Handley Page Hampden

Handley Page Hampden
Тип	бомбардировщик
Разработчик	Handley Page
Производитель	Handley Page English Electric Canadian Associated Aircraft Short & Harland Ltd (HP.52 Хирфорд)
Главный конструктор	Густав Лачманн
Первый полёт	21 июня 1936
Начало эксплуатации	1938
Конец эксплуатации	1945
Статус	снят с эксплуатации
Основные эксплуатанты	ВВС Великобритании ВВС Канады ВВС СССР
Годы производства	1936 - 1941
Единиц произведено	1430
Изображения на Викискладе

Handley Page HampdenHandley Page Hampden

Хендли Пейдж ХП.52 Хемпден (англ. Handley Page HP.52 Hampden) — британский двухмоторный бомбардировщик, состоявший на вооружении Королевских ВВС во время Второй мировой войны. Вместе с Веллингтоном и Уитли, Хемпден нёс бремя раннего этапа войны над Европой, участвовал в первом налёте на Берлин и первом «рейде тысячи бомбардировщиков» — налёте на Кёльн.

Наиболее современный из британских двухмоторных бомбардировщиков, Хемпден, прозванный «Летающим чемоданом» (англ. Flying Suitcase), оказался неподходящим для современной войны в воздухе, и, после эксплуатации в основном в ночное время, был снят с вооружения Бомбардировочного Командования Королевских ВВС в конце 1942 г.

Разработка

Начало разработке «Хемпдена» положила выданная в октябре 1932 года Министерством Авиации Великобритании спецификация В.9/32 на создание дневного двухмоторного бомбардировщика. Свои предложения представили фирмы Бристоль, Глостер, Хендли-Пейдж и Виккерс. Победителями стали две последних, и 29 мая 1933 года они получили заказ на постройку прототипов. Бомбардировщик Виккерс, позже ставший «Веллингтоном» строился практически параллельно с Хендли-Пейдж ХП.52 — впервые прототип Хендли-Пейдж с серийным номером К4240 поднял в воздух шеф-пилот фирмы Дж. Коурдс 21 июня 1936 года, всего через 6 дней после первого полёта прототипа Виккерса.

Самолёт, создаваемый под руководством главного конструктора Густава Лачманна, имел очень узкий фюзеляж, в передней части которого располагался экипаж, а на длинной балке крепилось двухкилевое хвостовое оперение. Первоначально планировалось оснастить самолёт двигателями Роллс-Ройс Госхок, которые позволяли уложиться в жесткое ограничение по весу самолёта, налагаемое Женевской конвенцией о разоружении, но после провала попытки принятия этой конвенции и снятии ограничения веса пустого самолёта, конструкторы оснастили новый самолёт более мощными и тяжелыми двигателями Бристоль Пегас VIII.

После первой серии испытаний, в июле 1936 года прототип «Хемпдена» был показан на авиационной выставке в Хендоне, а 6 июля в числе других новых машин был представлен королю Эдуарду VIII. Во время дальнейших испытаний с прототипом случился ряд летных происшествий — 5 ноября из-за отказа сигнализации выпуска шасси при посадке самолёт ударился об землю, а 13 января 1937 года оторвавшийся винт прорубил фюзеляж позади кресла пилота.

Состав стрелкового вооружения самолёта неоднократно менялся, механизированные башни не помещались в узкий фюзеляж, пришлось ограничиться двумя ручными турелями со спаренными пулемётами «303 Виккерс К», для защиты задней полусферы и ещё двумя такими пулемётами в носу — курсовым и в кабине штурмана.

Образцом для серийных самолётов послужил второй прототип, имевший более сглаженную форму фюзеляжа, стрелковое вооружение пока ограничивалось одиночными пулемётами. Своё имя «Хемпден» самолёты получили в честь Джона Хемпдена, защитника гражданских свобод XVII века, при этом была соблюдена традиция называть бомбардировщики Королевских ВВС названиями городов.

Конструкция

«Хемпден» — среднеплан с узким и длинным фюзеляжем, выгодным с точки зрения аэродинамики. Обшивка металлическая, кроме элеронов и рулей высоты, имеющих металлический каркас и полотняную обшивку. На тонкой хвостовой балке размещаются горизонтальное оперение трапециевидной формы и два небольших киля. Из-за своего необычного внешнего вида «Хемпдены» получили много прозвищ — «Летающий головастик», «Ручка от сковородки» и «Летающий чемодан».

Однолонжеронное свободнонесущее крыло имеет в плане форму трапеции и оснащено мощной механизацией — автоматическими предкрылками и однощелевыми закрылками — обеспечивающей отличные взлетно-посадочные характеристики. Двигатели по размаху крыла расположены максимально близко к фюзеляжу для уменьшения разворачивающего момента. Винты — Де Хевилленд-Гамильтон-Стандарт, изменяемого шага. Шасси трехстоечное с хвостовым колесом, впервые на самолётах Хендли Пейдж сделано убирающимся. 6 топливных баков общей емкостью 2970 л расположены в крыле. Необычным для своего времени было технологическое членение планера, собиравшегося из полностью собранных отдельных взаимозаменяемых модульных секций, что позволяло собирать самолёт из отдельных подсборок, выпускаемых разными производителями.

Экипаж 4 человека: пилот, штурман-бомбардир и 2 стрелка, оказался плотно «упакован» в тесном узком фюзеляже, и штурман-бомбардир, сидевший рядом с пилотом, не мог оказать помощь или заменить его в случае ранения или гибели.

Модификации

HP.52

Первый прототип, серийный номер К4240.

HP.52 Хемпден B Mk I

1430 самолётов. Единственная серийно выпускавшаяся модификация.

HP.52 Хемпден B Mk II

один самолёт канадского производства, серийный номер Х3115, с американскими двигателями Wright Cyclone. Был переделан в Хемпден B Mk I.

HP.53

один самолёт, оснащенный двигателями Нэпир Даггер, серийный номер L7271. Строился по заказу шведского правительства, послужил прототипом для Хендли Пейдж ХП.52 Хирфорд (англ. Handley Page HP.52 Hereford), в Швецию был поставлен серийный Хемпден.

HP.52 Хирфорд B Mk I

150 самолётов. Практически не отличался от Хемпдена, за исключением двигателей Нэпир Даггер. Использовался только в учебных целях, 20 самолётов были переделаны в Хемпден.

Боевое применение

На 3 сентября 1939 года на вооружении Королевских ВВС имелось 169 «Хемпденов». С первого дня войны они использовались для поиска кораблей Кригсмарине, совместно с «Уитли» патрулировали над базами германских гидросамолётов для предотврещения постановки ими минных заграждений в гаванях и устьях рек Англии, и наоборот, сами ставили магнитные мины весом 907 кг (2000 lb) в прибрежных водах Германии.

Первое столкновение с истребителями противника произошло 29 сентября: две группы 144-й эскадрильи общей численностью 11 машин во время атаки германских эсминцев в Гельголандской бухте были перехвачены Мессершмиттами Bf.109E — все 5 самолётов первой группы были потеряны, второй группе удалось отбиться и без потерь вернуться на базу. В последующих вылетах урон был так же велик, сказывался недостаток оборонительного вооружения, что к декабрю 1939 года вынудило использовать «Хемдены» исключительно в ночное время. Количество потерь резко сократились, например, в ходе операции «Никель» — сбрасывании листовок на территории Германии — «Хемпдены» совершили 123 вылета, потеряв всего один самолёт.

После поражения Франции и начала подготовки Вермахтом операции «Морской лев» основной целью британских бомбардировщиков стали скопления судов в портах Бельгии и Франции. Одновременно продолжались и усиливались удары по территории Германии. В ночь на 26 августа 1940 года 14 «Армстронг Уитворт Уитли», 12 «Хемпденов» и 9 «Веллингтонов» нанесли первый за время Второй мировой войны бомбовый удар по Берлину. На рассвете 2 июля «Хэмпден» флаинг-офицера Гая Гибсона (ставшее позднее командиром знаменитой 617-й эскадрильей «Дамбастерс») впервые сбросил 907-кг бомбу на линейный крейсер «Шарнхорст», стоявший в порту Киля, но бомба не попала в цель. 30—31 мая 1942 «Хемпдены» участвовали в первом «рейде тысячи бомбардировщиков» на Кёльн 30—31 мая 1942 года. Всего было потеряно 714 «Хемпденов», экипажи потеряли 1077 человек погибшими и 739 пропавшими без вести.

Экипажи «Хемденов» получили два Креста Виктории — высшую награду Великобритании. Первый получил флайт-лейтенант Родерик Лирой из 49-й эскадрильи за разрушение ночью с 12 на 13 августа акведука на канале Дортмунд-Эмс, второй — сержант Джон Хана из 83-й эскадрильи за то что в ночь с 15 на 16 сентября погасил пожар на борту, что позволило поврежденному самолёту возвратиться на базу.

По инициативе командира 5-й группы эйр-коммодора Артура Харриса (позднее ставшему главой Бомбардировочного Командования) задние одиночные пулемёты на «Хемпденах» были заменены спаренными установками, со временем это распространилось на все «Хемпдены».

После снятия в 1942 году «Хемпденов» с вооружения Бомбардировочного Командования, они использовались Береговым Командованием в качестве дальнего бомбардировщика-торпедоносца и разведывательного самолёта под обозначением TB Mk.I и несли одну торпеду в бомболюке со снятыми створками.

Осенью 1942 года «Хемпдены» из 144-й и 455-й эскадрилий были отправлены в СССР на аэродром Ваенга под Мурманском для обеспечения проводки каравана PQ-18. Позже личный состав эскадрилий вернулся в Великобританию, а оставшиеся 23 «Хемпдена» 12 октября поступили на вооружение 24-го минно-торпедного авиационного полка. Нехватка запасных частей и боевые потери сокращали количество боеспособных машин, и к июню 1943 года они оставались на вооружении только 3-й эскадрильи 24-го МТАП, в составе которой 4 июля 1943 года совершили свой последний боевой вылет на советско-германском фронте.

После окончания службы в Европе, около 200 «Хемпденов» было отправлено в Канаду, где использовались в учебных целях.

Сохранившиеся машины

До наших дней не сохранилось ни одного оригинального «Хемпдена», хотя один самолёт хранился в 71-м техническом подразделении, но в 1955 году он был сдан на слом.

• На реставрации в Великобритании находится «Хемпден» (серийный номер P1344) из состава машин, отправленных в СССР. Самолет был сбит в 1942 году, найден в 1991 и сейчас восстанавливается Музеем Королевских ВВС.
• Ещё один «Хемпден», собранный из частей различных самолётов (главным образом, «Хемпдена» под серийным номером P5436) находится в Канаде, в Канадском лётном музее в Лэнгли, Британския Колумбия. «Хемпден» P5436, построенный в Канаде, упал в в море с высоты 200 метров 15 ноября 1942 года недалеко от острова Ванкувер, налетав всего около 100 часов, и был поднят в 1989 году. При восстановлении использовались детали ещё двух «Хемпденов», разбившихся в Канаде. По состоянию на 2007 год машина была почти восстановлена, но в январе 2009 года во время сильного снегопада крыло самолёта не выдержало веса большого количества снега и треснуло, повредив при падении витрину с деталями оригинального двигателя. В настоящее время музей собирает средства на восстановление самолёта.

Тактико-технические характеристики

Технические характеристики

• Экипаж: 4
• Длина: 16,32 м
• Размах крыла: 21,08 м
• Высота: 4,53 м
• Масса пустого: 5343 кг
• Нормальная взлётная масса: 8508 кг
• Максимальная взлётная масса: 9525 кг
• Масса топлива во внутренних баках: 1440 кг (2476 литров)
• Силовая установка: 2 × поршневой однорядный радиальный Бристоль Пегас XVIII
• Мощность двигателей: 2 × 980 л.с. (2 × 730 кВт)

Лётные характеристики

• Максимальная скорость: 426 км/ч на высоте 4720 м
• Крейсерская скорость: 349 км/ч на высоте 4720 м
• Боевой радиус: 1 762 км
• Практический потолок: 6920 м
• Скороподъёмность: 298 м/мин
• Нагрузка на крыло: 133 кг/м²

Вооружение

• Бомбы: до 1814 кг на внутренней подвеске

в варианте бомбардировщика-торпедносца TB Mk.I - одна торпеда Mk.XII на внутренней подвеске и 2 бомбы калибра 113 кг под крыльями </ul>

Ссылки

• [www.airwar.ru/enc/bww2/hampd.html Хендли Пейдж Хемпден на сайте "Уголок неба]
• [www.cofe.ru/avia/H/H-11.htm Хендли Пейдж Хемпден на сайте cofe.ru]
• [wp.scn.ru/ru/ww2/b/1271 Схемы окраски Хендли Пейдж Хемпден на сайте ПАЛИТРА КРЫЛА]

Литература

• Война в воздухе № 147 Handley Page Hampden

Отрывок, характеризующий Handley Page Hampden

Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.
– А я то, не знал… Николушка… друг мой!
– Вот он… наш то… Друг мой, Коля… Переменился! Нет свечей! Чаю!
– Да меня то поцелуй!
– Душенька… а меня то.
Соня, Наташа, Петя, Анна Михайловна, Вера, старый граф, обнимали его; и люди и горничные, наполнив комнаты, приговаривали и ахали.
Петя повис на его ногах. – А меня то! – кричал он. Наташа, после того, как она, пригнув его к себе, расцеловала всё его лицо, отскочила от него и держась за полу его венгерки, прыгала как коза всё на одном месте и пронзительно визжала.
Со всех сторон были блестящие слезами радости, любящие глаза, со всех сторон были губы, искавшие поцелуя.
Соня красная, как кумач, тоже держалась за его руку и вся сияла в блаженном взгляде, устремленном в его глаза, которых она ждала. Соне минуло уже 16 лет, и она была очень красива, особенно в эту минуту счастливого, восторженного оживления. Она смотрела на него, не спуская глаз, улыбаясь и задерживая дыхание. Он благодарно взглянул на нее; но всё еще ждал и искал кого то. Старая графиня еще не выходила. И вот послышались шаги в дверях. Шаги такие быстрые, что это не могли быть шаги его матери.
Но это была она в новом, незнакомом еще ему, сшитом без него платье. Все оставили его, и он побежал к ней. Когда они сошлись, она упала на его грудь рыдая. Она не могла поднять лица и только прижимала его к холодным снуркам его венгерки. Денисов, никем не замеченный, войдя в комнату, стоял тут же и, глядя на них, тер себе глаза.
– Василий Денисов, друг вашего сына, – сказал он, рекомендуясь графу, вопросительно смотревшему на него.
– Милости прошу. Знаю, знаю, – сказал граф, целуя и обнимая Денисова. – Николушка писал… Наташа, Вера, вот он Денисов.
Те же счастливые, восторженные лица обратились на мохнатую фигуру Денисова и окружили его.
– Голубчик, Денисов! – визгнула Наташа, не помнившая себя от восторга, подскочила к нему, обняла и поцеловала его. Все смутились поступком Наташи. Денисов тоже покраснел, но улыбнулся и взяв руку Наташи, поцеловал ее.
Денисова отвели в приготовленную для него комнату, а Ростовы все собрались в диванную около Николушки.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно влюбленных глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места друг у друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести ему чай, платок, трубку.
Ростов был очень счастлив любовью, которую ему выказывали; но первая минута его встречи была так блаженна, что теперешнего его счастия ему казалось мало, и он всё ждал чего то еще, и еще, и еще.
На другое утро приезжие спали с дороги до 10 го часа.
В предшествующей комнате валялись сабли, сумки, ташки, раскрытые чемоданы, грязные сапоги. Вычищенные две пары со шпорами были только что поставлены у стенки. Слуги приносили умывальники, горячую воду для бритья и вычищенные платья. Пахло табаком и мужчинами.
– Гей, Г'ишка, т'убку! – крикнул хриплый голос Васьки Денисова. – Ростов, вставай!
Ростов, протирая слипавшиеся глаза, поднял спутанную голову с жаркой подушки.
– А что поздно? – Поздно, 10 й час, – отвечал Наташин голос, и в соседней комнате послышалось шуршанье крахмаленных платьев, шопот и смех девичьих голосов, и в чуть растворенную дверь мелькнуло что то голубое, ленты, черные волоса и веселые лица. Это была Наташа с Соней и Петей, которые пришли наведаться, не встал ли.
– Николенька, вставай! – опять послышался голос Наташи у двери.
– Сейчас!
В это время Петя, в первой комнате, увидав и схватив сабли, и испытывая тот восторг, который испытывают мальчики, при виде воинственного старшего брата, и забыв, что сестрам неприлично видеть раздетых мужчин, отворил дверь.
– Это твоя сабля? – кричал он. Девочки отскочили. Денисов с испуганными глазами спрятал свои мохнатые ноги в одеяло, оглядываясь за помощью на товарища. Дверь пропустила Петю и опять затворилась. За дверью послышался смех.
– Николенька, выходи в халате, – проговорил голос Наташи.
– Это твоя сабля? – спросил Петя, – или это ваша? – с подобострастным уважением обратился он к усатому, черному Денисову.
Ростов поспешно обулся, надел халат и вышел. Наташа надела один сапог с шпорой и влезала в другой. Соня кружилась и только что хотела раздуть платье и присесть, когда он вышел. Обе были в одинаковых, новеньких, голубых платьях – свежие, румяные, веселые. Соня убежала, а Наташа, взяв брата под руку, повела его в диванную, и у них начался разговор. Они не успевали спрашивать друг друга и отвечать на вопросы о тысячах мелочей, которые могли интересовать только их одних. Наташа смеялась при всяком слове, которое он говорил и которое она говорила, не потому, чтобы было смешно то, что они говорили, но потому, что ей было весело и она не в силах была удерживать своей радости, выражавшейся смехом.
– Ах, как хорошо, отлично! – приговаривала она ко всему. Ростов почувствовал, как под влиянием жарких лучей любви, в первый раз через полтора года, на душе его и на лице распускалась та детская улыбка, которою он ни разу не улыбался с тех пор, как выехал из дома.
– Нет, послушай, – сказала она, – ты теперь совсем мужчина? Я ужасно рада, что ты мой брат. – Она тронула его усы. – Мне хочется знать, какие вы мужчины? Такие ли, как мы? Нет?
– Отчего Соня убежала? – спрашивал Ростов.
– Да. Это еще целая история! Как ты будешь говорить с Соней? Ты или вы?
– Как случится, – сказал Ростов.
– Говори ей вы, пожалуйста, я тебе после скажу.
– Да что же?
– Ну я теперь скажу. Ты знаешь, что Соня мой друг, такой друг, что я руку сожгу для нее. Вот посмотри. – Она засучила свой кисейный рукав и показала на своей длинной, худой и нежной ручке под плечом, гораздо выше локтя (в том месте, которое закрыто бывает и бальными платьями) красную метину.
– Это я сожгла, чтобы доказать ей любовь. Просто линейку разожгла на огне, да и прижала.
Сидя в своей прежней классной комнате, на диване с подушечками на ручках, и глядя в эти отчаянно оживленные глаза Наташи, Ростов опять вошел в тот свой семейный, детский мир, который не имел ни для кого никакого смысла, кроме как для него, но который доставлял ему одни из лучших наслаждений в жизни; и сожжение руки линейкой, для показания любви, показалось ему не бесполезно: он понимал и не удивлялся этому.
– Так что же? только? – спросил он.
– Ну так дружны, так дружны! Это что, глупости – линейкой; но мы навсегда друзья. Она кого полюбит, так навсегда; а я этого не понимаю, я забуду сейчас.
– Ну так что же?