HMS Wheatland (1941)
HMS Wheatland (L122) — британский эскортный миноносец (эскортный эсминец) типа «Хант» (серия «Хант 2»), участвовавший во Второй мировой войне.
Содержание
История
Эсминец получил название в честь ежегодного охотничьего мероприятия, проводимого клубом в Шропшире. Заказ под номером J1849 на строительство «Уитленда» поступил 4 сентября 1939 в рамках программы военного строительства на 1939 год. Строительство началось 30 мая 1940, спуск корабля на воду состоялся 7 июня 1941, а строительство завершилось 3 ноября 1941. В декабре месяце участвовал в организации десантной морской операции «Анклет» на Лофотенские острова (к северо-западу от Норвегии). Базировался корабль в городе Портсмут, откуда выходил на патрули до марта 1942 года.
Вскоре «Уитленд» был приписан к 8-й флотилии эсминцев Хоум-Флита и вплоть до сентября 1942 года занимался сопровождением конвоев, шедших в СССР. Конвоирование не обходилось без происшествий: 1 мая 1942 года после выхода с базы Скапа-Флоу в Исландию эсминец, прикрывая транспортный конвой и следуя за флагманским линкором «Кинг Джордж», столкнулся с одним из кораблей. 23 мая эсминец покинул Исландию с герцогом Йоркским на борту в составе группы кораблей, направленных на нейтрализацию и ликвидацию линкора «Тирпитц» (тем самым необходимо было защитить конвои PQ-16 из Хвальфорда и PQ-12 из Мурманска). Конвои выходили одновременно, поэтому задача усложнялась. PQ-16 с 26 мая в течение пяти дней подвергался авианалётам вермахта; одно торговое судно было потоплено немецкой подлодкой 26 мая, а 27 мая авиация уничтожила ещё шесть кораблей, однако оставшиеся 27 прибыли успешно в ночь с 30 мая на 1 июня. PQ-12 прибыл в Исландию без особых происшествий 29 мая.
В конце июня 1942 года HMS Wheatland отправился в составе эскадры из 14 эсминцев для сопровождения конвоя PQ-17, который стал печально известен из-за гибели 22 транспортов из 33. Постоянные авианалёты и атаки подводных лодок были вызваны неправильно истолкованным приказом первого морского лорда сэра Дадли Паунда от 4 июля «Конвою рассеяться!», отданным по причине обнаружения в открытом море линкора «Тирпитц» и крейсера «Адмирал Хиппер». 8 июля 1942 «Уитленд» прибыл на базу Скапа-Флоу.
Следующий британский конвой вышел из Лох-Ив 2 сентября 1942, а советский — 13 сентября из Архангельска. Wheatland при поддержке корабля своего класса «Уилтон» сопровождал эскортный авианосец «Эвенджер», который был прикреплён к группе прикрытия конвоя (группа состояла из 16 эсминцев и возглавлялась крейсером HMS Scylla). Немецкие надводные корабли не пытались воспрепятствовать движению конвоя, а вот бомбардировщики и самолёты-торпедоносцы всячески стремились уничтожить конвой: ими были уничтожены из 40 кораблей 10; помимо всего прочего, три корабля были потоплены подводными лодками. Наибольший урон конвой понёс 13 сентября. Всего было задействовано 65 самолётов люфтваффе, из них 13 были сбиты зенитными огнём. 14 сентября 50 торпедоносцев снова попытались уничтожить конвой, но 20 были сбиты (из них 5 уничтожили лично моряки «Эвенджера»). Возвращавшийся конвой потерял три из 15 транспортных кораблей, два корабля сопровождения и вспомогательное судно по причине торпедных атак субмарин. В ответ британцы уничтожили три подводные лодки: U-589 12 сентября, U-88 14 сентября и U-457 16 сентября.
С января 1943 года «Уитленд» участвовал в патрулировании вод Средиземноморья, где пребывал до 1944 года, за что был вознаграждён множеством почестей и упоминаний в списках. 17 февраля 1943 им при помощи миноносца «Истон» около Бужи была потоплена итальянская подводная лодка «Астерия» типа «Платино». 23 февраля при поддержке эсминцев «Ламертон» и «Бичестер» потопил близ Алжира немецкую субмарину U-443. В дальнейшие обязанности HMS Wheatland входила охрана конвоев. Также он выполнял задания по бомбардировке итальянского побережья в преддверии Сицилийской операции.
В июне 1944 года эсминец был переведён в 22-ю флотилию эсминцев на Мальте и отправился к южному побережью Франции для бомбардировки побережья и помощи союзникам в Южно-Французской операции. Основным портом приписки тогда оставался Алжир. В сентябре месяце он прибыл в Адриатическое море в рамках британской военной миссии по оказанию помощи югославской партизанской армии. 1 ноября 1944 у острова Паг «Уитленд» при поддержке эсминца своего класса «Эйвон Вейл» вступил в сражение с немецким флотом: ему противостояли двое немецких охотников за подводными лодками UJ-202 и UJ-208 (бывшие итальянские корветы типа «Габбиано») и немецкий миноносец TA20. Все три корабля были уничтожены метким огнём британцев: неоценимую помощь им оказали югославские партизаны, сообщившие данные о перемещении кораблей. Более 200 немецких солдат погибли, в плен попали около 70 человек. Вплоть до марта 1945 года корабль оставался в Адриатическом море.
Конец боевых действий в Европе «Уитленд» встретил в Таранто, стоя на дозаправке и ремонте. 19 июня 1945 он был выведен из состава флота, а после обмена военнопленных с Японией корабль был отведён в резерв в Девонпорте. В 1953 году его отправили в Гибралтар в состав резервного флота. В сентябре 1957 года состоялось списание корабля и его продажа BISCO для разрезки на металл.
Командиры
| Командир | Воинское звание | Время службы |
|---|---|---|
| Рональд де Лейтон Брук | лейтенант | 7 октября 1941 — сентябрь 1943 |
| Хью Аскью Корбетт | лейтенант | сентябрь 1943 — 18 декабря 1944 |
| Филипп Арчер-Ши | лейтенант-командер | 18 декабря 1944 — 14 августа 1945 |
| Роберт Грэм Вудворд | лейтенант | 14 августа — 31 декабря 1945 |
Напишите отзыв о статье "HMS Wheatland (1941)"
Литература
- Colledge, J. J. & Warlow, Ben: Ships of the Royal Navy - The Complete Record of all Fighting Ships of the Royal Navy from the 15th Century to the Present. Newbury, UK: Casemate, 2010. ISBN 978-1-935149-07-1.
- English, John: The Hunts - A history of the design, development and careers of the 86 destroyers of this class built for the Royal and Allied Navies during World War II. Cumbria, England: World Ship Society, 1987. ISBN 0-905617-44-4.
- Gardiner, Robert (ed.): Conway's All the World's Fighting Ships 1922-1946. London, England: Conway Maritime Press, 1987. ISBN 0-85177-146-7.
- O'Hara, Vincent P. (2004). The German fleet at war, 1939–1945. Annapolis, Maryland: Naval Institute Press. pp. 179–181. ISBN 9781591146513.
- Whitley, M. J.: Destroyers of World War Two - an international encyclopedia. London: Arms and Armour, 1988. ISBN 0-85368-910-5.
Ссылки
- [www.battleships-cruisers.co.uk/hms_wheatland.htm HMS Wheatland на сайте Battleships-Cruisers.co.uk] (англ.)
- [www.uboat.net/allies/warships/ship/4664.html HMS Wheatland на сайте U-Boat.net] (англ.)
- [www.naval-history.net/xGM-Chrono-10DE-Wheatland.htm Доклады, в которых упоминается HMS Wheatland] (англ.)
| ||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий HMS Wheatland (1941)
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
Все мечтания Пьера теперь стремились к тому времени, когда он будет свободен. А между тем впоследствии и во всю свою жизнь Пьер с восторгом думал и говорил об этом месяце плена, о тех невозвратимых, сильных и радостных ощущениях и, главное, о том полном душевном спокойствии, о совершенной внутренней свободе, которые он испытывал только в это время.
Когда он в первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Ново Девичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из за тучи, и купола, и кресты, и роса, и даль, и река, все заиграло в радостном свете, – Пьер почувствовал новое, не испытанное им чувство радости и крепости жизни.
И чувство это не только не покидало его во все время плена, но, напротив, возрастало в нем по мере того, как увеличивались трудности его положения.
Чувство это готовности на все, нравственной подобранности еще более поддерживалось в Пьере тем высоким мнением, которое, вскоре по его вступлении в балаган, установилось о нем между его товарищами. Пьер с своим знанием языков, с тем уважением, которое ему оказывали французы, с своей простотой, отдававший все, что у него просили (он получал офицерские три рубля в неделю), с своей силой, которую он показал солдатам, вдавливая гвозди в стену балагана, с кротостью, которую он выказывал в обращении с товарищами, с своей непонятной для них способностью сидеть неподвижно и, ничего не делая, думать, представлялся солдатам несколько таинственным и высшим существом. Те самые свойства его, которые в том свете, в котором он жил прежде, были для него если не вредны, то стеснительны – его сила, пренебрежение к удобствам жизни, рассеянность, простота, – здесь, между этими людьми, давали ему положение почти героя. И Пьер чувствовал, что этот взгляд обязывал его.
В ночь с 6 го на 7 е октября началось движение выступавших французов: ломались кухни, балаганы, укладывались повозки и двигались войска и обозы.
В семь часов утра конвой французов, в походной форме, в киверах, с ружьями, ранцами и огромными мешками, стоял перед балаганами, и французский оживленный говор, пересыпаемый ругательствами, перекатывался по всей линии.
В балагане все были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и негромко и равномерно стонал. Видимо, не столько страдания – он был болен кровавым поносом, – сколько страх и горе оставаться одному заставляли его стонать.
Пьер, обутый в башмаки, сшитые для него Каратаевым из цибика, который принес француз для подшивки себе подошв, подпоясанный веревкою, подошел к больному и присел перед ним на корточки.
