HMS Royal George (1756)
HMS Royal George — 100-пушечный линейный корабль первого ранга. Третий корабль Королевского флота, названный в честь королей Георгов Ганноверской династии. Перевернулся и затонул в Спитхеде в 1782 году.
Содержание
Постройка
Заказан 29 августа 1746 года. Заложен в Вулвиче в 1746 году как Royal Anne, переименован в ходе постройки. На момент спуска, 18 февраля 1756 года был самым большим кораблем в мире.
Служба
Участвовал в Семилетней войне, входил в Западную эскадру Флота Канала (адмирал Эдвард Хок). Бо́льшую часть 1759 года провел в блокаде Бреста. В ноябре этого года флагман Хока HMS Ramillies встал в док на ремонт. Адмирал перенес флаг на Royal George. Он и был флагманом при Кибероне, где потопил французский Superbe.
С 1763 года по 1778 год был в резерве, в консервации. В 1778 году снова вошёл в строй и принял участие в Американской Войне за независимость. В январе 1780 года участвовал в Битве при лунном свете.
Гибель
28 августа 1782 года под флагом Ричарда Кемпенфельдта стоял на якоре в Спитхеде, готовясь к походу в Гибралтар в составе флота адмирала Хау. Royal George был закренен на левый борт с помощью смещения груза, для работ на подводной части. Порты гон-дека были открыты, и волна время от времени заходила в них, накапливаясь в палубе, уменьшая таким образом остойчивость. При приложении дополнительного кренящего момента от приёма припасов на тот же борт[1], корабль накренился дополнительно, и края нижних портов ушли в воду, от чего он окончательно потерял остойчивость, опрокинулся и затонул. Из-за малой глубины в месте стоянки, мачты и рангоут оставались над водой. С кораблем погибло более 900 человек, включая контр-адмирала, работавшего в своей каюте, и до 300 женщин и 60 детей, гостивших на борту. Около 230 человек спаслись, часть на мачтах, часть добрались до берега[2].
Погибшие, выброшенные на берег, были похоронены в братской могиле в местечке Райд, остров Уайт. В 1956 году на месте захоронения была установлена, и в 2006 году переустановлена, памятная доска.
Катастрофа Royal George была использована А. Н. Крыловым в 1904 году для аналогии в разборе аварии при достройке броненосца «Орёл» в Кронштадте. Он дает несколько иную версию событий:
Когда… вахтенный офицер сказал командиру корабля, что корабль пора спрямлять, тот приказал спрямлять после подъема флага. Высвистанная для построения команда разбегалась по местам по левому, низкому борту, чем ещё больше накренила его[3].
В официальной версии, принятой флотской комиссией сразу после гибели корабля, причиной катастрофы было названо подгнивание корпуса (сухая гниль), и как следствие катастрофическая потеря прочности при наклонении[4].
Напишите отзыв о статье "HMS Royal George (1756)"
Примечания
- ↑ 1 2 Lavery, Brian. The Ship of the Line - Volume 1: The development of the battlefleet 1650-1850. Conway Maritime Press, 2003. p.173 ISBN 0-85177-252-8
- ↑ Dangers of the sea: capsizing. in: The Victory of Seapower. Winning the Napoleonic War 1806−1814. Robert Gardiner, ed. Chatham Publishing, London, 1998. ISBN 1-86176-038-8
- ↑ А. Н. Крылов. Мои воспоминания. Л., Судостроение, 1979 год
- ↑ An account of the loss of the Royal George at Spithead, August, 1782. National Maritime Museum, PBD2216
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий HMS Royal George (1756)
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
