Hey Jude

«Hey Jude»
Сингл The Beatles
Сторона «А»	Hey Jude
Сторона «Б»	Revolution
Выпущен	26 августа 1968
Формат	7”
Записан	30 июля 1968
Жанр	поп-рок
Длительность	7:08
Продюсер	Джордж Мартин
Композитор	Леннон — Маккартни
Лейбл	Apple Records
Хронология синглов The Beatles
«Lady Madonna» (1968) «Hey Jude» (1968) «Get Back / Don't Let Me Down» (1969)
Образец аудио Информация о файле </td></tr>

RS	[www.rollingstone.com/news/story/6595853/hey_jude Позиция №8] в списке 500 величайших песен всех времён по версии журнала Rolling Stone

«Hey Jude» (с англ. — «Эй, Джуд») — песня британской рок-группы The Beatles, написанная Полом Маккартни (авторство песни приписано дуэту Леннон/Маккартни). Записана 31 июля, 1 августа 1968 года. По результатам голосования, песня названа самой любимой среди британцев из песен The Beatles. Песню сочинил Пол Маккартни, чтобы утешить Джулиана, сына Джона Леннона, во время развода его родителей.

История написания

Пол написал её в июне 1968 г., когда ехал на своём Астон-Мартине в Уейбридж, чтобы повидаться с Синтией Леннон и её сыном. По пути он начал думать о перемене в их жизни и о давних временах, когда они с Джоном сочиняли у него дома песни.

Как друг семьи я считал своим долгом поехать в Уэйбридж и подбодрить их, сказать, что все образуется, ну, и просто навестить. От моего дома до них было около часа езды. Я всегда выключал радио и, пока ехал, пытался сочинять песни. И как-то я начал петь: «Эй, Джул, не переживай, возьми грустную песню и сделай её лучше…» Это были оптимистичные, полные надежды слова ободрения для Джулиана: «Да, дружище, твои родители развелись. Понимаю, что ты чувствуешь, но со временем тебе станет легче».

В конце концов, я поменял «Джул» на «Джуд». Одного из персонажей «Оклахомы» звали Джудом, и мне нравилось это имя.

Когда я закончил песню, я спел её Джону, хотя считал, что над ней ещё нужно поработать. Там была строчка «the movement you need is on your shoulder». Я бросил взгляд на Джона и сказал: «Этот отрывок я собираюсь исправить». — «Зачем?» — «Слово shoulders уже было в тексте. И потом, это глупое выражение, а я повторяю его, как попугай. Я изменю его». Но Джон сказал: «Не вздумай! Это же лучшая строчка в песне! Я понимаю, что ты хочешь ей сказать, и это здорово». Вот чем мне нравился Джон: всякий раз, когда я хотел выбросить какую-ту строчку, он говорил, что именно она самая хорошая. Я посмотрел на неё глазами Джона. И теперь, когда я исполняю эту песню, в этом месте я всегда вспоминаю о Джоне, и мне становится грустно.

— Антология The Beatles

Запись песни

Участники The Beatles начали работу над «Hey Jude» 29 июля 1968 г. Первая сессия походила больше на репетицию: группа знала, что эта песня будет их следующим синглом, и посвятила все время на совершенствование аранжировки. Пол Маккартни пел и играл на пианино, Джон Леннон — на акустической гитаре, Джордж Харрисон — на электрогитаре, Ринго Старр — на барабанах. Они записали шесть дублей, и все заметно короче финальной версии. Один из них можно прослушать на альбоме Anthology 3.

30 июля The Beatles перебралась в студию «Тридент», где было подходящее оборудование для записи. Участники группы сделали четыре дубля и на следующий день завершили запись. Маккартни добавил бас и вокал, остальные битлы пели бэк-вокал. Затем оркестр из 36 инструментов сыграл длинную коду. Классическим музыкантам предложили двойную плату, если они будут хлопать в ладоши и петь «на-на-на-на». Большинство были счастливы принять участие, особенно за двойную плату, но нашёлся один недовольный, который демонстративно покинул студию со словами: «Я не собираюсь хлопать в ладоши и петь эту идиотскую песню Маккартни!»

Джордж Мартин:

Мы записали «Hey Jude» в студии «Trident». Это была длинная песня. Отсчитав время её длительности, я сказал: «Нельзя записывать такой длинный сингл». Но тут ребята меня атаковали, как всегда, и Джон спросил: «Почему?» Я не смог найти достойный ответ и сказал первое, что пришло в голову: «Диск-жокеи не смогут играть эту пластинку».

А Джон заявил: — Будут, если она наша. И он, конечно, был абсолютно прав.

И хотя «The Beatles», к тому времени уже прекратившие концертную деятельность, никогда не исполняли «Hey Jude» вживую, её торжественный финал был идеален для публичного исполнения, и Пол Маккартни позднее сделал эту песню коронным номером своих шоу.

Дополнительные факты

• Песня была исполнена Полом Маккартни на церемонии открытия XXX Олимпийских игр в Лондоне в 2012 году.
• Продолжительность песни составила 7 минут, и для выпуска её на сингле (максимальная длина трека на нём 4 минуты) инженерами были применены новые методы в грамзаписи.
• Припев «Na Na-Na-Na-Na-Na-Na Na-Na-Na-Na Hey Jude» в конце песни повторяется 19 раз.
• Ноты «Hey Jude» были куплены на аукционе Джулианом Ленноном в 1996 г. за 25,000 фунтов стерлингов. В 2002 г. продажа рукописи стихов была объявлена Кристис, всемирно известным аукционным домом. Начальная цена была объявлена в 80,000 фунтов стерлингов. В судебном порядке Пол Маккартни запретил аукцион, объяснив это тем, что стихи исчезли из его дома в Лондоне.
• В альбом Anthology 3 входит второй дубль «Hey Jude», записанный 29 июля 1968 г. Альбом Beatles Love содержит немного переделанную версию последней записи.
• «Hey Jude» упоминается в романе Стивена Кинга «Стрелок» из цикла «Темная Башня».
• На 2:58 в песне можно расслышать слова Пола Маккартни «Oh! F*cking hell!», сказанные по поводу неправильно сыгранного аккорда. Песню хотели перезаписать, но Джон Леннон настоял, чтобы «ляп» лишь заглушили.
• В честь этой песни назван актёр Джуд Лоу.
• Песня дала название одной из серий британского сериала Takin over the Asylum.

Ссылки

•  [youtube.com/watch?v=A_MjCqQoLLA "Hey Jude"]

Отрывок, характеризующий Hey Jude

«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.