Hortus Cliffortianus

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Hortus Cliffortianus


Титульный лист

Автор:

Карл Линней

Жанр:

исследование

Язык оригинала:

латинский, нидерландский

Оригинал издан:

1738

Оформление:

гравюры по рисункам Георга Эрета

Hórtus Cliffortiánus — книга Карла Линнея, в которой он описал растения сада и гербария голландского банкира, одного из директоров голландской Ост-Индской компании, ботаника-любителя Джорджа Клиффорда в Гартекампе. Кроме того, в книгу вошло описание библиотеки Клиффорда.

Книга Написана на латыни. Иллюстрирована гравюрами Яна Ванделаара по рисункам Георга Эрета, а также собственным рисункам Ванделаара.

Напечатана на средства Джорджа Клиффорда в Амстердаме. На титульном листе стоит цифровое обозначение года 1737, тем не менее работа была напечатана лишь в 1738 году.





История создания

Сад в поместье Дж. Клиффорда Гартекамп. Вид со стороны канала Лейден — Гарлем. Фотография 2007 года

Линней познакомился с Клиффордом в доме Йоханнеса Бурмана в Амстердаме, где жил, помогая Бурману в научных изысканиях, в 1735 году. Вместе с Бурманом Линней посетил Клиффорда в его загородном летнем доме Гартекамп в окрестностях Хемстеде 13 августа 1735 года.

Гартекамп был известен садом и до того, как его в 1709 году приобрёл отец Клиффорда, но Клиффорд значительно обогатил его растениями, которые ему привозили во всего мира. Клиффорд построил в саду четыре оранжереи, в которых росли экзотические растения.

Клиффорд, познакомившись с молодым Линнеем, был им восхищён — и захотел, чтобы тот стал его личным врачом, а также осмотрел и описал его обширные коллекции. Линней, однако, был связан договором с Бурманом, но Клиффорд решил эту проблему, подарив Бурману, чтобы тот не обижался, экземпляр редкого издания — Natural History of Jamaica Ганса Слоана. Линней начал работу в Гартекампе 24 сентября.

Через некоторое время в Гартекампе появился художник Георг Эрет с рекомендательным письмом маркграфа Карла III Вильгельма Баден-Дурлахского. Линней обратил внимание Клиффорда на рисунки недавно обнаруженных растений (Collinsonia, Turnera), исполненные Эретом. Клиффорд купил их незамедлительно. Линней разъяснил Эрету свою новую систему классификации растений, после чего Эрет выполнил для новой работы Линнея 24 рисунка растений.

Первое и единственное издание труда Hortus Cliffortianus появилось в 1738 году под заголовком Plantas exhibens quas in Hortis vivis quam siccis, Hartecampi in Hollandia coluit vir nobilissimus et generosissimus Georgius Clifford juris utriusque doctor reductis varietatibus as species, specibus as genera, generibus as classes, adiectis locis plantarum natalibus differentiisque specierum in Amsterdam[1]. Книга первоначально не поступала в сколько-нибудь широкую продажу. Клиффорд изначально не преследовал цели максимально возможно распространить книгу среди учёных, желая в первую очередь использовать её в качестве средства для расширения своей коллекции растений путём обмена, поэтому не весь тираж книги сразу попал на рынок.

Линней получил свои 10 авторских экземпляров 11 января 1739 года. Кроме того, в качестве дополнительного вознаграждения Клиффорд передал Линнею часть своего гербария, которую тот увёз в Уппсалу, где она вошла в состав линнеевского гербария, после смерти учёного проданного сыном Джеймсу Эдварду Смиту.

Фронтиспис

Содержание книги

Hortus Cliffortianus напечатана в формате in folio и содержит около пятисот тридцати страниц[2]. Книга открывается фронтисписом, выгравированным Яном Ванделааром.

Титульный лист исполнен в две краски — красной и чёрной. Книга содержит две гравюры, иллюстрирующие различные формы листа растений, и 34 гравюры с изображениями растений. Все гравюры на меди созданы Ванделааром по рисункам, в большинстве, Георга Эрета. Десять гравюр вырезаны Ванделааром по собственным эскизам. Страницы пронумерованы с 1 до 231 (232 пустые страницы) и с 301 по 501 (с ненумерованными страницами дополнения). Это связано с тем, что книга была сначала набрана в формате in quatro. Случилось, однако, что гравюр оказались больше, чем предполагалось. Поэтому издатель и печатники были вынуждены перейти на формат in folio, а первые триста страниц были отпечатаны и вставлены в кодекс в том виде, как были набраны.

Растения сада Клиффорда уже были до Линнея описаны в Viridarium Cliffortianum[3]. В Hortus Cliffortianus Линней поместил, кроме того, описание обширных гербарных коллекций Клиффорда. В общем, были описаны 2536 родов и видов растений, из них 1251 происходили из сада Клиффорда[4]. Линней упорядочил список по системе, установленной им в Genera Plantarum и Systema Naturae. Для названий растений он использовал Critica Botanica. При видах растений он перечислял все их синонимы, которые он мог найти в доступной ему литературе. Он внёс также сведения о происхождении растений. В частности, для европейских растений он использовал Pinax Theatri Botanici Каспара Баугина.

На первых шести страницах (лат. dedicatoria) Линней перечислил самых замечательных, с его точки зрения, покровителей ботаники: Карла III Вильгельма Баден-Дурлахского, Жана Батиста Гастона де Бурбона, Джузеппе дель Боско, Якоба Делагарди, Хендрика Адриана ван Рееде[nl], Георга Эберхарта Румфа, Уильяма Шерарда, Джана Франческо Морозини[it], Каспара Бозе[de], Симон ван Бомон, кардинала Одоардо Фарнезе[it] и Иоганна Конрада фон Геммингена[de]. Естественно, что Линней не забыл упомянуть и своего в то время работодателя.

Затем следует уведомление читателя (лат. lectori botanico), объяснение текста и синонимов, происхождение растений и разные методы выращивания растений с разных континентов. В конце главы Линней с благодарностью упомянул Германа Бургаве, Адриана ван Ройена, Иоганна Георга Сигезбека, Альбрехта фон Галлера, Йоханнеса Бурмана, Виллема Роэлла[nl], Яна Фредерика Гроновиуса и Филипа Миллера за растения и семена, которые те прислали саду Клиффорда.

В главе Bibliotheca Botanica Cliffortiana на семнадцати ненумерованных страницах Линней педантично перечислил состав библиотеки Клиффорда в соответствии с теми же принципами, которые он уже применил в Bibliotheca Botanica. Сюда включены как 295 названий преимущественно ботанических книг, так и несколько книг, например, о химии, теологии и философии. Книги, как и растения, Линней разделил на «классы», начиная с «отцов ботаники», греков и римлян, а затем Commentatores, Ichniographi и Descriptatores. Затем следуют монографии и т. д., в общей сложности 16 классов. Этот список является важным не только потому, что он даёт представление о литературе, которую Линней имел в своём распоряжении для работы над Hortus Cliffortianus, но и о тех работах, которые он мог использовать для написания своего opus magnum — Genera Plantarum.

После каталога библиотеки следуют списки сокращений, четыре страницы с описаниями различных форм листьев у растений, проиллюстрированные двумя гравюрами, и шесть страниц систематического списка родов с указанием числа видов для каждого из них.

Основная часть книги — каталог гербария Клиффорда и список растений в саду и теплицах Гартекампа, причём Линней не делает различия между живыми и засушенными (гербарными) растениями. Тридцать четыре таблицы с гравюрами, изображающими растения, разбросаны по этой части книги. Линней не даёт описания родов. Он отсылает читателя к своей книге Genera Plantarum и отмечает в предисловии, что несколько родов, которые не встречаются в Genera Plantarum, он описал после выхода последней книги. Кроме того, он в Hortus Cliffortianus никогда не объясняет свою систему классификации растительного мира.

У Hortus Cliffortianus нет оглавления в настоящем смысле. Формально работа для лучшей ориентации разбита на следующие главы:

Детали фронтисписа:
Мать-Земля и Линней в образе Аполлона;
Ангел, держащий термометр со старой шкалой Цельсия
  • Dedicatio
  • Lectori Botanico
  • Bibliotheca Botanica Cliffortiana
  • Genera Foliorum (3 класса)
  • Methodus Plantarum In Horto Cliffortiano
  • Основная часть (с родами от Canna до Cellipora)
  • Vaga
    • Vaga Palmae
    • Vaga Tournefortianea
    • Vaga Plumerianea
    • Vaga Miscellanea
    • Vaga Indefinita
  • Appendix
    • Appendix Generum
    • Appendix Specierum
  • Addenda
  • Index. Numerus paginam donat
  • Ratio. Nominum genericorum receptorum

Фронтиспис

Фронтиспис, созданный Яном Ванделааром, показывает в форме аллегории значение Линнея для науки. В центре рисунка — Кибела (или Мать-Земля), сидящая на льве и львице. В руке она сжимает ключи от сада в Гартекампе, план которого лежит перед нею. Один из ангелов держит термометр со шкалой Линнея. Слева от Кибелы — новообнаруженные растения: алоэ, которое держит чёрная женщина из Африки, кофе в руках женщин в национальных головных уборах из Азии и эрнандия из Америки. У ног главной фигуры — горшок с Cliffortia ilicifolia с гравюры на таблице XXX. Бюст на высоком постаменте, возможно, — Джорджа Клиффорда. Справа изображён банан, который Клиффорд впервые довёл в этом саду до цветения и плодоношения (в 1736 году). Линней в образе юного Аполлона, приподнимающий правой рукой завесу невежества, в левой несёт факел — светоч знаний. Левой ногой он попирает дракона лжи. Поэтическое описание фронтисписа, созданное на голландском языке Яном Ванделааром, помещено на следующем за ним листе.

Таблицы

Hortus Cliffortianus содержит 36 таблиц с иллюстрациями растений. Все гравюры были нарезаны Яном Ванделааром. Рисунки для гравюр выполнены Георгом Эретом.

Гравюра Текст (в скобках указано современное название) Автор рисунка Изображение
I. Folia Simplicica
II. Folia Composita et Folia Determinata
III. Kaempferia (Kaempferia galanga) Ванделаар
IV. Piper foliis cordatis, caule procumbente (Peperomia pellucida) Ванделаар
V. Collinsonia (Collinsonia canadense) Эрет
VI. Gladiolus foliis linaribus (Gladiolus angustus) Эрет
VII. Diervilla (Diervilla lonicera) Ванделаар
VIII. Campanula foliis hastatis dentatis, caule determinate folioso (Canarina canariensis) Эрет
IX. Rauvolfia (Rauvolfia tetraphylla) Эрет
X. Turnera e petiolo florens, foliis seratis (Turnera ulmifolia) Эрет
XI. Passerina foliis linearibus (Passerina filiformis) Эрет
XII. Helxine caule erecto, aculeis refexis exasperato (Polygonum sagittatum)
XIII. Parkinsonia (Parkinsonia aculeata) Эрет
XIV. Bauhinia (Bauhinia aculeata) Эрет
XV. Bauhinia foliis quinquenerviis: lobis acuminatis remotissimis (Bauhinia divaricata) Ванделаар
XVI. Heliocarpos (Heliocarpus americanus) Эрет
XVII. Browallia (Browallia americana) Эрет
XVIII. Martynia foliis seratis (Gloxinia perennis) Ванделаар
XIX. Amorpha (Amorpha fruticosa) Эрет
XX. Dolichos caule perenni lignoso (Dolichos lignosus) Эрет
XXI. Dolichos minimus, floribus luteus (Rhynchosia minima) Эрет
XXII. Dalea (Dalea alopecuroides) Эрет
XXIII. Sigesbeckia (Sigesbeckia orientalis) Ванделаар
XXIV. Buphthalmum caule decomposita, calycibus ramiferis (Cladanthus arabicus) Эрет
XXV. Milleria foliis ovatis, pendunculis simplicibus (Elvira biflora) Эрет
XXVI. Lobelia caule erecto, foliis cordatis obsolete dentatis petiolatis, corymbo terminatrice (Lobelia cliffortiana) Эрет
XXVII. Anthospermum mas. (Anthospermum aethiopicum) Эрет
XXVIII. Dioscorea foliis cordatis, caule leavi (Dioscorea sativa) Эрет
XXIX. Kiggelaria mas. (Kiggelaria africana) Эрет
XXX. Cliffortia foliis dentatis: mas. (Cliffortia ruscifolia) Ванделаар
XXXI. Cliffortia foliis lanceolatis integerrimis: Femina (Cliffortia ilicifolia) Ванделаар
XXXII. Cliffortia foliis linearibus pilosis: Femina (Cliffortia polygonifolia)
XXXIII. Hernandia (Hernandia sonora) Ванделаар
XXXIV. Hura calycibus acutis, floribus pentandris (Hura crepitans) Ванделаар
XXXV. Roellia (Roella ciliata)
XXXVI. Cassia calycibus acutis, floribus pentandris (Cassia nictitans)

Значение

Линней создал свою систему классификации растений в Швеции. Там он никогда не встречал экзотических южных растений. Hortus Cliffortianus — первая из его работ, в которой он смог применить свою систему для описания растений со всего мира. В Гартекампе он также имел доступ к прекрасной ботанической библиотеке Клиффорда, что позволило ему дать так много ссылок на работы других ботаников. Hortus Cliffortianus имела выдающееся значение в написании самой большой работы Линнея, Genera Plantarum. Для интерпретации названий родов и видов в Genera Plantarum — Hortus Cliffortianus часто незаменима.

Напишите отзыв о статье "Hortus Cliffortianus"

Примечания

  1. Посвящение и Lectori Botanico датированы 30 июля 1737 года.
  2. Без пустых страниц и оборотных частей таблиц-иллюстраций.
  3. Viridarium Cliffortianum, quo exhibentur plantae omnes, quas vivas aluit hortus Hartecampensis annis 1735. 1736. 1737. Indicatae nominibus ex horto Cliffortiano depromtis. Amsterdam, 1737
  4. John Lewis Heller. Linnaeus’s Hortus Cliffortianus // Taxon. — Dec. 1968. — Vol. 17, № 6. — P. 665.

Литература

  • Wilfrid Blunt. The Compleat naturalist: A Life of Linnaeus. — 2001. — С. 185—197. — ISBN 0-7112-1841-2.
  • John Lewis Heller. Linnaeus’s Hortus Cliffortianus // Taxon. — Dec. 1968. — Vol. 17, № 6. — P. 663—719.
  • Lucia Albers, A.J.Kramer, J.L.P.M.Krol en I.van Thiel-Stroman. Het landgoed de Hartekamp in Heemstede. — Heemstede: Vereniging Oud-Heemstede-Bennebroek, 1982.

Ссылки

  • [caliban.mpiz-koeln.mpg.de/linne/hortus/index.html Hortus Cliffortianus]. Virtuellen biologischen Bibliothek. Kurt Stueber (2007). Проверено 30 января 2012. [www.webcitation.org/67klSKdfE Архивировано из первоисточника 18 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Hortus Cliffortianus

Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.