III съезд КПК

III съезд Коммунистической партии Китая прошёл 12 — 20 июня 1923 года в Гуанчжоу. Присутствовало более 30 делегатов, представлявших 432 членов КПК.

Обсуждаемые вопросы

Основными вопросами повестки дня съезда были вопрос об отношении к гоминьдану и роли КПК в антиимпериалистической и антифеодальной революции. Исполком Коминтерна в своей резолюции от 12 января 1923 года, а также письме к III съезду КПК (май 1923 года) обращал внимание компартии Китая на необходимость создания единого фронта и важность решения крестьянского вопроса. В ходе съезда тогдашний лидер КПК Чэнь Дусю отстаивал точку зрения, что буржуазно-демократической революцией в Китае должна руководить только буржуазия, а пролетариат может оказывать революции лишь пассивную поддержку. С другой стороны, так называемые «левые», позицию которых на съезде озвучил Чжан Готао, отвергали тактику единого фронта, считая рабочий класс единственной революционной силой.

Последствия

Третий съезд КПК принял решение о вступлении коммунистов в гоминьдан в целях создания единого революционного фронта и принял декларацию, содержавшую критику ошибочных установок гоминьдана. Эта декларация оказала существенное влияние на руководителей гоминьдана, в частности, на Сунь Ятсена, который установил сотрудничество с КПК и осенью 1923 года проводил реорганизацию гоминьдана на основе сотрудничества с коммунистами.

Съезд избрал Центральный исполнительный комитет КПК, который, в свою очередь, избрал Центральное бюро, в состав которого вошли Чэнь Дусю, Мао Цзэдун, Ло Чжанлун, Цай Хэсэнь, Тань Пиншань. Председателем был избран Чэнь Дусю.

Отрывок, характеризующий III съезд КПК

Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.