HMS Neptune (1909)
«Нептун» (англ. HMS Neptune) — британский линейный корабль-дредноут. Седьмой британский корабль, названный в честь древнеримского бога Нептуна.
Конструкция «Нептуна» представляла дальнейшее развитие проекта «Сент-Винсент». «Нептун» стал первым линкором британского флота с отличным от «Дредноута» расположением орудий главного калибра. Корабль получил на вооружение 50-калиберные 305-мм орудия главного калибра в двухорудийных башнях. Бортовые башни были расположены диагонально, а кормовые впервые в британском флоте расположили по линейно-возвышенной схеме. Это позволяло при незначительном увеличении длины корпуса линкора вести бортовой огонь из всех десяти орудий. Изменили и местоположение противоминной артиллерии, перенеся орудия с крыш башен главного калибра в надстройки. Недостатками линкора считались малая толщина главного броневого пояса — 254 мм — и недостаточная живучесть стволов 50-калиберных орудий главного калибра. Дальнейшим развитием «Нептуна» стали два линейных корабля типа «Колоссус».
Во время Первой мировой войны «Нептун» использовался малоинтенсивно. Участвовал в Ютландском сражении, находясь в середине боевой линии. Предположительно добился нескольких попаданий в германский линейный крейсер «Лютцов». После войны был выведен в резерв и в 1922 году продан для разделки на металл.
Содержание
История проектирования
Программа 1908 бюджетного года предусматривала постройку одного линкора и одного линейного крейсера[ком. 1]. Проект линкора получил шифр К-2. Основным отличием будущего корабля от «Сент-Винсента» стала другая схема расположения башен главного калибра (ГК)[3].
В 1907 году были заложены американские линкоры типа «Делавэр»[ком. 2] и бразильские «Минас Жерайс» с бортовым залпом из десяти 305-мм орудий. Британские линкоры имели в бортовом залпе лишь восемь орудий, поэтому на следующем линкоре британские кораблестроители попытались разместить орудия более оптимально. Комитет по кораблестроению рассмотрел несколько вариантов расположения башен. Их попытались разместить таким образом, чтобы все десять орудий могли стрелять на один борт[3].
Для уменьшения длины корпуса кормовую группу башен расположили по линейно-возвышенной схеме. Впервые в британском флоте четвёртая башня была размещена над пятой, что теоретически давало ей возможность вести огонь в кормовом секторе. От линейно-возвышенного размещения носовых башен отказались, посчитав, что это излишне утяжелит нос и приведёт к ухудшению мореходности. Центральную пару размещённых побортно башен поставили диагонально — правая была смещена в корму по отношению к левой, как на линейных крейсерах типа «Инвинсибл»[4]. При расположении башен таким способом новый линкор получал бортовой залп из десяти орудий при умеренном росте длины корпуса. Кроме этого, уменьшили количество противоминных орудий и изменили их расположение. Также была немного увеличена толщина пояса в оконечностях и забронированы дымоходы[3].
По настоянию Фишера, постройка «Нептуна» была окутана покровом секретности. Пресса приписывала «Нептуну» невероятные характеристики. Так, «Дейли телеграф» утверждала, что новый корабль получит 343-мм орудия, не будет иметь труб, а двигателем для него послужит газотурбинная силовая установка[3].
Конструкция
Корпус
| Статьи проектной весовой нагрузки | ||||
|---|---|---|---|---|
| Длинные тонны[1] | Метрические тонны[ком. 3] | |||
| Водоизмещение | нормальное | полное | нормальное | полное |
| Корпус | 6750 | 6750 | 6858 | 6858 |
| Бронирование | 5706 | 5706 | 5797 | 5797 |
| Вооружение | 3569 | 3624 | 3626 | 3682 |
| Силовая установка | 2131 | 2370 | 2165 | 2408 |
| Уголь | 900 | 2090 | 914 | 2123 |
| Основное оборудование | 690 | 831 | 701 | 844 |
| Нефть | 792 | 0 | 805 | |
| Запасы | 60 | 60 | 61 | 61 |
| Запас водоизмещения | 100 | 100 | 102 | 102 |
| ИТОГО | 19 906 | 22 323 | 20 224 | 22 680 |
«Нептун» имел корпус с развитым полубаком и форштевнем таранной формы. Длина корпуса между перпендикулярами 155,45 м, по ватерлинии — 164,9. Ширина 25,91 м. Осадка в полном грузу носом 7,32 м, кормой — 8,55 м. По сравнению с «Сент-Винсентом» длину корпуса пришлось увеличить на 3 метра, а ширину — на 0,3. Полное водоизмещение при этом выросло на 650 тонн[5]. Нормальное водоизмещение составило 19 680 длинных тонн (19 996 метрических), полное — 23 123 длинные тонны (23 494 метрические)[2]. Надстройка получилась более развитой — из носовой, центральной и кормовой частей, соединённых сверху навесной палубой. Грот-мачта по сравнению с предыдущим типом была сдвинута дальше в корму[5].
Корпус выполнялся из «мягкой» судостроительной стали. Система набора корпуса продольно-поперечная. Днище и передняя палуба имели продольную систему набора из днищевых и бортовых стрингеров и продольных палубных бимсов. Борта и остальные палубы выполнялись по поперечной схеме с набором из шпангоутов и бимсов с передачей нагрузки на продольные переборки. Детали связи в виде двойных и одинарных стальных листов соединялись между собой клёпкой. Максимальная толщина стальных листов достигала 13 мм. Соединение проводилось либо внахлёст, либо встык с подкреплением с одной или двух сторон уголками и рёбрами жёсткости[5].
Основной частью силового набора являлся наборной вертикальный киль, проходящий от форштевня до ахтерштевня. Форштевень и ахтерштевень были составными и изготовлялись методом литья. Между бортовыми переборками и внешней обшивкой располагались угольные ямы. Для снижения бортовой качки применялись скуловые кили, проходившие от центра носовой орудийной башни «А» до центра концевой кормовой башни «Y»[5].
В состав спасательных средств входили два 50-футовых (15,25 м) паровых катера, один 42-футовый (12,81 м) парусный баркас, один 36-футовый (10,98 м) парусный полубаркас, три 32-футовых (9,76 м) спасательных катера, три 27-футовых (8,24 м) вельбота, одна 30-футовая (9,15 м) гичка, один 16-футовый (4,88 м) ял и один 13,5-футовый (4,11 м) бальзовый плот[2].
Корабль оснащался двумя бесштоковыми становыми якорями «адмиралтейского» типа массой по 6605 кг, одним таким же запасным и одним кормовым 2133,9-килограммовым якорем[2].
В качестве радиотехнического оборудования использовались радиостанции типов «Mk.I», «Mk.II» и радиостанция короткого радиуса действия типа «9»[2].
Каюты офицеров снова вернули в корму, а матросские кубрики разместили в носовой части[6]. По штату в 1910 году экипаж корабля состоял из 756 человек, в 1913—759, а в 1914—813[2].
Вооружение
Основным вооружением «Нептуна» были десять 305-мм 50-калиберных орудий Mk.XI в пяти башенных установках Mk.XI. Носовая башня «А» была расположена на полубаке. Бортовые башни размещались эшелонированно — правая ближе к корме. Кормовая группа башен была размещена линейно-возвышенно — башня X была расположена над кормовой башней Y[7].
50-калиберное орудие Mk.XI имело ствол, скреплённый проволокой, и картузное заряжание с поршневым затвором системы Вэлина. Заряжание производилось при постоянном угле возвышения 5°[8]. Максимальный боезапас составлял по 100 выстрелов на орудие. В мирное время общий боекомплект состоял из 800 снарядов (бронебойных, полубронебойных, фугасных) для 305-мм орудий, по 80 снарядов на ствол: 20 бронебойных, 40 полубронебойных, 20 фугасных. Первые два типа снарядов были начинены чёрным порохом. Фугасные снаряды были снаряжены пикриновой кислотой (лиддитом). В военное время количество снарядов возрастало до 1000 штук[9].
Противоминная батарея состояла из 102-мм 50-калиберных орудий BL Mark VII в установках Mk.II. Боезапас — по 150 снарядов на ствол. По сравнению с предыдущим типом количество орудий было уменьшено с 20 до 16[10]. Расположение противоминных орудий также было изменено. От размещения на крышах башен ГК отказались, разместив их в надстройке в трёх плутонгах. Максимальный угол возвышения орудий — 15°. Орудия стреляли снарядами весом 14,1 кг с начальной скоростью 873 м/с на дальность до 58 кабельтовых (около 11 000 м). Общий боекомплект 102-мм орудий составлял 2400 выстрелов четырёх типов: бронебойных, полубронебойных, фугасных и шрапнели. Первые три типа снаряжались лиддитом[11].
По проекту в состав вооружения также входили одна 76-мм пушка, четыре 47-мм салютные пушки и пять пулемётов Максима с боезапасом на 5000 патронов. В 1916 году, на второй год войны, в состав вооружения были добавлены две 76-мм зенитные пушки, а в 1917 году — одна 102-мм зенитная пушка[2]. При этом количество противоминных 102-мм орудий было уменьшено до 12 за счёт демонтажа орудий с верхней платформы и нижнего каземата кормовой надстройки[11].
| Орудие | 12″/50 Mark XI[8] | 4″/50 BL Mark VII[12] | 3″/45 20cwt QF HA Mark I[13] | 47-мм Гочкиса[14] | |
|---|---|---|---|---|---|
| Год разработки | 1906 | 1904 | 1910 | 1885 | |
| Калибр, мм | 305 | 102 | 76 | 47 | |
| Длина ствола, калибров | 50 | 50 | 45 | 40 | |
| Масса орудия, кг | 67 770 | 2126 | 1020 | 240 | |
| Скорострельность, выстр./мин | 1,5 | 6—8 | 12—14 | 20 | |
| Установка | BXI | PII | HA Mark II | ? | ? |
| Углы склонения/возвышения | −3°/+15°[ком. 4] | −7°/+15° | −10°/+60° | −10°/+90° | /+60°? |
| Тип заряжания | картузное | унитарное | |||
| Тип снаряда | бронебойный Mark VIa (4crh) |
полубронебойный | шрапнельный? | фугасный | |
| Вес снаряда, кг | 389,8 | 14,06 | 14,06 | 5,67 | 1,5 |
| Вес и тип метательного заряда | 139,25 кг MD45 | 4,3 кг MD16 | 2,7 кг MD8 | 0,96 кг MD | 0,24 кг MD |
| Начальная скорость, м/с | 869 | 873 | 732 | 762 | 574 |
| Максимальная дальность, м | 19 380 | 12 660 | |||
| Досягаемость по высоте максимальная, м | — | — | ? | 11 340 | 3000 |
| Эффективная, м | — | — | ? | 7160 | 1100 |
Минно-торпедное вооружение состояло из трёх 457-мм торпедных аппаратов — кормового и двух бортовых, с общим боезапасом 18 торпед[2].
Линейный корабль был оснащён шестью дальномерами фирмы «Бар и Струд» с базой 9 футов (2,74 метра)[15]. Для централизованного управления огнём главного калибра впервые был установлен командно-дальномерный пост (КДП), разработанный Перси Скотом. КДП размещался на площадке под фор-марсом. Разработку Перси Скота подвергли длительным испытаниям. Поначалу она не оправдывала возлагавшихся на неё надежд, однако её усовершенствованный вариант в 1912 году успешно прошёл испытания на линкоре «Тандерер», после чего серийно производился фирмой «Виккерс» и ставился на все британские линкоры. КДП оснащался собственным дальномером. Также управление огнём можно было осуществлять индивидуально из каждой башни[10].
Командно-дальномерный пост (КДП) представлял собой установленный на марсе фок-мачты пост, зашитый со всех сторон стальными листами. Он был предназначен для определения исходных данных для наведения орудий главного калибра на цель при ведении огня с центральной наводкой. Дальномеры давали определённую погрешность по дальности, поэтому основным способом ведения огня на то время была стрельба с корректировкой по всплескам собственных снарядов. Артиллерийский офицер выдавал предварительные углы наведения на цель (вертикальный и горизонтальный), визируя цель и получая данные по дальности от дальномерщика. После первого выстрела он наблюдал всплеск от снаряда и корректировал углы наведения орудия, добиваясь попадания в цель[16].
При ведении огня каждой башней по отдельности всплески снарядов смешивались, что затрудняло определение, где какой снаряд упал, и не давало возможности корректировать огонь. Большой проблемой было также то, что и корабль с орудием, и цель были подвижными, поэтому стрелять необходимо было в точку упреждения — место встречи снаряда с целью. На КДП находились дальномер и пост управления стрельбой главного артиллерийского офицера. Дальность, угол визирования цели и его скорость передавались на так называемый «столик Дрейера» — механический аналог компьютера, который вырабатывал поправочные углы вертикального и горизонтального наведения. Артиллерийский офицер на приборах, расположенных на его рабочем месте, задавал на шкалах нужные цифры углов горизонтального и вертикального наведения. Электрический сигнал от этих приборов передавался в башни на такие же приборы. У наводчика в башне на этих приборах были также стрелки текущего угла поворота башни и угла возвышения орудия. Вращая башню и поднимая орудие, наводчик совмещал стрелки, добиваясь необходимого угла возвышения и горизонтальной наводки. При совпадении стрелок замыкалась цепь, и на посту управления огнём раздавался сигнал и зажигалась красная лампа. Офицер нажимал на спуск на механизме, сходном с пистолетным, и производился залп[16].
К концу Первой мировой войны подобные приборы были созданы фирмой Виккерс и для управления орудия противоминного калибра. Пульт наведения с приборами управления артиллерийской стрельбой находился в отдельной закрытой рубке. Батарея правого и левого борта имела свои индивидуальные приборы управления для возможности ведения раздельного одновременного огня на два борта[16].
По проекту линкор оснащался восемью парами 24-дюймовых (610-мм) прожекторов. По четыре пары находилось на носовой надстройке и на специальной прожекторной площадке на грот-мачте. В ходе войны состав прожекторов был изменён, и в 1917 году на «Нептуне» стояло уже семь 36-дюймовых (914-мм) прожекторов. Два из них стояли на фок-мачте, три — вокруг второй трубы — и ещё два — на грот-мачте[10].
В 1918 году на крыше башни «А» установили взлётную платформу для лёгкого колёсного биплана Сопвич «Пап» или Сопвич «Кэмел», выполнявшего функции самолёта-корректировщика или разведчика[17].
Бронирование
Вся толстая вертикальная броня изготавливалась из цементированной крупповской брони. Схема бронирования, по сравнению с «Сент-Винсентом», была немного изменена. 254-мм участок пояса заканчивался, немного не доходя до внешней части кормового барбета, а не выходил за него. В носовой оконечности пояс вместо 51-мм имел 64-мм толщину. Вместо бронированной кормовой боевой рубки разместили легкобронированную сигнальную. Дымоходы впервые получили бронирование из 25-мм плит[10].
Главный броневой пояс в пределах между барбетами носовой и кормовой башен имел толщину 254 мм. Его верхняя часть опиралась на бимсы средней палубы и при нормальной нагрузке поднималась над водой на 0,76 м, а нижняя часть уходила под воду на 1,32 м. Подводная часть пояса уменьшалась до 203 мм. В носовой оконечности пояс имел толщину 178 мм, а в десяти метрах перед форштевнем утончался до 64 мм. В кормовой части до самого ахтерштевня пояс продолжался плитами 64-мм толщины[2][17]. На протяжении всего 254-мм участка поверх главного пояса шёл верхний 203-мм пояс[2][17].
Главные броневые переборки шли под углом от края 254-мм и 203-мм поясов к наружным краям барбетов концевых башен. Главная носовая переборка имела толщину плит 127 мм над главной палубой и 102 мм ниже, а кормовая — 229 и 203 мм[18]. 178-мм участок бронепояса замыкался 102-мм переборкой выше уровня главной палубы и 127-мм ниже её. Внутренние переборки не бронировались[2].
Как таковой цельной броневой продольной переборки не было. Её функцию выполняли защитные броневые экраны, расположенные по всей длине корпуса между кормовыми и носовыми погребами. В районе погребов носовой башни они имели толщину 25 мм, у погребов средних башен — 76 мм, у кормовых — 51—76 мм. Котельные отделения прикрывались 51-мм экранами, а машинные отделения — 38-мм[19].
Главная палуба на протяжении между главными броневыми носовой и кормовой переборками зашивалась 32-мм броневыми плитами. Средняя палуба бронировалась между внешними сторонами барбетов крайних башен. И на горизонтальном участке, и на скосах она имела толщину 44 мм. Горизонтальный участок этой палубы шёл в 0,84 м над ватерлинией, а скос совмещался с нижней кромкой главного броневого пояса. Нижняя палуба от носового барбета до форштевня имела толщину 38 мм, а от кормового барбета до ахтерштевня — 76 мм[20].
Лоб и бока башен главного калибра имели толщину 279 мм, задняя стенка — 203 мм. Наклонная часть крыши имела толщину 102 мм, горизонтальная − 76 мм, пол — 51 мм. Барбеты башен, расположенных в диаметральной плоскости над главной палубой, имели толщину стенок поясом в 229 мм. Под главной палубой их толщина составляла 127 мм. Барбеты бортовых башен над главной палубой имели толщину 254 мм[2][21].
Носовая боевая рубка спереди и по бокам имела толщину стенок 279 мм, а со стороны кормы — 203 мм. Её крыша имела толщину 76 мм, а пол — 51 мм. Коммуникационная труба защищалась 127-мм плитами в верхней части и 76-мм в нижней. Кормовой боевой рубки не было. Носовая сигнальная рубка располагалась позади боевой и имела 76-мм стенки и 51-мм крышу. Кормовая сигнальная рубка располагалась позади грот-мачты и зашивалась 38-мм плитами[20][21].
Дымоходы на уровне между средней и верхней палубами защищались 25-мм бронёй[20][21].
Силовая установка
Силовая установка в основном повторяла таковую на «Сент-Винсенте», однако была мощнее её на 500 л. с.. Кроме того, проектанты отказались от установки специальных турбин крейсерского хода как от не оправдавших себя. Также была увеличена мощность турбин заднего хода[20].
Линкор оснащался четырьмя трёхлопастными винтами из легированной марганцовистой бронзы с прямым приводом от двух комплектов турбин Парсонса. Машинное отделение было разделено продольной переборкой на два отсека, в каждом из которых находился один комплект турбин. В комплект турбин входили турбины высокого и низкого давления переднего хода и турбины высокого и низкого давления заднего хода[21]. Турбины заднего и переднего хода находились на одном валу, который напрямую соединялся с винтом. Переключение с заднего хода на передний осуществлялось посредством маневрового клапана. С его помощью пар подавался либо на турбину переднего, либо на турбину заднего хода, задавая тем самым направление вращения винта и движения корабля[22].
Пар из котлов сначала подавался на турбины высокого давления, вращавшие внешние валы, а потом на турбины низкого давления. Турбины высокого давления имели диаметр ротора 2,08 м, а низкого — 2,77 м. Общая длина машинных отделений — 19,51 м. Все гребные валы при переднем ходе вращались наружу. Проектная мощность составляла 25 000 л. с. на валах, что должно было обеспечивать проектную скорость в 21 узел[20].
Как и на предыдущих типах линкоров, снарядные и зарядные погреба, нагревавшиеся из-за близости к котельным отделениям, имели свою систему охлаждения. Система вентиляции погребов «Нептуна» была улучшена по опыту эксплуатации предыдущих типов линкоров[20].
Помимо системы естественной вентиляции, «Нептун» был оснащён и системой принудительной вентиляции. Вентиляторами с электрическим приводом воздух через воздуховоды из стали толщиной 0,7—1,5 мм подавался в снарядные и зарядные погреба, отделения торпедных аппаратов, угольные ямы, склады стрелкового оружия, а также склады хранения электролитов, кислот и лакокрасочных материалов. Также для принудительного нагнетания воздуха в машинные и котельные отделения служили вентиляторы с диаметром рабочего колеса в 1,27 м. Восемь вентиляторов с производительностью в 240 000 м³/час обслуживали котельные отделения, и четыре с производительностью в 100 000 м³/ час — машинные. Вентиляторами оснащались также отсеки главных паровых конденсаторов и вспомогательных механизмов[23].
Для снабжения корабля электроэнергией напряжением 200 В служили четыре динамо-машины общей мощностью 400 кВт. Две из них приводились во вращение паровыми, а две — дизельными двигателями. Энергия подавалась на центральный распределительный щит, откуда поступала потребителям: электродвигателям механизмов орудий главного калибра, вентиляторам, множеству насосов, станкам в механических мастерских и полутора тысячам электроламп мощностью от 15 до 50 Вт[24].
18 паровых котлов типа Ярроу располагались тремя группами в двух котельных отсеках. Носовое отделение имело длину 15,85 м, а кормовое — 15,84 м. Котлы имели смешанное угольно-нефтяное отопление и выдавали пар давлением 16,54 атм. Каждый котёл помимо основного угольного отопления имел три форсунки для впрыска нефти производительностью 453,6 кг нефти в час. Суммарная площадь нагрева составляла 5911 м². Запас угля составлял 900 дл. т при нормальной нагрузке и 2710 — при полной. Полный запас нефти составлял 790 дл. т. Расход угля на экономическом ходу составлял 113 тонн в час при мощности 2350 л. с. Расчётная дальность экономическим 10-узловым ходом 4500 миль на угле и 6620 — при использовании нефти. Фактически дальность составила 6330 миль против 6900 у «Сент-Винсента»[20].
Модификации
В 1911—1912 годах корректировочный пост на топе фок-мачты был заужен в передней части, на каждую дымовую трубу нанесли опознавательные марки — по одной узкой белой полосе[20].
В 1912—1913 годах ходовой мостик был надстроен в передней части. Для уменьшения задымления мостика высота передней дымовой трубы была уменьшена на 2 метра[20].
В октябре 1913 года для верхних 102-мм орудий на носовой надстройке сделали каземат, а чуть позже носовые орудия получили защитные щиты. Изменили расположение прожекторов. С мостика были сняты все прожектора. Над мостиком были установлены три специальные платформы, на которых расположили по паре прожекторов. С площадки на грот-мачте сняли две передние пары прожекторов[20].
В 1914 году, с началом войны, с труб убрали опознавательные марки. В 1914—1915 годах верхняя пара 102-мм орудий в центральном плутонге была прикрыта навесной палубой, а на квартердеке установлены 76-мм зенитные орудия. Носовую часть навесной палубы демонтировали, опасаясь, что при стрельбе она разрушится. Несколько удлинили грузовую стрелу перед кормовой трубой, а позади носовой расположили ещё одну. На грот-мачте были смонтированы дополнительные платформы для прожекторов и переместили на них часть прожекторов. Убрали брам-стеньги и грот-марс. На корпусе нанесли элементы камуфляжа — тёмно-серую полосу в центральной части[20].
В 1915—1916 годах были сняты противоторпедные сети и убраны элементы камуфляжа. В апреле 1917 года с линкора сняли центральную и нижнюю группы 102-мм орудий. В это же время по документам были установлены зенитные 76-мм и 102-мм орудия, но это не подтверждается фотографиями. После Ютландского сражения дополнительно настелили 50 тонн брони[20]. Фор-марс срезали до основания, а на грот-мачте установили короткую радиоантенну. Нижнюю площадку на фок-мачте на уровне салинга заменили короткими сигнальными стойками с длинными, выдающимися вперёд откосами. Также в 1917 году на трубу был установлен дымоотводный козырёк[25].
В 1917—1918 годах расширили носовой корректировочный пост, а кормовой сняли из-за постоянного задымления. На орудийных башнях «А» и «Y» для ведения совместной стрельбы нанесли шкалы горизонтальной наводки. Был снят кормовой торпедный аппарат. Все пары 610-мм прожекторов заменили более совершенными 914-мм прожекторами. На кормовой трубе по бокам были смонтированы разнесённые по уровням прожекторные площадки[25].
В 1918 году на носовом корректировочном посту установили артиллерийские циферблаты. С носовой трубы сняли прожектора и их площадки. На грот-мачте сняли прожекторные площадки, заменив их башнеподобными укрытыми площадками. На носовой башне ГК была смонтирована площадка для запуска колёсного самолёта. Сняли фор-стеньгу, закрывавшую вид дальномеру. Стойку радиоантенны на грот-мачте заменили короткой стеньгой и убрали грузовые стрелы за кормовой трубой[25].
В 1919 году сняли козырёк с носовой трубы и восстановили носовую часть навесной шлюпочной палубы, убранной в начале войны[25].
Эксплуатация
| Командиры корабля[26] | |
|---|---|
| Дата вступления в должность |
Командир |
| 3 января 1911 | кэптен Чарльз Мартин де Барталоме (англ. Charles Martin-de-Bartolomé) |
| 5 декабря 1911 | кэптен Алан Эверет (англ. Allan F. Everett) |
| 9 мая 1913 | кэптен Роберт Лоусон (англ. Robert N. Lawson) |
| 10 March, 1914 | кэптен Ален Хант (англ. Allen T. Hunt) |
| 18 December, 1914 | кэптен Томас Шепард (англ. Thomas D. L. Sheppard) |
| 11 February, 1916 | кэптен Вивиан Бернард (англ. Vivian H. G. Bernard) |
| 15 October, 1917 | кэптен Вильям Слэйтер(англ. William F. Slayter) |
| 15 October, 1918 | кэптен Джон Сегрэйв (англ. John R. Segrave) |
| 10 January, 1919 | кэптен Герберт Адам(англ. Herbert A. Adam) |
| 8 августа 1920 | кэптен Реджинальд Пэрри (англ. Reginald St. P. Parry) |
Постройка «Нептуна» была закончена 7 сентября 1910 года, и корабль был передан флоту для проведения испытаний. 9 ноября он завершил заводские испытания, а в конце осени 1910 года — и официальные испытания. После устранения замечаний 19 января 1911 года в Портсмуте дредноут был принят в состав британского флота[25].
Вскоре после вступления в строй «Нептун» направился на Средиземное море для испытания КДП с системой Перси Скота. Испытания закончились 11 марта 1911 года в Гибралтаре. С 25 марта линкор стал флагманским кораблем командующего флотом Метрополии и флагманом 1-й дивизии линкоров, сменив «Дредноут»[25].
24 июня 1911 года «Нептун» участвовал в коронационном параде. Однако на параде флагманом стал до-дредноут «Лорд Нельсон». В июне — июле 1911 года линкор участвовал в объединённых учениях флотов Метрополии и Атлантического флота у юго-западного побережья Англии и Ирландии. В июле 1911 года участвовал в манёврах с Атлантическим флотом в Северном море[25].
7 мая 1912 года «Нептун» в Веймуте участвовал в королевском смотре 1-го и 2-го флотов Метрополии, закончившемся парадом и 4-дневными манёврами. 9 июля 1912 года прошёл парламентский смотр на Спитхедском рейде, также закончившемся ежегодными манёврами[25].
22 июня 1912 года линкор стал флагманом 1-й эскадры линейных кораблей, в октябре 1912 года проведя тактические учения с 1-м флотом Метрополии. С 28 января 1913 года «Нептун» уже не был флагманом главнокомандующего флота Метрополии. 10 марта 1914 года флагманом 1-й эскадры стал «Айрон Дюк», а «Нептун» — первым в линии кораблём. 15 июля 1914 года вышел из Портленда с флотом и участвовал 17—20 июля в смотре в Спитхеде. После смотра с флотом 20—25 июля провёл манёвры, вернувшись в Портленд[25].
29 июля 1914 года перешёл вместе с флотом в Скапа-Флоу. 11 декабря 1914 года стал на текущий ремонт. В 12:18 18 марта 1915 года при возвращении в Скапа-Флоу с тактических занятий был безуспешно атакован подлодкой «U.29» недалеко от Петленд-Ферт[25].
14 апреля 1915 года принял участие в манёврах линейных крейсеров. В ночь с 22 на 23 апреля 1915 года в Северном море к юго-западу от Хорнс-Рифа в густом тумане столкнулся с пароходом «Нидвел», получив небольшие повреждения борта[25].
31 мая 1916 года принял участие в Ютландском сражении. Шёл в составе 5-й дивизии линкоров вместе с «Колоссус», «Колингвуд» и «Сент-Винсент». После развёртывания Гран-Флита в линию стал 19-м в боевой линии. В 18:15 с дистанции 8—13 км обстреливал крейсер типа «Лютцов», заметив несколько попаданий. Между 19:08 и 19:38 уклонился от трёх торпед[25].
В июне 1916 года переведён в 4-ю эскадру линкоров. 19 августа 1916 года участвовал в безрезультатном выходе на операцию против немецкого флота. 12 апреля 1918 года вместе с главными силами флота перешёл в Розайт. 2 ноября 1918 года, находясь в южной линии союзных кораблей, участвовал в церемонии интернирования германского флота Открытого моря. Базируясь в Розайте 1 февраля 1919 года, выведен в резерв, а затем использовался как тендер линкора «Геркулес». Возвращён в резерв 20 мая 1920 года и в марте 1921 года внесён в список кораблей на продажу. До конца 1921 года использовался как тендер линейного крейсера «Нью Зиленд». В сентябре 1922 года продан на слом английской судостроительной компании «Хьюджес, Волков и Ко». 22 сентября 1922 года перешёл из Розайта на верфь в Блайт для разборки на металл, которая была закончена в 1923 году[25].
Оценка проекта
| Основные баллистические данные британских орудий главного калибра[27] | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Калибр (мм) | 305 | 305 | |||
| Модель | Mark X | Mark XI | |||
| Длина ствола (калибров) | 45 | 50 | |||
| Вес орудия без замка (кг) | 57 708 | 66 700,4 | |||
| Вес снаряда (кг) | 385,55 | 385,55 | |||
| Вес заряда (кг) | 117 | 139,25 | |||
| Начальная скорость снаряда (м/с) | 869,25 | 918,051 | |||
| Живучесть ствола, выстрелов |
220[28] | 80[8] | |||
| Бронепробиваемость снаряда (мм) у дульного среза |
406 | 426 | |||
| Скорость снаряда (м/с) на дистанции 9 140 м |
579,5 | 610 | |||
| Энергия снаряда (мкг) на дистанции 9 140 м |
6 587 723 | 7 299 976 | |||
| Бронепробиваемость снаряда (мм) на дистанции 9 140 м |
259 | 284 | |||
«Нептун» стал первым в британском флоте линкором с линейно-возвышенным расположением башен (только для кормовой пары) и эшелонным расположением бортовых. Основным отличием от предыдущих типов стала возможность вести бортовой огонь из всех десяти орудий главного калибра. Тем не менее, практика показала, что при ведении бортовой башней огня через палубу происходит сильное разрушение палубы, и поэтому преимущество в бортовом залпе над предыдущими типами было чисто номинальным. Палубу пришлось усилить Z-образными профилями и запретить стрельбу через противоположный борт в мирное время[10].
Из-за опасения разрушения надстроек в носовом секторе могла стрелять только одна башня. Теоретически в кормовом секторе могли быть задействованы две башни. Однако оказалось, что кормовая возвышенная башня не может вести огонь поверх нижней из-за воздействия на её крышу дульных газов. Поэтому для кормовой возвышенной башни и бортовых были установлены специальные ограничители, предотвращающие стрельбу при угле, меньшем 5° от диаметральной плоскости[10]. Также неудачными оказались новые 50-калиберные орудия. Бронепробиваемость выросла всего на 25 мм. Однако из-за использования британским флотом технологии проволочной намотки эти орудия были подвержены сильной вибрации при выстреле, приводившей к большому рассеиванию снарядов и малой живучести ствола[29][30].
Расположение противоминной артиллерии вместо башен в надстройке артиллерии было признано удачным. Недостаточным признавалось бронирование. Серьёзной причиной для критики было то, что, как и на предыдущих типах, при полной нагрузке пояс практически полностью скрывался под водой. Кроме того, от предыдущего типа была унаследована толщина главного пояса в 254 мм, меньшая, чем у «Дредноута». По оценкам, эта броня поражалась 280-мм снарядом немецкого «Нассау» на дистанции до 6,25 мили (≈10 км)[21].
«Сент Винсент»[31] |
«Нептун»[32] |
«Флорида»[33] |
«Остфрисланд»[34] |
«Кавати»[35]
| ||
|---|---|---|---|---|---|---|
| Год закладки | 1907 | 1909 | 1909 | 1908 | 1909 | |
| Год ввода в строй | 1909 | 1910 | 1911 | 1911 | 1912 | |
| Водоизмещение нормальное, т | 19 870 | 20 224 | 22 174 | 22 806 | 21 156 | |
| Полное, т | 23 400 | 22 680 | 23 400 | 24 700 | 23 266 | |
| Тип СУ | ПТ | ПТ | ПТ | ПМ | ПТ | |
| Мощность, л. с. | 24 500 | 25 000 | 28 000 | 28 000 | 25 000 | |
| Максимальная скорость, узл. | 21 | 21 | 20,75 | 20,5 | 20 | |
| Дальность, миль (на скорости, узл.) | 6900 (10) | 6330 (10) | 6680 (10) | 5500 (10) | 2700 (18) | |
| Бронирование, мм | ||||||
| Пояс | 254 | 254 | 279 | 300 | 305 | |
| Палуба | 76 | 45—100 | 35—63 | 55—80 | 30 | |
| Башни | 279 | 279 | 305 | 300 | 280 | |
| Барбеты | 229 | 254 | 254 | 300 | 280 | |
| Рубка | 279 | 279 | 292 | 300 | 254 | |
| Схема размещения вооружения |  |
|
 |
 |
| |
| Вооружение | 5×2×305/50 20×1×102 3 ТА |
5×2×305/50 16×1×102 3 ТА |
5×2×305/45 16×1×127[36] 2 ТА |
6×2×305/50 14×1×150 14×1×88 6 ТА |
2×2×305/50 4×2×305/45 10×1×152 8×1×120 12×1×76 5 ТА | |
См. также
Напишите отзыв о статье "HMS Neptune (1909)"
Примечания
- Комментарии
- ↑ Этим крейсером стал «Индефатигебл». До 1911 года в британском флоте он классифицировался как броненосный крейсер.
- ↑ В 1909 году была заложена пара идентичных линкоров типа «Флорида».
- ↑ Расчётные.
- ↑ По данным Козлова, стр. 13 −5°/+15°-
- Использованная литература и источники
- ↑ 1 2 Burt. British Battleships WW1. — P. 106
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Burt. British Battleships WW1. — P. 112
- ↑ 1 2 3 4 Burt. British Battleships WW1. — P. 105
- ↑ Burt. British Battleships WW1. — P. 107
- ↑ 1 2 3 4 Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 10.
- ↑ Паркс. Линкоры Британской империи. Том 6. — С. 85.
- ↑ Burt. British Battleships WW1. — P. 105-107
- ↑ Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 13.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Burt. British Battleships WW1. — P. 110
- ↑ 1 2 Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 14.
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_4-50_mk7.htm British 4″/50 (10.2 cm) BL Mark VII] (англ.). navweaps.com. — Описание орудия 4″/50 BL Mark VII. Проверено 24 сентября 2011. [www.webcitation.org/6732uLCvT Архивировано из первоисточника 19 апреля 2012].
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_3-45_mk1.htm British 12-pdr [3″/45 (76.2 cm)] 20cwt QF HA Marks I, II, III and IV] (англ.). navweaps.com. — Описание орудия 3″/45 20cwt QF HA Mark I. Проверено 24 сентября 2011. [www.webcitation.org/6732uoCuR Архивировано из первоисточника 19 апреля 2012].
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_3pounder_H_mk1.htm British Hotchkiss 3-pdr (1.4 kg) [1.85″/40 (47 mm)] QF Marks I and II] (англ.). navweaps.com. — Описание орудия 3-pdr Hotchkiss. Проверено 24 сентября 2011. [www.webcitation.org/6732vGMzE Архивировано из первоисточника 19 апреля 2012].
- ↑ Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 17.
- ↑ 1 2 3 Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 16.
- ↑ 1 2 3 Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 18.
- ↑ Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 19.
- ↑ Burt. British Battleships WW1. — P. 112—113
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 Burt. British Battleships WW1. — P. 113
- ↑ 1 2 3 4 5 Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 20.
- ↑ Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 21.
- ↑ Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 24.
- ↑ Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 26.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 Burt. British Battleships WW1. — P. 116
- ↑ [www.dreadnoughtproject.org/tfs/index.php/H.M.S._Neptune_%281909%29#Captains H.M.S. Neptune (1909) Captains]. The Dreadnought Project. — Список командиров корабля с сайта The Dreadnought Project, посвящённого дредноутам.. Проверено 10 декабря 2014.
- ↑ А. А. Михайлов. Линейные корабли типа «Куин Элизабет». — 2001. — С. 5. — 96 с.
- ↑ DiGiulian, Tony. [www.navweaps.com/Weapons/WNBR_12-45_mk10.htm =Britain 12"/45 (30.5 cm) Mark X] (англ.). navweaps.com (25 November 2012). — Описание 305-мм орудия Mark X. Проверено 19 сентября 2013.
- ↑ Козлов, линкор «Нептун», 2010, с. 11-12.
- ↑ Паркс, 7-й том, 2008, с. 3.
- ↑ Burt. British Battleships WW1. — P. 76
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.25
- ↑ Friedman, US Battleships, 1985, p. 433.
- ↑ Gröner. Band 1. — P.48
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.229
- ↑ Conway's, 1906—1921. — P.114
Литература
- на русском языке
- Паркс, О. Линкоры Британской империи. Том 6. Огневая мощь и скорость. — СПб.: Галея Принт, 2007. — 110 с. — ISBN 978-5-8172-0112-3.
- Паркс О. Линкоры Британской империи. Ч. VII. Эпоха дредноутов. — СПб.: Галея-Принт, 2008. — 116 с. — ISBN 978-5-8172-0132-1.
- [www.wunderwaffe.narod.ru/WeaponBook/Neptun/index.htm Виноградов С. Е. Линейный корабль «Нептун»]
- Козлов В. Б. Линейный корабль «Нептун» (1909-1928). — СПб.: АНО «ИСТФЛОТ», 2010. — 76 с. — (Боевые корабли мира). — ISBN 978-5-98830-042-7.
- на английском языке
- Burt R. A. British Battleships of World War One. — London: Arms and armor press, 1986. — 344 p. — ISBN 0-85368-771-4.
- Conway's All The Worlds Fighting Ships, 1906—1921 / Gray, Randal (ed.). — London: Conway Maritime Press, 1985. — 439 p. — ISBN 0-85177-245-5.
- Friedman N. U.S. Battleships: An Illustrated Design History. — Annapolis, Maryland, U.S.A.: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-087021-715-1.
- на немецком языке
- Gröner, Erich. Die deutschen Kriegsschiffe 1815-1945 Band 1: Panzerschiffe, Linienschiffe, Schlachschiffe, Flugzeugträger, Kreuzer, Kanonenboote. — Bernard & Graefe Verlag, 1982. — 180 p. — ISBN 978-3763748006.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
 |
Эта статья входит в число избранных статей русскоязычного раздела Википедии. |
Отрывок, характеризующий HMS Neptune (1909)
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.
Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.
После его свиданья с княжной Марьей, хотя образ жизни его наружно оставался тот же, но все прежние удовольствия потеряли для него свою прелесть, и он часто думал о княжне Марье; но он никогда не думал о ней так, как он без исключения думал о всех барышнях, встречавшихся ему в свете, не так, как он долго и когда то с восторгом думал о Соне. О всех барышнях, как и почти всякий честный молодой человек, он думал как о будущей жене, примеривал в своем воображении к ним все условия супружеской жизни: белый капот, жена за самоваром, женина карета, ребятишки, maman и papa, их отношения с ней и т. д., и т. д., и эти представления будущего доставляли ему удовольствие; но когда он думал о княжне Марье, на которой его сватали, он никогда не мог ничего представить себе из будущей супружеской жизни. Ежели он и пытался, то все выходило нескладно и фальшиво. Ему только становилось жутко.
Страшное известие о Бородинском сражении, о наших потерях убитыми и ранеными, а еще более страшное известие о потере Москвы были получены в Воронеже в половине сентября. Княжна Марья, узнав только из газет о ране брата и не имея о нем никаких определенных сведений, собралась ехать отыскивать князя Андрея, как слышал Николай (сам же он не видал ее).
Получив известие о Бородинском сражении и об оставлении Москвы, Ростов не то чтобы испытывал отчаяние, злобу или месть и тому подобные чувства, но ему вдруг все стало скучно, досадно в Воронеже, все как то совестно и неловко. Ему казались притворными все разговоры, которые он слышал; он не знал, как судить про все это, и чувствовал, что только в полку все ему опять станет ясно. Он торопился окончанием покупки лошадей и часто несправедливо приходил в горячность с своим слугой и вахмистром.
Несколько дней перед отъездом Ростова в соборе было назначено молебствие по случаю победы, одержанной русскими войсками, и Николай поехал к обедне. Он стал несколько позади губернатора и с служебной степенностью, размышляя о самых разнообразных предметах, выстоял службу. Когда молебствие кончилось, губернаторша подозвала его к себе.
– Ты видел княжну? – сказала она, головой указывая на даму в черном, стоявшую за клиросом.
Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.
Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
