HMS Liverpool (1937)
HMS Liverpool (Корабль Его Величества «Ливерпуль») — британский лёгкий крейсер второй серии крейсеров типа «Таун». Заложен 17 февраля 1936 года, спущен на воду 24 марта 1937 года, введён в строй 2 ноября 1938 года. Восьмой корабль Королевского флота, носивший это имя. Крёстной матерью корабля стала миссис Монтагю Норман — жена управляющего Английским банком.
Крейсер участвовал во Второй мировой войне: в патрулях на Дальнем востоке, сражениях на Средиземном море, арктических конвоях. В ходе боёв был дважды серьёзно повреждён итальянскими торпедоносцами. Выведен из состава флота в апреле 1952 года и разобран на металл. Девиз корабля: «Deus nobis haec otia fecit» — Господь дал нам свободу.
Содержание
История службы
Предвоенный период
Вторая мировая война
Начало второй мировой войны крейсер встретил на Ост-Индской станции в составе 5-й эскадры крейсеров. 6 сентября он вышел встречать плавучую базу «Лючия» в Оманский залив. С 10 сентября стал базироваться на Аден, выполняя функции по перехвату немецких рейдеров и блокадопрорывателей. Эту задачу он выполнял весь сентябрь и октябрь. 14 ноября крейсер был переведён в состав Китайской станции и совершил переход в Гонконг с заходами в Сингапур и Сайгон, куда в итоге и прибыл 10 декабря. С 14 декабря действовал в китайских водах, осуществляя защиту торговли и перехват вражеских судов.
Инцидент с «Асама-Мару»
Продолжая в январе патрулировать воды Китая и Японии, 21 числа в 35 милях (56 километрах) от острова Ниидзима перехватил и досмотрел японский лайнер «Асама-Мару». По данным Британского руководства на борту данного судна находились немецкие моряки с торгового судна «Коламбус», затопленного у Восточного побережья США, которые пытались добраться домой в Германию. Соответственно, командующий Китайской станцией направил «Ливерпуль» для перехвата японского лайнера. Крейсер резал курс лайнера на близком расстоянии, заставив его остановиться, после чего отправил досмотровую партию в составе 10 человек, которая, досмотрев судно, сняла с него 21 пассажира, предположительно из состава экипажа «Коламбуса».
Четыре дня спустя руководство NYK Line отправило в отставку капитана «Асама-Мару» — Ватанабе, инкриминируя ему «недостойное поведение». Тем не менее, японская сторона заявила протест, объявив действия Великобритании как злоупотребляющие действия воюющей стороны по отношению к нейтральной, что послужило поводом для нарастания напряжения между двумя странами. Несмотря на негативное отношение японской общественности, оба правительства стремились к улаживанию конфликта путём переговоров. 5 февраля стороны пришли к соглашению об освобождении 9 немцев и обязательстве японской стороны не допускать на свои суда немецких граждан военнообязанного возраста.
28 января крейсер встал на ремонт в Гонконге, по окончании которого занялся уже привычной деятельностью.
Действия в Красном море
В апреле вместе с австралийским крейсером «Хобарт» переведён в состав морских сил Красного моря, где поддерживал военные операции в Сомалиленде.
13 мая вместе с линкором «Рэмиллис», крейсерами «Кент» и «Хобарт», французским тяжёлым крейсером «Сюффрен», эсминцами «Декой», «Дефендер» и шлюпом «Шорэм» сопровождали войсковой конвой US2, перевозящий войска ANZAC на Ближний Восток, в его переходе через Красное море. 17 мая крейсер прибыл в Порт-Судан.
На Средиземном море
В июне крейсер вошел в состав 7-й крейсерской эскадры, Средиземноморского флота. В составе флота из линкоров «Уорспайт» и «Малайя», авианосца «Игл», крейсеров эскадры и эсминцев выходил для атаки итальянских североафриканских конвоев на позицию южнее Крита.
12 июня совместно с крейсером «Глостер» и четырьмя эсминцами произвёл обстрел Тобрука. Крейсера обстреливали вражеские тральщики и старый броненосный крейсер «Сан-Джорджио», пока огонь береговых батарей не заставил их отступить. Тем не менее, тральщик «Джованни Берта» был потоплен.
Бой с конвоем Эсперо
27 июня 1940 года крейсер под флагом вице-адмирала Джона Тови вместе с крейсерами «Кент», «Глостер», «Нептун», «Орион» и «Сидней» вышел для прикрытия крейсеров «Каледон» и «Кейптаун», сопровождающих конвой из Эгейского моря в Египет. В это время летающая лодка «Сандерленд» обнаружила западнее Занте итальянский конвой в составе 3-х эсминцев, доставляющий подкрепления в Тобрук. 7-я крейсерская эскадра отделилась для перехвата данного соединения.
Итальянский конвой был замечен «Ливерпулем» в 60 милях юго-западнее мыса Матапан в 18:30 вечера. В последующем затем бою, минимальные расстояния в котором превышали 13 километров, был потоплен эсминец «Эсперо». Два других смогли оторваться и прибыли в Бенгази вместе со своим грузом. «Ливерпуль» в этом бою получил попадание 120-мм снаряда в корму, не причинившее значительных повреждений. Британские крейсера при этом израсходовали более 5000 снарядов. На «Ливерпуле» осталось около 40 снарядов на ствол. Столь большой расход снарядов командующий флотом адмирал Канингхем объяснял перед Адмиралтейством неопытностью экипажей и ведением боя в наступающих сумерках. Расход боеприпасов привел к отмене операции «MA3» — проводки с Мальты 2-х конвоев: MF1 и MS1.
Бой у Калабрии
Операция «MA3» была повторена только 7 июля уже под другим именем — «MA5», когда крейсер в составе соединения «A» вместе с линкорами «Уорспайт», «Малайя», «Ройал Соверен», авианосцем «Игл», крейсерами «Нептун», «Глостер», «Орион» и «Сидней» и эсминцами «Дэйнти», «Дефендер», «Хэсти», «Хостайл», «Гиперион», «Айлекс», «Импириал», «Джуно», «Вэмпайр» и «Вояджер» вышел на дальнее прикрытие конвоев MF1 и MS1. 8 июля соединение подверглось бомбардировке горизонтальными бомбардировщиками, в ходе которой попадание получил крейсер «Глостер».
9 июля соединение участвовало в бою у Калабрии. «Ливерпуль» и «Нептун» открыли огонь в 15:22, 8 минут спустя огонь открыли итальянские крейсера с расстояния в 23 600 ярдов (13,4 мили). В ходе продолжающейся перестрелки линкор «Уорспайт» добился попадания в итальянский линкор «Джулио Чезаре» в 16:00, после чего итальянский флот покинул поля боя. 11 июля последовали сильные воздушные атаки. 13 июля крейсер получил повреждения от очередных атак.
21 июля крейсер вместе с крейсером «Кейптаун», эсминцами «Стюарт», «Дэйнти», «Дефендер» и «Даймонд» сопровождал конвой в порты Эгейского моря и вернулся с конвоем в Александрию.
29 июля крейсер получил попадание бомбы в передний мостик, которая не взорвалась, пройдя по пути через палубу башни «B». Это попадание для крейсера могло стать фатальным.
30 июля в связи с реорганизацией лёгких сил флота крейсер вместе с крейсерами «Глостер» и «Кент» был переведён в 3-ю крейсерскую эскадру контр-адмирала Edward de Faye Renouf и встал на ремонт на весь август.
Дальнейшие действия
В конце августа, 30-го числа крейсер вышел в море вместе с линкорами «Уорспайт», «Малайя», авианосцем «Игл», крейсерами «Кент», «Глостер», «Орион» и «Сидней», эсминцами «Декой», «Айлекс», «Импириал», «Янус», «Нубиэн», «Вэмпайр», «Вендетта» и польским ORP «Гарланд», как часть дальнего эскорта конвоя MS 2 на Мальту (Операция «MB3»). 2 сентября флот встретился у Пантеллерии с соединением в составе линкора «Вэлиент», авианосца «Иласстриес», крейсеров «Калькутта» и «Ковентри», являющимися подкреплением для флота (Операция «HATS»). 4 сентября флот предпринял воздушные атаки против Родоса, вернувшись в Александрию 5 числа.
17 сентября «Иласстриес» предпринял воздушную атаку Бенгази. Его сопровождали, помимо «Ливерпуля», линкор «Вэлиент», тяжёлый крейсер «Кент», крейсера «Глостер», «Орион» и эсминцы «Нубиэн», «Могавк», «Хироу», «Хэсти», «Гиперион», «Хиуорд», «Декой», «Джервис» и австралийский «Уотерхен». Самолёты авианосца провели атаку судов в гавани, а также выставили мины. В итоге торпедами были потоплены эсминец «Борея» и пароходы «Глория Стелла» (5490 брт) и «Мария Евгения» (4702 брт), а эсминец «Аквилон» подорвался на мине и также затонул.
После этого крейсер «Кент» и эсминцы «Нубиэн» и «Могавк» отделились, чтобы атаковать ранним утром итальянские позиции в Бардии. Незадолго до полуночи «Кент» был торпедирован в корму итальянским торпедоносцем и получил тяжёлые повреждения. После чего «Кент» был отбуксирован в Александрию эсминцем «Нубиэн» под прикрытием крейсера «Орион», крейсера ПВО «Калькутта» и эсминцев «Могавк», «Джервис», «Джуно», «Янус» и австралийского «Вендетта».
22 сентября крейсер сопровождал авианосец «Иласстриес» во время очередного выхода флота в Восточное Средиземноморье. Ливерпуль отделился вместе с крейсерами «Глостер», «Кент», и эсминцами «Могавк» и «Нубиэн» для сопровождения конвоя из Александрии в Нафплион.
28 сентября Ливерпуль совместно с крейсером «Глостер» перебросил на Мальту 1200 человек из состава RAF и подкреплений для острова, на переходе корабли прикрывались крейсером «Сидней».
Первое торпедное попадание
8 октября крейсер вышел в составе флота, состоящего из авианосцев «Игл» и «Иласстриес», линкоров «Малайя», «Рэмиллис» и «Уорспайт», крейсеров «Аякс», «Глостер», «Орион», «Йорк» и «Сидней», эсминцев «Дэйнти», «Декой», «Янус», «Джервис», «Джуно», «Стюарт», «Вэмпайр» и польского «Гарланд» для проводки конвоя MW 2 и встречного конвоя ME 4 из пустых судов в Египет. 11 октября соединение прикрывало воздушные атаки самолётов «Игла» и «Иласстриеса» на Лерос. 12 октября соединение атаковали итальянские миноносцы, один из которых, «Артильере», был потоплен огнём крейсера «Йорк».
14 октября, ранним вечером, после очередных атак Лероса, флот направился домой, в Александрию. В это время крейсер был атакован двумя итальянскими торпедоносцами, медленно летящими на малой высоте. В 18:50 он получил попадание торпедой в носовую часть с правого борта. Взрыв вызвал разлив бензина из бака с авиационным топливом. На корабле было около 5000 галлонов высокооктанового топлива для корабельных Уолрусов и топливо судовых катеров. Растёкшееся топливо смешалось с 70 тоннами забортной воды, протекло на жилую палубу. Несмотря на отданный приказ о запрещении курения и зажигания огня, топливо воспламенилось от короткого замыкания. В 19:20 последовал мощный взрыв, причинивший большие разрушения носовой части корабля и выведший из строя башню «A», вырвав её крышу. Повреждения были столь серьёзны, что экипаж стал готовить спасательные средства.
Тем временем крейсер «Орион» под прикрытием крейсеров ПВО «Калькутта» и «Ковентри», а также эсминцев «Дэйнти», «Декой», «Даймонд» и «Вэмпайр» взял повреждённый крейсер на буксир и пошёл в Александрию на скорости 8 узлов.
15 октября при буксировке у крейсера оторвалась и затонула носовая часть. В тот же день в море похоронили 12 погибших членов экипажа, одного из них неопознанного. Ещё трое умерло ночью перед тем, как крейсера достигли Александрии 16 октября. После этого «Ливерпуль» встал на длительный предварительный ремонт до марта 1941 года. Командир корабля Артур Данкан Рид в конце октября был переведён на линкор «Рэмиллис», а его заменил Альберт Лоренс Поланд.
В ноябре адмиралтейство объявило, что в результате атаки погибло 3 офицера и 27 матросов. Ещё 35 человек были ранены. Поисковые радары засекли приближающиеся самолеты и по флоту даже было разослано предупреждение, но неопытные вахтенные операторы не смогли точно идентифицировать цели и не предупредили капитана на мостике об угрозе.
В ходе предварительного ремонта была изготовлена и установлена временная носовая часть корабля, после чего тот 30 апреля 1941 года через Индийский и Тихий океаны ушёл на ремонт в США с заходами в Аден (5—6 мая), Коломбо (12—13 мая), Сингапур (17—20 мая), Манилу (24—25 мая), Гонолулу (7—9 июня) и Сан-Франциско (16 июня), прибыв на верфь Мэр Айленд в Калифорнии. Ремонт продолжался до октября, но до сентября присутствие корабля не было раскрыто, пока Министерство военно-морского флота не опубликовало список из 12 кораблей, находящихся в портах США.
Крейсер покинул верфь 3 ноября, прибыв в Норфолк на Восточном побережье США 17 ноября. После этого крейсер отправился домой с остановкой на Бермудах, прибыв в Гринок только 5 декабря 1941 года, чтобы завершить установку новых радиолокационных систем и проведения работ по доработке прошедшего ремонта.
В январе на крейсере монтировали радары: Type 273 надводного обнаружения, Type 281 воздушного обнаружения, Type 284 артиллерийский радар главного калибра и Type 285 артиллерийский радар 4-хдюймовых зенитных орудий.
Северные конвои
6 февраля крейсер прибыл в Скапа-Флоу, войдя в состав флота метрополии.
В марте крейсер вошел в состав 18 эскадры крейсеров, выполняющей защиту конвоев и несение службы в северо-западных подходах. Вышел вместе с крейсерами «Тринидад», «Лондон» и «Кент» в патруль восточнее острова Ян-Майен для прикрытия перехода конвоя PQ-12, направляющегося в Кольский залив.
12 апреля входил в состав эскорта обратного конвоя QP-10 вместе с эсминцами «Пенджаби», «Ориби», «Марн», «Фьюри» и «Эклипс», прикрываемый основными силами Хоум-флита. На переходе конвой в течение трёх дней подвергался атакам подводных лодок и авиации, потеряв от атак три судна потопленными и одно повреждённым. 18 апреля крейсер отделился от конвоя, который прибыл 21 числа в Рейкьявик.
13 мая крейсер в составе части флота выходил для прикрытия возвращения из СССР повреждённого крейсера «Тринидад». Группа из линкора «Дюк оф Йорк», авианосца «Викториес», крейсеров «Кент», «Лондон», «Нигерия» и «Норфолк» располагалось западнее острова Медвежий в Баренцевом море, однако встретить возвращающийся крейсер не пришлось. 14 мая он был поражён бомбой, и экипаж оставил его. На обратном пути соединение также подверглось атакам.
23 мая крейсер снова вышел в море на этот раз в составе соединения крейсеров «Кент», «Нигерия» и «Норфолк» и эсминцев «Икарус», «Марн», «Онслоу» и «Ориби». Они прикрывали очередной конвой — PQ-16 в составе 35 судов. Начиная с 25 числа последовали воздушные атаки люфтваффе, повредившие пароход «Карлтон». Совместные атаки лодок и самолётов, совершивших 242 вылета привели к потере за 26—27 число 7 судов. Однако «Ливерпуль» отделился от конвоя 26 числа, для сопровождения встречного конвоя QP-12, вернувшись в базу 28 мая.
Снова на Средиземном море
5 июня крейсер вышел как часть эскорта специального конвоя ws19s с крейсером «Кения» и эсминцами «Бедуин», «Эскапейд», «Икарус», «Марн», «Мачлесс», «Онслоу», и эскортными миноносцами «Бэдсуорт», «Блэнкни», «Миддлтон» и польским «Куявяк». Конвой предназначался для подвоза припасов на Мальту — операция «Гарпун». 11 июня, в Гибралтаре, крейсер вошёл в состав соединения W, прикрывающего конвой на переходе через Средиземное море. В состав соединения, помимо «Ливерпуля», вошли линкор «Малайя», авианосцы «Игл» и «Аргус» и крейсера «Кения» и «Харибдис». 13 июня корабли сопровождения произвели заправку топливом. в 17:25 показался первый самолёт противника — пока ещё разведчик.
Второе торпедное попадание
Уже 14 июня конвой юго-западнее Сардинии подвергся атаке 38 самолетов Оси. В ходе атаки был потоплен транспорт «Танимбар», а «Ливерпуль» был атакован торпедоносцами и получил очередное попадание авиаторпедой. Первые две торпеды пересекли курс корабля и прошли по левому борту, ещё одна торпеда прошла за кормой, но 4-я торпеда с итальянского торпедоносца попала в правый борт в районе машинного отделения и снова покалечила крейсер. Это произошло в 11:25 в точке с координатами 37°55′ с. ш. 07°38′ в. д. / 37.917° с. ш. 7.633° в. д. (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=37.917&mlon=7.633&zoom=14 (O)] (Я). Затопление вызвало крен в семь градусов и блокировку рулевого управления. Скорость корабля упала до 4-х узлов. Были также заблокированы подъёмники боеприпасов башен «X» и «Y». На крейсере было 15 убитых и 22 раненых.
В 12:40 крейсер был взят на буксир эсминцем «Антилопа» и под эскортом эсминца «Уэсткотт» и корветов «Джонквил» и «Спири» отправился в Гибралтар, однако уже в 16:26 буксир отдал концы, поскольку в 16:31 последовала атака 5 истребителей-бомбардировщиков Fiat CR.42. Но попаданий не последовало. В 17:28 крейсер снова взяли на буксир, но буквально на пару минут. В 18:00 последовала очередная атака, на этот раз горизонтальных бомбардировщиков: 1 Piaggio P.108 и 8 Cant Z.1007. Снова без попаданий, снова взят на буксир только в 19:45. В 20:15 последовала вторая атака горизонтальных бомбардировщиков — 5 Cant Z.1007. Без попаданий. в 22:25 крейсер подвергся атаке 6 торпедоносцев. Без последствий.
15 июня в 14:22 крейсер отбил атаку очередных трёх торпедоносцев. В 15:35 к отряду присоединился буксир «Сальвония», которому «Антилопа» и передал крейсер вечером.
16 июня отряд подвергся очередным нападениям вражеской авиации, однако дополнительные повреждения крейсер получил по ошибке от интенсивного зенитного огня эсминца «Уэсткотт». На крейсере было много раненых, в том числе трое убитых.
17 числа в 17:15 крейсер прибыл в Гибралтар и уже в 19:20 к обследованию подводной части приступили водолазы. На крейсере произведён подготовительный ремонт для перехода через океан в Великобританию. Туда крейсер отправился только 5 августа. По прибытию в Великобританию крейсер встал на более чем двухгодичный ремонт на верфи «Dockyard» в Розайте. В боевых действиях крейсеру принять участие уже не довелось.
Напишите отзыв о статье "HMS Liverpool (1937)"
Ссылки
- G.R. Steele. [www.lancs.ac.uk/staff/ecagrs/grshmsl.htm HMS Liverpool] (англ.). Проверено 10 сентября 2009. [www.webcitation.org/66kq4fy79 Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
- Gordon Smith. [www.naval-history.net/xGM-Chrono-06CL-Liverpool.htm Naval-History.Net H.M.S. LIVERPOOL] (англ.). Проверено 19 сентября 2009. [www.webcitation.org/66kq5IifF Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
- Gudmundur Helgason. [uboat.net/allies/warships/ship/1230.html uboat.net - The U-boat War 1939-1945 HMS Liverpool (11)] (англ.). Проверено 19 сентября 2009. [www.webcitation.org/66kq5kzlJ Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
- Mike. [www.world-war.co.uk/index.php3 World War 2 Cruisers. HMS Liverpool (C11)] (англ.). Проверено 19 сентября 2009. [www.webcitation.org/66kq6FAdT Архивировано из первоисточника 8 апреля 2012].
| ||||||||||||||||
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи о флоте желательно?:
|
Отрывок, характеризующий HMS Liverpool (1937)
– Да что ж ты кричишь, успокойся, – говорил Ростов: – вот опять кровь пошла. Постой же, перебинтовать надо. Денисова перебинтовали и уложили спать. На другой день он проснулся веселый и спокойный. Но в полдень адъютант полка с серьезным и печальным лицом пришел в общую землянку Денисова и Ростова и с прискорбием показал форменную бумагу к майору Денисову от полкового командира, в которой делались запросы о вчерашнем происшествии. Адъютант сообщил, что дело должно принять весьма дурной оборот, что назначена военно судная комиссия и что при настоящей строгости касательно мародерства и своевольства войск, в счастливом случае, дело может кончиться разжалованьем.Дело представлялось со стороны обиженных в таком виде, что, после отбития транспорта, майор Денисов, без всякого вызова, в пьяном виде явился к обер провиантмейстеру, назвал его вором, угрожал побоями и когда был выведен вон, то бросился в канцелярию, избил двух чиновников и одному вывихнул руку.
Денисов, на новые вопросы Ростова, смеясь сказал, что, кажется, тут точно другой какой то подвернулся, но что всё это вздор, пустяки, что он и не думает бояться никаких судов, и что ежели эти подлецы осмелятся задрать его, он им ответит так, что они будут помнить.
Денисов говорил пренебрежительно о всем этом деле; но Ростов знал его слишком хорошо, чтобы не заметить, что он в душе (скрывая это от других) боялся суда и мучился этим делом, которое, очевидно, должно было иметь дурные последствия. Каждый день стали приходить бумаги запросы, требования к суду, и первого мая предписано было Денисову сдать старшему по себе эскадрон и явиться в штаб девизии для объяснений по делу о буйстве в провиантской комиссии. Накануне этого дня Платов делал рекогносцировку неприятеля с двумя казачьими полками и двумя эскадронами гусар. Денисов, как всегда, выехал вперед цепи, щеголяя своей храбростью. Одна из пуль, пущенных французскими стрелками, попала ему в мякоть верхней части ноги. Может быть, в другое время Денисов с такой легкой раной не уехал бы от полка, но теперь он воспользовался этим случаем, отказался от явки в дивизию и уехал в госпиталь.
В июне месяце произошло Фридландское сражение, в котором не участвовали павлоградцы, и вслед за ним объявлено было перемирие. Ростов, тяжело чувствовавший отсутствие своего друга, не имея со времени его отъезда никаких известий о нем и беспокоясь о ходе его дела и раны, воспользовался перемирием и отпросился в госпиталь проведать Денисова.
Госпиталь находился в маленьком прусском местечке, два раза разоренном русскими и французскими войсками. Именно потому, что это было летом, когда в поле было так хорошо, местечко это с своими разломанными крышами и заборами и своими загаженными улицами, оборванными жителями и пьяными и больными солдатами, бродившими по нем, представляло особенно мрачное зрелище.
В каменном доме, на дворе с остатками разобранного забора, выбитыми частью рамами и стеклами, помещался госпиталь. Несколько перевязанных, бледных и опухших солдат ходили и сидели на дворе на солнушке.
Как только Ростов вошел в двери дома, его обхватил запах гниющего тела и больницы. На лестнице он встретил военного русского доктора с сигарою во рту. За доктором шел русский фельдшер.
– Не могу же я разорваться, – говорил доктор; – приходи вечерком к Макару Алексеевичу, я там буду. – Фельдшер что то еще спросил у него.
– Э! делай как знаешь! Разве не всё равно? – Доктор увидал подымающегося на лестницу Ростова.
– Вы зачем, ваше благородие? – сказал доктор. – Вы зачем? Или пуля вас не брала, так вы тифу набраться хотите? Тут, батюшка, дом прокаженных.
– Отчего? – спросил Ростов.
– Тиф, батюшка. Кто ни взойдет – смерть. Только мы двое с Макеевым (он указал на фельдшера) тут трепемся. Тут уж нашего брата докторов человек пять перемерло. Как поступит новенький, через недельку готов, – с видимым удовольствием сказал доктор. – Прусских докторов вызывали, так не любят союзники то наши.
Ростов объяснил ему, что он желал видеть здесь лежащего гусарского майора Денисова.
– Не знаю, не ведаю, батюшка. Ведь вы подумайте, у меня на одного три госпиталя, 400 больных слишком! Еще хорошо, прусские дамы благодетельницы нам кофе и корпию присылают по два фунта в месяц, а то бы пропали. – Он засмеялся. – 400, батюшка; а мне всё новеньких присылают. Ведь 400 есть? А? – обратился он к фельдшеру.
Фельдшер имел измученный вид. Он, видимо, с досадой дожидался, скоро ли уйдет заболтавшийся доктор.
– Майор Денисов, – повторил Ростов; – он под Молитеном ранен был.
– Кажется, умер. А, Макеев? – равнодушно спросил доктор у фельдшера.
Фельдшер однако не подтвердил слов доктора.
– Что он такой длинный, рыжеватый? – спросил доктор.
Ростов описал наружность Денисова.
– Был, был такой, – как бы радостно проговорил доктор, – этот должно быть умер, а впрочем я справлюсь, у меня списки были. Есть у тебя, Макеев?
– Списки у Макара Алексеича, – сказал фельдшер. – А пожалуйте в офицерские палаты, там сами увидите, – прибавил он, обращаясь к Ростову.
– Эх, лучше не ходить, батюшка, – сказал доктор: – а то как бы сами тут не остались. – Но Ростов откланялся доктору и попросил фельдшера проводить его.
– Не пенять же чур на меня, – прокричал доктор из под лестницы.
Ростов с фельдшером вошли в коридор. Больничный запах был так силен в этом темном коридоре, что Ростов схватился зa нос и должен был остановиться, чтобы собраться с силами и итти дальше. Направо отворилась дверь, и оттуда высунулся на костылях худой, желтый человек, босой и в одном белье.
Он, опершись о притолку, блестящими, завистливыми глазами поглядел на проходящих. Заглянув в дверь, Ростов увидал, что больные и раненые лежали там на полу, на соломе и шинелях.
– А можно войти посмотреть? – спросил Ростов.
– Что же смотреть? – сказал фельдшер. Но именно потому что фельдшер очевидно не желал впустить туда, Ростов вошел в солдатские палаты. Запах, к которому он уже успел придышаться в коридоре, здесь был еще сильнее. Запах этот здесь несколько изменился; он был резче, и чувствительно было, что отсюда то именно он и происходил.
В длинной комнате, ярко освещенной солнцем в большие окна, в два ряда, головами к стенам и оставляя проход по середине, лежали больные и раненые. Большая часть из них были в забытьи и не обратили вниманья на вошедших. Те, которые были в памяти, все приподнялись или подняли свои худые, желтые лица, и все с одним и тем же выражением надежды на помощь, упрека и зависти к чужому здоровью, не спуская глаз, смотрели на Ростова. Ростов вышел на середину комнаты, заглянул в соседние двери комнат с растворенными дверями, и с обеих сторон увидал то же самое. Он остановился, молча оглядываясь вокруг себя. Он никак не ожидал видеть это. Перед самым им лежал почти поперек середняго прохода, на голом полу, больной, вероятно казак, потому что волосы его были обстрижены в скобку. Казак этот лежал навзничь, раскинув огромные руки и ноги. Лицо его было багрово красно, глаза совершенно закачены, так что видны были одни белки, и на босых ногах его и на руках, еще красных, жилы напружились как веревки. Он стукнулся затылком о пол и что то хрипло проговорил и стал повторять это слово. Ростов прислушался к тому, что он говорил, и разобрал повторяемое им слово. Слово это было: испить – пить – испить! Ростов оглянулся, отыскивая того, кто бы мог уложить на место этого больного и дать ему воды.
– Кто тут ходит за больными? – спросил он фельдшера. В это время из соседней комнаты вышел фурштадский солдат, больничный служитель, и отбивая шаг вытянулся перед Ростовым.
– Здравия желаю, ваше высокоблагородие! – прокричал этот солдат, выкатывая глаза на Ростова и, очевидно, принимая его за больничное начальство.
– Убери же его, дай ему воды, – сказал Ростов, указывая на казака.
– Слушаю, ваше высокоблагородие, – с удовольствием проговорил солдат, еще старательнее выкатывая глаза и вытягиваясь, но не трогаясь с места.
– Нет, тут ничего не сделаешь, – подумал Ростов, опустив глаза, и хотел уже выходить, но с правой стороны он чувствовал устремленный на себя значительный взгляд и оглянулся на него. Почти в самом углу на шинели сидел с желтым, как скелет, худым, строгим лицом и небритой седой бородой, старый солдат и упорно смотрел на Ростова. С одной стороны, сосед старого солдата что то шептал ему, указывая на Ростова. Ростов понял, что старик намерен о чем то просить его. Он подошел ближе и увидал, что у старика была согнута только одна нога, а другой совсем не было выше колена. Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутой головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковой бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки глазами. Ростов поглядел на курносого солдата, и мороз пробежал по его спине.
– Да ведь этот, кажется… – обратился он к фельдшеру.
– Уж как просили, ваше благородие, – сказал старый солдат с дрожанием нижней челюсти. – Еще утром кончился. Ведь тоже люди, а не собаки…
– Сейчас пришлю, уберут, уберут, – поспешно сказал фельдшер. – Пожалуйте, ваше благородие.
– Пойдем, пойдем, – поспешно сказал Ростов, и опустив глаза, и сжавшись, стараясь пройти незамеченным сквозь строй этих укоризненных и завистливых глаз, устремленных на него, он вышел из комнаты.
Пройдя коридор, фельдшер ввел Ростова в офицерские палаты, состоявшие из трех, с растворенными дверями, комнат. В комнатах этих были кровати; раненые и больные офицеры лежали и сидели на них. Некоторые в больничных халатах ходили по комнатам. Первое лицо, встретившееся Ростову в офицерских палатах, был маленький, худой человечек без руки, в колпаке и больничном халате с закушенной трубочкой, ходивший в первой комнате. Ростов, вглядываясь в него, старался вспомнить, где он его видел.
– Вот где Бог привел свидеться, – сказал маленький человек. – Тушин, Тушин, помните довез вас под Шенграбеном? А мне кусочек отрезали, вот… – сказал он, улыбаясь, показывая на пустой рукав халата. – Василья Дмитриевича Денисова ищете? – сожитель! – сказал он, узнав, кого нужно было Ростову. – Здесь, здесь и Тушин повел его в другую комнату, из которой слышался хохот нескольких голосов.
«И как они могут не только хохотать, но жить тут»? думал Ростов, всё слыша еще этот запах мертвого тела, которого он набрался еще в солдатском госпитале, и всё еще видя вокруг себя эти завистливые взгляды, провожавшие его с обеих сторон, и лицо этого молодого солдата с закаченными глазами.
Денисов, закрывшись с головой одеялом, спал не постели, несмотря на то, что был 12 й час дня.
– А, Г'остов? 3до'ово, здо'ово, – закричал он всё тем же голосом, как бывало и в полку; но Ростов с грустью заметил, как за этой привычной развязностью и оживленностью какое то новое дурное, затаенное чувство проглядывало в выражении лица, в интонациях и словах Денисова.
Рана его, несмотря на свою ничтожность, все еще не заживала, хотя уже прошло шесть недель, как он был ранен. В лице его была та же бледная опухлость, которая была на всех гошпитальных лицах. Но не это поразило Ростова; его поразило то, что Денисов как будто не рад был ему и неестественно ему улыбался. Денисов не расспрашивал ни про полк, ни про общий ход дела. Когда Ростов говорил про это, Денисов не слушал.
Ростов заметил даже, что Денисову неприятно было, когда ему напоминали о полке и вообще о той, другой, вольной жизни, которая шла вне госпиталя. Он, казалось, старался забыть ту прежнюю жизнь и интересовался только своим делом с провиантскими чиновниками. На вопрос Ростова, в каком положении было дело, он тотчас достал из под подушки бумагу, полученную из комиссии, и свой черновой ответ на нее. Он оживился, начав читать свою бумагу и особенно давал заметить Ростову колкости, которые он в этой бумаге говорил своим врагам. Госпитальные товарищи Денисова, окружившие было Ростова – вновь прибывшее из вольного света лицо, – стали понемногу расходиться, как только Денисов стал читать свою бумагу. По их лицам Ростов понял, что все эти господа уже не раз слышали всю эту успевшую им надоесть историю. Только сосед на кровати, толстый улан, сидел на своей койке, мрачно нахмурившись и куря трубку, и маленький Тушин без руки продолжал слушать, неодобрительно покачивая головой. В середине чтения улан перебил Денисова.
– А по мне, – сказал он, обращаясь к Ростову, – надо просто просить государя о помиловании. Теперь, говорят, награды будут большие, и верно простят…
– Мне просить государя! – сказал Денисов голосом, которому он хотел придать прежнюю энергию и горячность, но который звучал бесполезной раздражительностью. – О чем? Ежели бы я был разбойник, я бы просил милости, а то я сужусь за то, что вывожу на чистую воду разбойников. Пускай судят, я никого не боюсь: я честно служил царю, отечеству и не крал! И меня разжаловать, и… Слушай, я так прямо и пишу им, вот я пишу: «ежели бы я был казнокрад…
– Ловко написано, что и говорить, – сказал Тушин. Да не в том дело, Василий Дмитрич, – он тоже обратился к Ростову, – покориться надо, а вот Василий Дмитрич не хочет. Ведь аудитор говорил вам, что дело ваше плохо.
– Ну пускай будет плохо, – сказал Денисов. – Вам написал аудитор просьбу, – продолжал Тушин, – и надо подписать, да вот с ними и отправить. У них верно (он указал на Ростова) и рука в штабе есть. Уже лучше случая не найдете.
– Да ведь я сказал, что подличать не стану, – перебил Денисов и опять продолжал чтение своей бумаги.
Ростов не смел уговаривать Денисова, хотя он инстинктом чувствовал, что путь, предлагаемый Тушиным и другими офицерами, был самый верный, и хотя он считал бы себя счастливым, ежели бы мог оказать помощь Денисову: он знал непреклонность воли Денисова и его правдивую горячность.
Когда кончилось чтение ядовитых бумаг Денисова, продолжавшееся более часа, Ростов ничего не сказал, и в самом грустном расположении духа, в обществе опять собравшихся около него госпитальных товарищей Денисова, провел остальную часть дня, рассказывая про то, что он знал, и слушая рассказы других. Денисов мрачно молчал в продолжение всего вечера.
Поздно вечером Ростов собрался уезжать и спросил Денисова, не будет ли каких поручений?
– Да, постой, – сказал Денисов, оглянулся на офицеров и, достав из под подушки свои бумаги, пошел к окну, на котором у него стояла чернильница, и сел писать.
– Видно плетью обуха не пег'ешибешь, – сказал он, отходя от окна и подавая Ростову большой конверт. – Это была просьба на имя государя, составленная аудитором, в которой Денисов, ничего не упоминая о винах провиантского ведомства, просил только о помиловании.
– Передай, видно… – Он не договорил и улыбнулся болезненно фальшивой улыбкой.
Вернувшись в полк и передав командиру, в каком положении находилось дело Денисова, Ростов с письмом к государю поехал в Тильзит.
13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.
