HMS Nonsuch (1774)
HMS Nonsuch (1774) — 64-пушечный линейный корабль 3 ранга Королевского флота. Восьмой корабль, названный Nonsuch.
Содержание
Постройка
Заказан 30 ноября 1769 года. Спущен на воду 14 декабря 1774 года на королевской верфи в Плимуте.
Служба
Участвовал в Американской революционной войне.
1776 год[2] — капитан Уолтер Гриффин (англ. Walter Griffin). Крейсировал в Канале.
1777 год — январь. К западу от мыса Финистерре взял мятежный приватир Charming Sally: 10 пушек, 83 человека, командир Френсис Браун (англ. Francis Brown). Приватир был приписан к Дартмуту, Массачусет-бей, находился в море пять недель, за это время взял шхуну Betsy (шкипер Уильям Кларк, англ. William Clark, рейсом из Гаспи на Ямайку), а также бриг Hannah (шкипер Били, англ. H. Bealy, рейсом с Ньюфаундленда в Лиссабон), оба с грузом рыбы.
1778 год — был при Сент-Люсии.
1780 год — капитан Джеймс Уоллес (англ. James Wallace). Июнь — у устья Луары погнался за конвоем в охранении трех фрегатов. Из них один выбросился на берег и был сожжен; шлюпки Nonsuch захватили три торговых судна.
На следующий день обнаружил новый парус. После примерно 55-мильной погони принудил к бою французский фрегат. В ходе артиллерийского боя более тяжелый британец совершенно разбил француза; тот, понеся потери 75 человек, сдался. Приз оказался 32-пушечной Belle Poule; был взят в британскую службу. Nonsuch потерял 3 человек убитыми, 10 ранеными, в том числе 2 смертельно.
1781 год — сопровождал вице-адмирала Дарби в экспедиции по снабжению Гибралтара. На обратном пути 14 мая 1781 года вступил в бой с 74-пушечным французским Actif. Ни один из кораблей не получил поддержки от своих, бой закончился вничью. Nonsuch потерял 26 убитыми и 74 ранеными.
1782 год — капитан Траскот (англ. W. Truscott), Ямайка. Был при островах Всех Святых.
После 1794 года превращен в плавучую батарею. Разобран в 1802 году.
Напишите отзыв о статье "HMS Nonsuch (1774)"
Примечания
- ↑ Lavery, Brian. The Ship of the Line - Volume 1: The development of the battlefleet 1650-1850. Conway Maritime Press, 2003. p.181 ISBN 0-85177-252-8
- ↑ В источнике 1766 — очевидная ошибка
Ссылки
[www.ageofnelson.org/MichaelPhillips/info.php?ref=5652 Ships of the Old navy]
| ||||||
Отрывок, характеризующий HMS Nonsuch (1774)
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
