HMS Furious (1917)
HMS Furious (Корабль Его Величества «Фьюриес», от от англ. furious — яростный) — лёгкий линейный крейсер Королевского флота Великобритании, позднее перестроенный в авианосец. «Фьюриес» стал своеобразным развитием весьма экстравагантного проекта линейных крейсеров типа «Корейджес», отличавшимся от них ещё большим главным калибром. Однако ещё на стапеле он был перестроен в авианесущий крейсер, а затем перестроен в полноценный авианосец. «Фьюриес» был одним из авианосцев Второй мировой войны и участвовал в различных операциях, внеся важный вклад в оборону Мальты.
Содержание
История создания
Официальная версия создания линейных крейсеров типа «Корейджес»/«Фьюриес» связана с так называемым «Балтийским проектом» лорда Фишера, предложенным в 1909 году.
Из-за своих весьма своеобразных характеристик и общей несбалансированности проекта «Фьюриес» получил у моряков уничижительное прозвище Spurious (с англ. — «Фальшивый»).
Конструкция
Изначально являвшийся лёгким линейным крейсером HMS Furious перестраивался целых четыре раза. Сыграв важную роль в развитии авианосцев, и являясь образцом эволюции авианосцев, все основные этапы, которой нашли отражение в перестройках этого корабля. Более того, пара первых перестроек сыграла ключевую роль в эволюции авианосцев.
Первоначальный проект
Представлял собой лёгкий линейный крейсер с 457-миллиметровым орудиями.
 |
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Авианесущий крейсер
Решение перестроить лёгкий линейный крейсер в авианесущий, было принято ещё до завершения строительства корабля. И было продиктовано тем, что нуждой в авианосцах была наиболее острой именно в Британском Флоте. В связи с особенностью боевых действий в ходе которых Британскому Флоту пришлось противостоять таким новым видам оружия как подводные лодки, аэропланы и дирижабли, и если другие державы были способны получать полноценную помощь от своей береговой авиации, то Британский Флот часто оставался против новейших видов оружия один на один. И потому уже в первый год войны британцам пришлось срочно переоборудовать гражданские суда в авианосцы, вооружая их гидропланами. Однако, опыт эксплуатации выявил существенный недостаток подобных переоборудованных судов, а именно спуск и подъём гидропланов при волнении представлял собой существенную проблему. Это побудило Британское Адмиралтейство превратить недостроенный крейсер в авианесущий, для чего с него сняли носовое орудие, оборудовали 50-метровую взлётную палубу, с наклоном вниз по направлению взлёта. Всё крейсерское вооружение на корме было сохранено, и состояло из одного 457-мм орудия главного калибра, одиннадцати 140-мм противоминных орудий, двух 76-мм зениток и шести торпедных аппаратов. Под взлётной палубой находился ангар для четырёх гидропланов «Шорт» и шести палубных аэропланов «Сопвич Пап». Спуск авианесущего крейсера на воду состоялся 27 июня 1917 года.
В ходе эксплуатации выявилось, что взлётная палуба настолько мала, что для безопасной посадки пилот вынужден сажать палубный самолёт подобно гидросамолёту на воду, а не на палубу. И из всех попыток сесть на палубу только попытка 2 августа 1917 года оказалась удачной, а попытка 7 августа того же года закончилась авиакатастрофой. В обеих попытках предпринимал участие лейтенант Эдвин Харрис Даннинг на самолёте «Совпич-Пап». При первой попытке удалось полностью сравнять скорость самолёта со скоростью идущего полным ходом корабля, и матросы руками притянули низко «зависший» аэроплан. При второй же попытке, сравнять скорости не удалось — самолёт перевернулся через правое крыло и упал за борт, под форштевень идущего полным ходом корабля. Во время падения пилот потерял сознание и утонул в кабине самолёта.
Авианосец с взлётной и «посадочной» палубами
В связи с выявившимися проблемами посадки самолётов на крейсер, уже в ноябре 1917 года крейсер вновь отправили на перестройку, и сняв кормовое орудие, а также грот-мачту, оборудовали на корме дополнительную «посадочную» палубу длиной 100 метров и шириной 30 метров. По бокам надстроек корабля разделявших взлётную и «посадочную» палубу, были проложены рельсы с вагонетками для транспортировки самолётов. На носу была оборудована стартовая тележка — прототип авиакатапульт. А на «посадочной» — экспериментальные аэрофинишеры, тормозившие самолёт за счёт системы блоков тратящих кинетическую энергию самолёта на подъём специальных грузов. Дополнительно, позади палубных надстроек, на особой раме располагалась сеть для улавливания не погасившего при посадке скорость самолёта. Количество самолётов возросло до двадцати, а крейсерское вооружение было заменено на десять 140-мм противоминных орудий и шесть 102-мм зениток, были добавлены 4 трёхтрубных надводных торпедных аппарата перед кормовым ангаром.
Перестроенный Furious вернулся в строй в марте 1918 года, но первое время воевал без аэрофинишеров. При эксплуатации выяснилось, что проблему посадки на авианосец так и не удалось решить. Так, например, при боевом вылете 19 августа 1918 года из семи самолётов, успешно разбомбивших ангары с Цеппелинами L-54 и L-50, ни один не смог сесть на авианосец — пять самолётов разбилось при посадке, один пилот погиб, два самолёта, отказавшись от посадки на авианосец, село в нейтральной Дании. Все девять последующих экспериментальных посадок — закончилось авиакатастрофами. После исследования удалось выяснить, что посадке мешают воздушные вихри от центральной надстройки корабля (включая и дымовую трубу), возникающие как при движении корабля, так и при ветре.
Гладкопалубный авианосец с дополнительной наклонной взлётной палубой
Опыт эксплуатации HMS Furious, выявивший причину проблем с посадкой на авианосец был учтён при постройке первого гладкопалубного авианосца — HMS Argus, без палубных надстроек и спущенного на воду 16 сентября 1918 года. Однако, перестройка самого Furious, была отложена сначала по причине острой нужды в авианосцах, за тем в связи с окончанием войны. Авианосец был отправлен на перестройку 1922 году, однако несмотря на опыт эксплуатации HMS Argus, выявившего нужду в надстройке несущей командный мостик, наблюдения и средства связи, убрав все надстройки с Furios не стали устанавливать остров. Что по мнению, Героя Советского Союза вице-адмирала Г. И. Щедрина, А. Григорьева, Г. Смирнова и В. Смирнова, можно объяснить желанием Британского адмиралтейства «не класть все яйца в одну корзину», так как только опыт эксплуатации мог выявить полезность или вредность «острова», кроме того не было ясно как лучше отводить дым. И если на HMS Eagle дымовая труба находилась на «острове», а на HMS Argus дым выходил из кормы, то на HMS Furious применили более сложную систему дымоотвода. Во время похода, дым как и на HMS Argus выходил из кормы, а вот во время выпуска и посадки самолётов дым охлаждали водой, затем воздухом, после чего выбрасывали мощными вентиляторами с бортов. Помимо усовершенствованной системы дымоотвода, Furious оснастили двухэтажным ангаром с двумя лифтами. Крыша верхнего ангара, длиной в три четверти корпуса, являлась основной взлётно-посадочной палубой, а передний кусок крыши более длинного нижнего ангара, служил дополнительной взлётной палубой, предназначенной для истребителей-бипланов и имевшей уклон в сторону форштевня. Все катапульты и аэрофинишеры были убраны как ненужные, а вместо надстроек было установлено три командных мостика. Мостик на правом борту был предназначен для капитана (командира) и вахтенного, а левый для авиационного командования. Центральный располагался на подъёмной платформе и мог опускаться под палубу. Ангары вмещали 33 самолёта. Собственное вооружение состояло из десяти 140-мм противоминных орудий, шести 102-мм универсальных орудий и двенадцати торпедных аппаратов на корме. Спуск состоялся в 1925 году.
Полноценный Авианосец
В 1939 году, после 14 лет эксплуатации Furious, наконец-то обзавёлся небольшой надстройкой с трёхногой мачтой, дальномерами и малокалиберными зенитными орудиями. Торпедные аппараты и 140-мм противоминные орудия были сняты, а количество универсальных 102-мм орудий увеличили вдвое (с 6 до 12), также установили тридцать две 40-мм и двадцать две 20-мм скорострельные зенитки. Часть орудий и зениток установили на носу — на бывшей дополнительной взлётной палубе.
Источники
- Авианосцы. Выпуск 3: «Союзники и враги авиации Гранд Флита» Г. СМИРНОВ, В. СМИРНОВ, инженеры. Научный консультант напитан III ранга А. ГРИГОРЬЕВ Под редакцией командующего авиацией ВМФ, Героя Советского Союза генерал-полковника авиации А. А. Мироненко, Героя Советского Союза вице-адмирала Г. И. Щедрина. опубликовано в журнале «Моделист-Конструктор» № 12-1981
- Авианосцы. Выпуск 4: «Рождение авианосца» Г. СМИРНОВ, В. СМИРНОВ, инженеры. Научный консультант напитан III ранга А. ГРИГОРЬЕВ Под редакцией командующего авиацией ВМФ, Героя Советского Союза генерал-полковника авиации А. А. Мироненко, Героя Советского Союза вице-адмирала Г. И. Щедрина. опубликовано в журнале «Моделист-Конструктор» № 01-1982
- Авианосцы. Выпуск 5: «Выпуск 5: Британские плавучие гаражи» Г. СМИРНОВ, В. СМИРНОВ, инженеры. Научный консультант напитан III ранга А. ГРИГОРЬЕВ Под редакцией командующего авиацией ВМФ, Героя Советского Союза генерал-полковника авиации А. А. Мироненко, Героя Советского Союза вице-адмирала Г. И. Щедрина. опубликовано в журнале «Моделист-Конструктор» № 02-1982
История службы
Напишите отзыв о статье "HMS Furious (1917)"
Ссылки
- [www.royal-navy.mod.uk/server/show/conWebDoc.880/changeNav/3533 Furious на сайте Королевского ВМФ Великобритании] (англ.)
- [www.fleetairarmarchive.net/Ships/FURIOUS.html Furious на сайте FleetAirArmArchive.net] (англ.)
- [www.history.navy.mil/photos/sh-fornv/uk/uksh-f/furis-6.htm Фотогалерея Furious на сайте ВМФ США] (англ.)
- [www.maritimequest.com/warship_directory/great_britain/pages/aircraft_carriers/hms_furious_47.htm Фотогалерея HMS Furious на сайте Maritimequest]
См. также
|
|||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий HMS Furious (1917)
Берг покраснел и улыбнулся.– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
