HMS Glasgow (1909)
HMS Glasgow (Корабль Его Величества «Глазго») — британский бронепалубный крейсер типа «Бристоль». Шестой корабль Королевского флота, носивший это название.
Содержание
Служба
К началу Первой мировой войны патрулировал вблизи побережья Южной Америки. 16 августа 1914 года захватил германское торговое судно Catherina.
Сражение при Коронеле
1 ноября 1914 года в составе эскадры Крэдока принял участие в сражении при Коронеле. Британская эскадра (броненосные крейсера HMS Good Hope и HMS Monmouth, лёгкий крейсер HMS Glasgow, вспомогательный крейсер HMS Otranto) вступила в бой в германской Восточно-азиатской крейсерской эскадрой графа фон Шпее. Британцы потеряли два броненосных крейсера. Glasgow и Otranto сумели уйти.
Фолклендский бой
8 декабря 1914 года крейсер, включённый в состав сильного британского соединения, вновь встретился с кораблями фон Шпее. В ходе разыгравшегося боя немцы потеряли два броненосных и два лёгких крейсера. Скрыться удалось лишь крейсеру Dresden и госпитальному судну.
Потопление «Дрездена»
14 марта 1915 года Glasgow совместно с крейсером Kent блокировал Dresden в бухте острова Робинзон-Крузо. После короткой перестрелки немецкий крейсер, практически исчерпавший запасы топлива и боеприпасов, поднял белый флаг и выслал лейтенанта Канариса в качестве парламентера. Пауза, вызванная переговорами, позволила команде покинуть корабль. В 11 часов снова был поднят стеньговой флаг, открыты кингстоны и в 11:15 крейсер затонул. Вскоре один из матросов Glasgow услышал доносившийся из воды поросячий визг. Британские моряки приютили поднятую на борт свинью, некогда обитавшую на германском крейсере. Животное получило шуточное имя «Тирпиц» — в насмешку над знаменитым германским адмиралом Тирпицем.
1915—1918
В 1915 году крейсер перешёл на Средиземное море. В 1917 году включён в состав 8-й эскадры лёгких крейсеров, действовавшей в Адриатике. В начале 1917 года совместно с HMS Amethyst патрулировал побережье Бразилии.[2]
После войны
После войны недолго служил учебным кораблём кочегаров. В 1922 году продан. Разобран в 1927 году.
См. также
Напишите отзыв о статье "HMS Glasgow (1909)"
Примечания
Литература
- Gray, Randal (ed). Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906-1921. — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
Отрывок, характеризующий HMS Glasgow (1909)
«Любовь? Что такое любовь? – думал он. – Любовь мешает смерти. Любовь есть жизнь. Все, все, что я понимаю, я понимаю только потому, что люблю. Все есть, все существует только потому, что я люблю. Все связано одною ею. Любовь есть бог, и умереть – значит мне, частице любви, вернуться к общему и вечному источнику». Мысли эти показались ему утешительны. Но это были только мысли. Чего то недоставало в них, что то было односторонне личное, умственное – не было очевидности. И было то же беспокойство и неясность. Он заснул.Он видел во сне, что он лежит в той же комнате, в которой он лежал в действительности, но что он не ранен, а здоров. Много разных лиц, ничтожных, равнодушных, являются перед князем Андреем. Он говорит с ними, спорит о чем то ненужном. Они сбираются ехать куда то. Князь Андрей смутно припоминает, что все это ничтожно и что у него есть другие, важнейшие заботы, но продолжает говорить, удивляя их, какие то пустые, остроумные слова. Понемногу, незаметно все эти лица начинают исчезать, и все заменяется одним вопросом о затворенной двери. Он встает и идет к двери, чтобы задвинуть задвижку и запереть ее. Оттого, что он успеет или не успеет запереть ее, зависит все. Он идет, спешит, ноги его не двигаются, и он знает, что не успеет запереть дверь, но все таки болезненно напрягает все свои силы. И мучительный страх охватывает его. И этот страх есть страх смерти: за дверью стоит оно. Но в то же время как он бессильно неловко подползает к двери, это что то ужасное, с другой стороны уже, надавливая, ломится в нее. Что то не человеческое – смерть – ломится в дверь, и надо удержать ее. Он ухватывается за дверь, напрягает последние усилия – запереть уже нельзя – хоть удержать ее; но силы его слабы, неловки, и, надавливаемая ужасным, дверь отворяется и опять затворяется.
Еще раз оно надавило оттуда. Последние, сверхъестественные усилия тщетны, и обе половинки отворились беззвучно. Оно вошло, и оно есть смерть. И князь Андрей умер.
Но в то же мгновение, как он умер, князь Андрей вспомнил, что он спит, и в то же мгновение, как он умер, он, сделав над собою усилие, проснулся.
«Да, это была смерть. Я умер – я проснулся. Да, смерть – пробуждение!» – вдруг просветлело в его душе, и завеса, скрывавшая до сих пор неведомое, была приподнята перед его душевным взором. Он почувствовал как бы освобождение прежде связанной в нем силы и ту странную легкость, которая с тех пор не оставляла его.
Когда он, очнувшись в холодном поту, зашевелился на диване, Наташа подошла к нему и спросила, что с ним. Он не ответил ей и, не понимая ее, посмотрел на нее странным взглядом.
Это то было то, что случилось с ним за два дня до приезда княжны Марьи. С этого же дня, как говорил доктор, изнурительная лихорадка приняла дурной характер, но Наташа не интересовалась тем, что говорил доктор: она видела эти страшные, более для нее несомненные, нравственные признаки.
С этого дня началось для князя Андрея вместе с пробуждением от сна – пробуждение от жизни. И относительно продолжительности жизни оно не казалось ему более медленно, чем пробуждение от сна относительно продолжительности сновидения.
Ничего не было страшного и резкого в этом, относительно медленном, пробуждении.
Последние дни и часы его прошли обыкновенно и просто. И княжна Марья и Наташа, не отходившие от него, чувствовали это. Они не плакали, не содрогались и последнее время, сами чувствуя это, ходили уже не за ним (его уже не было, он ушел от них), а за самым близким воспоминанием о нем – за его телом. Чувства обеих были так сильны, что на них не действовала внешняя, страшная сторона смерти, и они не находили нужным растравлять свое горе. Они не плакали ни при нем, ни без него, но и никогда не говорили про него между собой. Они чувствовали, что не могли выразить словами того, что они понимали.
Они обе видели, как он глубже и глубже, медленно и спокойно, опускался от них куда то туда, и обе знали, что это так должно быть и что это хорошо.
Его исповедовали, причастили; все приходили к нему прощаться. Когда ему привели сына, он приложил к нему свои губы и отвернулся, не потому, чтобы ему было тяжело или жалко (княжна Марья и Наташа понимали это), но только потому, что он полагал, что это все, что от него требовали; но когда ему сказали, чтобы он благословил его, он исполнил требуемое и оглянулся, как будто спрашивая, не нужно ли еще что нибудь сделать.
