Киноосень 2010

Киноосень 2010
Общие сведения
Дата проведения	11 октября - 10 ноября
Место проведения	Армения

I-й Фестиваль национального кино «Киноосень» - прошел в Ереване и областях Армении с 11 октября по 10 ноября 2010 года

История

Первый фестиваль национального кино «Киноосень» прошел в Ереване и областях Армении с 11 октября по 10 ноября 2010 года. Открвался фестиваль фильмом “Мы” Артавазда Пелешяна показанным в кинотеатре “Москва”

В различных залах Армении в рамках фестиваля, а также в Парке влюбленных и у комплекса Каскад, были показаны более ста армянских фильмов различных лет и жанров. Фильмы были показаны в четырех регионах и в 12 военных частях. Также во время фестиваля прошли юбилейные мероприятия, посвященные деятелям армянского кино, круглые столы и семинары. В рамках программы были представлены фильмы армянского производства, как современные, так и снятые в советский период. Мэр столицы Гагик Бегларян направил приветствие фестивалю, в котором отметил, что «Киноосень» станет прекрасной возможностью для ознакомления армянской молодежи с национальным кино. Директор Национального киноцентра Армении Геворк Геворкян, подчеркнул что цель «Киноосени» - не только восстановить связь между зрителем и кино, но и это довести до зрителя современные армянские фильмы. Он отметил, что с этих пор октябрь будет объявлен месяцем национального кино и «Киноосень» ежегодно будет проводиться как в столице, так и в областях республики..

Высказывания о фестивале

На церемонии открытия министр культуры Армении Асмик Погосян заявила:

Рада, что сегодня у нас закрепляется добрая традиция. С этих пор мы знаем, что осенью будем приобщаться к явлению под названием «кино». Кино - это история любого народа, это его память, а также будущее

На церемонии закрытия проходившей в кинотеатре «Москва» кинокритик Давид Мурадян поздравил всех с проведением первого фестиваля, при этом отметив:

У нас такое кино, которое просто не может не иметь завтрашнего дня

Отрывок, характеризующий Киноосень 2010

– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.