё более и более оживлялся. Глаза его лихорадочно блестели в то время, как он старался доказать Пьеру, что никогда в его поступке не было желания добра ближнему.
– Ну, вот ты хочешь освободить крестьян, – продолжал он. – Это очень хорошо; но не для тебя (ты, я думаю, никого не засекал и не посылал в Сибирь), и еще меньше для крестьян. Ежели их бьют, секут, посылают в Сибирь, то я думаю, что им от этого нисколько не хуже. В Сибири ведет он ту же свою скотскую жизнь, а рубцы на теле заживут, и он так же счастлив, как и был прежде. А нужно это для тех людей, которые гибнут нравственно, наживают себе раскаяние, подавляют это раскаяние и грубеют от того, что у них есть возможность казнить право и неправо. Вот кого мне жалко, и для кого бы я желал освободить крестьян. Ты, может быть, не видал, а я видел, как хорошие люди, воспитанные в этих преданиях неограниченной власти, с годами, когда они делаются раздражительнее, делаются жестоки, грубы, знают это, не могут удержаться и всё делаются несчастнее и несчастнее. – Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены были Андрею его отцом. Он ничего не отвечал ему.
– Так вот кого мне жалко – человеческого достоинства, спокойствия совести, чистоты, а не их спин и лбов, которые, сколько ни секи, сколько ни брей, всё останутся такими же спинами и лбами.
– Нет, нет и тысячу раз нет, я никогда не соглашусь с вами, – сказал Пьер.
Вечером князь Андрей и Пьер сели в коляску и поехали в Лысые Горы. Князь Андрей, поглядывая на Пьера, прерывал изредка молчание речами, доказывавшими, что он находился в хорошем расположении духа.
Он говорил ему, указывая на поля, о своих хозяйственных усовершенствованиях.
Пьер мрачно молчал, отвечая односложно, и казался погруженным в свои мысли.
Пьер думал о том, что князь Андрей несчастлив, что он заблуждается, что он не знает истинного света и что Пьер должен притти на помощь ему, просветить и поднять его. Но как только Пьер придумывал, как и что он станет говорить, он предчувствовал, что князь Андрей одним словом, одним аргументом уронит всё в его ученьи, и он боялся начать, боялся выставить на возможность осмеяния свою любимую святыню.
– Нет, отчего же вы думаете, – вдруг начал Пьер, опуская голову и принимая вид бодающегося быка, отчего вы так думаете? Вы не должны так думать.
– Про что я думаю? – спросил князь Андрей с удивлением.
– Про жизнь, про назначение человека. Это не может быть. Я так же думал, и меня спасло, вы знаете что? масонство. Нет, вы не улыбайтесь. Масонство – это не религиозная, не обрядная секта, как и я думал, а масонство есть лучшее, единственное выражение лучших, вечных сторон человечества. – И он начал излагать князю Андрею масонство, как он понимал его.
Он говорил, что масонство есть учение христианства, освободившегося от государственных и религиозных оков; учение равенства, братства и любви.
– Только наше святое братство имеет действительный смысл в жизни; всё остальное есть сон, – говорил Пьер. – Вы поймите, мой друг, что вне этого союза всё исполнено лжи и неправды, и я согласен с вами, что умному и доброму человеку ничего не остается, как только, как вы, доживать свою жизнь, стараясь только не мешать другим. Но усвойте себе наши основные убеждения, вступите в наше братство, дайте нам себя, позвольте руководить собой, и вы сейчас почувствуете себя, как и я почувствовал частью этой огромной, невидимой цепи, которой начало скрывается в небесах, – говорил Пьер.
Князь Андрей, молча, глядя перед собой, слушал речь Пьера. Несколько раз он, не расслышав от шума коляски, переспрашивал у Пьера нерасслышанные слова. По особенному блеску, загоревшемуся в глазах князя Андрея, и по его молчанию Пьер видел, что слова его не напрасны, что князь Андрей не перебьет его и не будет смеяться над его словами.
Они подъехали к разлившейся реке, которую им надо было переезжать на пароме. Пока устанавливали коляску и лошадей, они прошли на паром.
Князь Андрей, облокотившись о перила, молча смотрел вдоль по блестящему от заходящего солнца разливу.
– Ну, что же вы думаете об этом? – спросил Пьер, – что же вы молчите?
– Что я думаю? я слушал тебя. Всё это так, – сказал князь Андрей. – Но ты говоришь: вступи в наше братство, и мы тебе укажем цель жизни и назначение человека, и законы, управляющие миром. Да кто же мы – люди? Отчего же вы всё знаете? Отчего я один не вижу того, что вы видите? Вы видите на земле царство добра и правды, а я его не вижу.
Пьер перебил его. – Верите вы в будущую жизнь? – спросил он.
– В будущую жизнь? – повторил князь Андрей, но Пьер не дал ему времени ответить и принял это повторение за отрицание, тем более, что он знал прежние атеистические убеждения князя Андрея.
– Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его и его нельзя видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды – всё ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого. Разве я не чувствую, что я в этом огромном бесчисленном количестве существ, в которых проявляется Божество, – высшая сила, как хотите, – что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим. Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку, то отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет дальше и дальше. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был. Я чувствую, что кроме меня надо мной живут духи и что в этом мире есть правда.
– Да, это учение Гердера, – сказал князь Андрей, – но не то, душа моя, убедит меня, а жизнь и смерть, вот что убеждает. Убеждает то, что видишь дорогое тебе существо, которое связано с тобой, перед которым ты был виноват и надеялся оправдаться (князь Андрей дрогнул голосом и отвернулся) и вдруг это существо страдает, мучается и перестает быть… Зачем? Не может быть, чтоб не было ответа! И я верю, что он есть…. Вот что убеждает, вот что убедило меня, – сказал князь Андрей.
– Ну да, ну да, – говорил Пьер, – разве не то же самое и я говорю!
– Нет. Я говорю только, что убеждают в необходимости будущей жизни не доводы, а то, когда идешь в жизни рука об руку с человеком, и вдруг человек этот исчезнет там в нигде, и ты сам останавливаешься перед этой пропастью и заглядываешь туда. И, я заглянул…
– Ну так что ж! вы знаете, что есть там и что есть кто то? Там есть – будущая жизнь. Кто то есть – Бог.
Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и уже заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили.
– Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить, – говорил Пьер, – что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там во всем (он указал на небо). Князь Андрей стоял, облокотившись на перила парома и, слушая Пьера, не спуская глаз, смотрел на красный отблеск солнца по синеющему разливу. Пьер замолк. Было совершенно тихо. Паром давно пристал, и только волны теченья с слабым звуком ударялись о дно парома. Князю Андрею казалось, что это полосканье волн к словам Пьера приговаривало: «правда, верь этому».
Князь Андрей вздохнул, и лучистым, детским, нежным взглядом взглянул в раскрасневшееся восторженное, но всё робкое перед первенствующим другом, лицо Пьера.
– Да, коли бы это так было! – сказал он. – Однако пойдем садиться, – прибавил князь Андрей, и выходя с парома, он поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз, после Аустерлица, он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел лежа на Аустерлицком поле, и что то давно заснувшее, что то лучшее что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе. Чувство это исчезло, как скоро князь Андрей вступил опять в привычные условия жизни, но он знал, что это чувство, которое он не умел развить, жило в нем. Свидание с Пьером было для князя Андрея эпохой, с которой началась хотя во внешности и та же самая, но во внутреннем мире его новая жизнь.
Уже смерклось, когда князь Андрей и Пьер подъехали к главному подъезду лысогорского дома. В то время как они подъезжали, князь Андрей с улыбкой обратил внимание Пьера на суматоху, происшедшую у заднего крыльца. Согнутая старушка с котомкой на спине, и невысокий мужчина в черном одеянии и с длинными волосами, увидав въезжавшую коляску, бросились бежать назад в ворота. Две женщины выбежали за ними, и все четверо, оглядываясь на коляску, испуганно вбежали на заднее крыльцо.
– Это Машины божьи люди, – сказал князь Андрей. – Они приняли нас за отца. А это единственно, в чем она не повинуется ему: он велит гонять этих странников, а она принимает их.
– Да что такое божьи люди? – спросил Пьер.
Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
Вступив снова в эти определенные условия полковой жизни, Ростов испытал радость и успокоение, подобные тем, которые чувствует усталый человек, ложась на отдых. Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и офицером, т. е. прекрасным человеком, что представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
Ростов, со времени своего проигрыша, решил, что он в пять лет заплатит этот долг родителям. Ему посылалось по 10 ти тысяч в год, теперь же он решился брать только две, а остальные предоставлять родителям для уплаты долга.
Армия наша после неоднократных отступлений, наступлений и сражений при Пултуске, при Прейсиш Эйлау, сосредоточивалась около Бартенштейна. Ожидали приезда государя к армии и начала новой кампании.
Павлоградский полк, находившийся в той части армии, которая была в походе 1805 года, укомплектовываясь в России, опоздал к первым действиям кампании. Он не был ни под Пултуском, ни под Прейсиш Эйлау и во второй половине кампании, присоединившись к действующей армии, был причислен к отряду Платова.
Отряд Платова действовал независимо от армии. Несколько раз павлоградцы были частями в перестрелках с неприятелем, захватили пленных и однажды отбили даже экипажи маршала Удино. В апреле месяце павлоградцы несколько недель простояли около разоренной до тла немецкой пустой деревни, не трогаясь с места.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало, дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало. Всё было съедено, и все жители разбежались; те, которые оставались, были хуже нищих, и отнимать у них уж было нечего, и даже мало – жалостливые солдаты часто вместо того, чтобы пользоваться от них, отдавали им свое последнее.
Павлоградский полк в делах потерял только двух раненых; но от голоду и болезней потерял почти половину людей. В госпиталях умирали так верно, что солдаты, больные лихорадкой и опухолью, происходившими от дурной пищи, предпочитали нести службу, через силу волоча ноги во фронте, чем отправляться в больницы. С открытием весны солдаты стали находить показывавшееся из земли растение, похожее на спаржу, которое они называли почему то машкин сладкий корень, и рассыпались по лугам и полям, отыскивая этот машкин сладкий корень (который был очень горек), саблями выкапывали его и ели, несмотря на приказания не есть этого вредного растения.
Весною между солдатами открылась новая болезнь, опухоль рук, ног и лица, причину которой медики полагали в употреблении этого корня. Но несмотря на запрещение, павлоградские солдаты эскадрона Денисова ели преимущественно машкин сладкий корень, потому что уже вторую неделю растягивали последние сухари, выдавали только по полфунта на человека, а картофель в последнюю посылку привезли мерзлый и проросший. Лошади питались тоже вторую неделю соломенными крышами с домов, были безобразно худы и покрыты еще зимнею, клоками сбившеюся шерстью.
Несмотря на такое бедствие, солдаты и офицеры жили точно так же, как и всегда; так же и теперь, хотя и с бледными и опухлыми лицами и в оборванных мундирах, гусары строились к расчетам, ходили на уборку, чистили лошадей, амуницию, таскали вместо корма солому с крыш и ходили обедать к котлам, от которых вставали голодные, подшучивая над своею гадкой пищей и своим голодом. Также как и всегда, в свободное от службы время солдаты жгли костры, парились голые у огней, курили, отбирали и пекли проросший, прелый картофель и рассказывали и слушали рассказы или о Потемкинских и Суворовских походах, или сказки об Алеше пройдохе, и о поповом батраке Миколке.
Офицеры так же, как и обыкновенно, жили по двое, по трое, в раскрытых полуразоренных домах. Старшие заботились о приобретении соломы и картофеля, вообще о средствах пропитания людей, младшие занимались, как всегда, кто картами (денег было много, хотя провианта и не было), кто невинными играми – в свайку и городки. Об общем ходе дел говорили мало, частью оттого, что ничего положительного не знали, частью оттого, что смутно чувствовали, что общее дело войны шло плохо.
Ростов жил, попрежнему, с Денисовым, и дружеская связь их, со времени их отпуска, стала еще теснее. Денисов никогда не говорил про домашних Ростова, но по нежной дружбе, которую командир оказывал своему офицеру, Ростов чувствовал, что несчастная любовь старого гусара к Наташе участвовала в этом усилении дружбы. Денисов видимо старался как можно реже подвергать Ростова опасностям, берег его и после дела особенно радостно встречал его целым и невредимым. На одной из своих командировок Ростов нашел в заброшенной разоренной деревне, куда он приехал за провиантом, семейство старика поляка и его дочери, с грудным ребенком. Они были раздеты, голодны, и не могли уйти, и не имели средств выехать. Ростов привез их в свою стоянку, поместил в своей квартире, и несколько недель, пока старик оправлялся, содержал их. Товарищ Ростова, разговорившись о женщинах, стал смеяться Ростову, говоря, что он всех хитрее, и что ему бы не грех познакомить товарищей с спасенной им хорошенькой полькой. Ростов принял шутку за оскорбление и, вспыхнув, наговорил офицеру таких неприятных вещей, что Денисов с трудом мог удержать обоих от дуэли. Когда офицер ушел и Денисов, сам не знавший отношений Ростова к польке, стал упрекать его за вспыльчивость, Ростов сказал ему:
– Как же ты хочешь… Она мне, как сестра, и я не могу тебе описать, как это обидно мне было… потому что… ну, оттого…
Денисов ударил его по плечу, и быстро стал ходить по комнате, не глядя на Ростова, что он делывал в минуты душевного волнения.
– Экая дуг'ацкая ваша пог'ода Г'остовская, – проговорил он, и Ростов заметил слезы на глазах Денисова.
В апреле месяце войска оживились известием о приезде государя к армии. Ростову не удалось попасть на смотр который делал государь в Бартенштейне: павлоградцы стояли на аванпостах, далеко впереди Бартенштейна.
Они стояли биваками. Денисов с Ростовым жили в вырытой для них солдатами землянке, покрытой сучьями и дерном. Землянка была устроена следующим, вошедшим тогда в моду, способом: прорывалась канава в полтора аршина ширины, два – глубины и три с половиной длины. С одного конца канавы делались ступеньки, и это был сход, крыльцо; сама канава была комната, в которой у счастливых, как у эскадронного командира, в дальней, противуположной ступеням стороне, лежала на кольях, доска – это был стол. С обеих сторон вдоль канавы была снята на аршин земля, и это были две кровати и диваны. Крыша устраивалась так, что в середине можно было стоять, а на кровати даже можно было сидеть, ежели подвинуться ближе к столу. У Денисова, жившего роскошно, потому что солдаты его эскадрона любили его, была еще доска в фронтоне крыши, и в этой доске было разбитое, но склеенное стекло. Когда было очень холодно, то к ступеням (в приемную, как называл Денисов эту часть балагана), приносили на железном загнутом листе жар из солдатских костров, и делалось так тепло, что офицеры, которых много всегда бывало у Денисова и Ростова, сидели в одних рубашках.
В апреле месяце Ростов был дежурным. В 8 м часу утра, вернувшись домой, после бессонной ночи, он велел принести жару, переменил измокшее от дождя белье, помолился Богу, напился чаю, согрелся, убрал в порядок вещи в своем уголке и на столе, и с обветрившимся, горевшим лицом, в одной рубашке, лег на спину, заложив руки под голову. Он приятно размышлял о том, что на днях должен выйти ему следующий чин за последнюю рекогносцировку, и ожидал куда то вышедшего Денисова. Ростову хотелось поговорить с ним.
За шалашом послышался перекатывающийся крик Денисова, очевидно разгорячившегося. Ростов подвинулся к окну посмотреть, с кем он имел дело, и увидал вахмистра Топчеенко.
– Я тебе пг'иказывал не пускать их жг'ать этот ког'ень, машкин какой то! – кричал Денисов. – Ведь я сам видел, Лазаг'чук с поля тащил.
– Я приказывал, ваше высокоблагородие, не слушают, – отвечал вахмистр.
Ростов опять лег на свою кровать и с удовольствием подумал: «пускай его теперь возится, хлопочет, я свое дело отделал и лежу – отлично!» Из за стенки он слышал, что, кроме вахмистра, еще говорил Лаврушка, этот бойкий плутоватый лакей Денисова. Лаврушка что то рассказывал о каких то подводах, сухарях и быках, которых он видел, ездивши за провизией.
За балаганом послышался опять удаляющийся крик Денисова и слова: «Седлай! Второй взвод!»
«Куда это собрались?» подумал Ростов.
Через пять минут Денисов вошел в балаган, влез с грязными ногами на кровать, сердито выкурил трубку, раскидал все свои вещи, надел нагайку и саблю и стал выходить из землянки. На вопрос Ростова, куда? он сердито и неопределенно отвечал, что есть дело.
– Суди меня там Бог и великий государь! – сказал Денисов, выходя; и Ростов услыхал, как за балаганом зашлепали по грязи ноги нескольких лошадей. Ростов не позаботился даже узнать, куда поехал Денисов. Угревшись в своем угле, он заснул и перед вечером только вышел из балагана. Денисов еще не возвращался. Вечер разгулялся; около соседней землянки два офицера с юнкером играли в свайку, с смехом засаживая редьки в рыхлую грязную землю. Ростов присоединился к ним. В середине игры офицеры увидали подъезжавшие к ним повозки: человек 15 гусар на худых лошадях следовали за ними. Повозки, конвоируемые гусарами, подъехали к коновязям, и толпа гусар окружила их.
– Ну вот Денисов всё тужил, – сказал Ростов, – вот и провиант прибыл.
– И то! – сказали офицеры. – То то радешеньки солдаты! – Немного позади гусар ехал Денисов, сопутствуемый двумя пехотными офицерами, с которыми он о чем то разговаривал. Ростов пошел к нему навстречу.
– Я вас предупреждаю, ротмистр, – говорил один из офицеров, худой, маленький ростом и видимо озлобленный.
– Ведь сказал, что не отдам, – отвечал Денисов.
– Вы будете отвечать, ротмистр, это буйство, – у своих транспорты отбивать! Наши два дня не ели.
– А мои две недели не ели, – отвечал Денисов.
– Это разбой, ответите, милостивый государь! – возвышая голос, повторил пехотный офицер.
– Да вы что ко мне пристали? А? – крикнул Денисов, вдруг разгорячась, – отвечать буду я, а не вы, а вы тут не жужжите, пока целы. Марш! – крикнул он на офицеров.
– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.
– Приезжаю, – рассказывал Денисов. – «Ну, где у вас тут начальник?» Показали. Подождать не угодно ли. «У меня служба, я зa 30 верст приехал, мне ждать некогда, доложи». Хорошо, выходит этот обер вор: тоже вздумал учить меня: Это разбой! – «Разбой, говорю, не тот делает, кто берет провиант, чтоб кормить своих солдат, а тот кто берет его, чтоб класть в карман!» Так не угодно ли молчать. «Хорошо». Распишитесь, говорит, у комиссионера, а дело ваше передастся по команде. Прихожу к комиссионеру. Вхожу – за столом… Кто же?! Нет, ты подумай!…Кто же нас голодом морит, – закричал Денисов, ударяя кулаком больной руки по столу, так крепко, что стол чуть не упал и стаканы поскакали на нем, – Телянин!! «Как, ты нас с голоду моришь?!» Раз, раз по морде, ловко так пришлось… «А… распротакой сякой и… начал катать. Зато натешился, могу сказать, – кричал Денисов, радостно и злобно из под черных усов оскаливая свои белые зубы. – Я бы убил его, кабы не отняли.
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.
Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.
В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.
Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
