Imagine (альбом Джона Леннона)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Imagine (альбом)»)
Перейти к: навигация, поиск

</td></tr>

Imagine
Студийный альбом Джона Леннона
Дата выпуска

9 сентября 1971

Записан

23 июня — 5 июля 1971

Жанры

поп, рок, блюз

Длительность

39 мин 29 с

Продюсеры

Джон Леннон,
Йоко Оно,
Фил Спектор

Страна

США

Лейблы

Apple, EMI

Профессиональные рецензии
Хронология Джона Леннона
John Lennon/Plastic Ono Band (1970)Imagine
(1971)
Some Time in New York City (1972)
К:Альбомы 1971 года
RS [www.rollingstone.com/music/lists/6862/35223/35602 Позиция № 80] в списке
500 величайших альбомов всех времён по версии журнала
Rolling Stone

Imagine (рус. Представь себе) — второй полноценный сольный альбом Джона Леннона, вышедший в 1971 году. «Imagine» многие считают лучшим альбомом Леннона.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 3172 дня] В некотором смысле, эта пластинка стала продолжением «John Lennon/Plastic Ono Band», вышедшего на год раньше, однако «Imagine» содержит больше песен с политическим подтекстом.

Оформление альбома выдержано в голубых тонах, что символизирует небо. На переднюю сторону обложки помещена фотография Леннона, сделанная Энди Уорхолом[1], а на заднюю — фотография Джона, смотрящего в небо (намёк на строчку из заглавной песни: «Above us only sky»). Также в оформлении была использована фотография Леннона, держащего за уши свинью — прямая насмешка над обложкой альбома Пола Маккартни «Ram», где тот подобным образом держал за рога барана[2].





Композиции альбома

Imagine (Представь себе) 2:58

Imagine, заглавная композиция альбома, в будущем стала визитной карточкой Леннона. Песня отражала его политические взгляды: отрицала религию, частную собственность, государственные границы и призывала к личной свободе и миру.

Crippled Inside (Моральный калека) 3:47

Jealous Guy (Ревнивый парень) 4:16

It’s So Hard (Это так трудно) 2:25

I Don’t Wanna Be a Soldier (Я не хочу быть солдатом) 6:05

Полное название этой песни — I Don’t Wanna Be a Soldier, Mama, I Don’t Wanna Die (рус. Я не хочу быть солдатом, мама, я не хочу умирать). Это — одна из нескольких песен альбома, критикующих современное общество.

Gimme Some Truth (Дай мне правды) 3:16

Песня схожа по духу с предыдущей, I Don’t Wanna Be a Soldier, и повествует о том, что нас постоянно окружает ложь.

Oh My Love (О, любовь моя) 2:44

How Do You Sleep? (Как тебе спится?) 5:36

How Do You Sleep? — фактически, письмо Леннона Полу Маккартни. Песня содержит как намёки, так и прямые оскорбления (хотя слова о том, что Маккартни где-то украл мелодию «Yesterday», были в итоге вырезаны из текста). Начало песни напоминает начало композиции Маккартни «Sgt. Pepper’s Lonely Hearts Club Band» из одноимённого альбома «The Beatles».

How? (Как?) 3:43

Oh Yoko (О, Йоко) 4:20

Влияние

  • Мозаичное панно всего с одним словом — «Imagine» — находится в Центральном Парке Нью-Йорка, мемориал «Земляничные Поля», неподалёку от здания «Дакота» (на углу 72-й улицы и авеню Сентрал Парк Вест), где жил Леннон. Мемориал назван в честь песни Strawberry Fields Forever, в свою очередь названной в честь приюта в Ливерпуле. Каждый год 9 октября, в день рождения Джона Леннона, на «Земляничных Полях» у мозаики «Imagine» собираются поклонники Леннона и в целом творчества The Beatles.
  • Реплики Леннона из песни Imagine были взяты в качестве основы для «интервью» в фильме «Форрест Гамп», в котором он обсуждал вместе с Форрестом быт жителей Китая.

Напишите отзыв о статье "Imagine (альбом Джона Леннона)"

Примечания

  1. Raul. [www.feelnumb.com/2012/06/23/john-lennon-yoko-ono-sean-lennon-andy-warhol-polaroids/ John Lennon, Yoko Ono & Sean Lennon Andy Warhol Polaroids]. FeelNumb.com (23 June 2012). Проверено 25 апреля 2013.
  2. Clayton, Marie. John Lennon. Unseen Archives. — Parragon Publishing Book. — С. 301. — ISBN 0752585142.

Отрывок, характеризующий Imagine (альбом Джона Леннона)

В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.
В столовой, громадно высокой, как и все комнаты в доме, ожидали выхода князя домашние и официанты, стоявшие за каждым стулом; дворецкий, с салфеткой на руке, оглядывал сервировку, мигая лакеям и постоянно перебегая беспокойным взглядом от стенных часов к двери, из которой должен был появиться князь. Князь Андрей глядел на огромную, новую для него, золотую раму с изображением генеалогического дерева князей Болконских, висевшую напротив такой же громадной рамы с дурно сделанным (видимо, рукою домашнего живописца) изображением владетельного князя в короне, который должен был происходить от Рюрика и быть родоначальником рода Болконских. Князь Андрей смотрел на это генеалогическое дерево, покачивая головой, и посмеивался с тем видом, с каким смотрят на похожий до смешного портрет.
– Как я узнаю его всего тут! – сказал он княжне Марье, подошедшей к нему.
Княжна Марья с удивлением посмотрела на брата. Она не понимала, чему он улыбался. Всё сделанное ее отцом возбуждало в ней благоговение, которое не подлежало обсуждению.
– У каждого своя Ахиллесова пятка, – продолжал князь Андрей. – С его огромным умом donner dans ce ridicule! [поддаваться этой мелочности!]
Княжна Марья не могла понять смелости суждений своего брата и готовилась возражать ему, как послышались из кабинета ожидаемые шаги: князь входил быстро, весело, как он и всегда ходил, как будто умышленно своими торопливыми манерами представляя противоположность строгому порядку дома.
В то же мгновение большие часы пробили два, и тонким голоском отозвались в гостиной другие. Князь остановился; из под висячих густых бровей оживленные, блестящие, строгие глаза оглядели всех и остановились на молодой княгине. Молодая княгиня испытывала в то время то чувство, какое испытывают придворные на царском выходе, то чувство страха и почтения, которое возбуждал этот старик во всех приближенных. Он погладил княгиню по голове и потом неловким движением потрепал ее по затылку.
– Я рад, я рад, – проговорил он и, пристально еще взглянув ей в глаза, быстро отошел и сел на свое место. – Садитесь, садитесь! Михаил Иванович, садитесь.
Он указал невестке место подле себя. Официант отодвинул для нее стул.
– Го, го! – сказал старик, оглядывая ее округленную талию. – Поторопилась, нехорошо!
Он засмеялся сухо, холодно, неприятно, как он всегда смеялся, одним ртом, а не глазами.
– Ходить надо, ходить, как можно больше, как можно больше, – сказал он.
Маленькая княгиня не слыхала или не хотела слышать его слов. Она молчала и казалась смущенною. Князь спросил ее об отце, и княгиня заговорила и улыбнулась. Он спросил ее об общих знакомых: княгиня еще более оживилась и стала рассказывать, передавая князю поклоны и городские сплетни.
– La comtesse Apraksine, la pauvre, a perdu son Mariei, et elle a pleure les larmes de ses yeux, [Княгиня Апраксина, бедняжка, потеряла своего мужа и выплакала все глаза свои,] – говорила она, всё более и более оживляясь.
По мере того как она оживлялась, князь всё строже и строже смотрел на нее и вдруг, как будто достаточно изучив ее и составив себе ясное о ней понятие, отвернулся от нее и обратился к Михайлу Ивановичу.
– Ну, что, Михайла Иванович, Буонапарте то нашему плохо приходится. Как мне князь Андрей (он всегда так называл сына в третьем лице) порассказал, какие на него силы собираются! А мы с вами всё его пустым человеком считали.
Михаил Иванович, решительно не знавший, когда это мы с вами говорили такие слова о Бонапарте, но понимавший, что он был нужен для вступления в любимый разговор, удивленно взглянул на молодого князя, сам не зная, что из этого выйдет.
– Он у меня тактик великий! – сказал князь сыну, указывая на архитектора.
И разговор зашел опять о войне, о Бонапарте и нынешних генералах и государственных людях. Старый князь, казалось, был убежден не только в том, что все теперешние деятели были мальчишки, не смыслившие и азбуки военного и государственного дела, и что Бонапарте был ничтожный французишка, имевший успех только потому, что уже не было Потемкиных и Суворовых противопоставить ему; но он был убежден даже, что никаких политических затруднений не было в Европе, не было и войны, а была какая то кукольная комедия, в которую играли нынешние люди, притворяясь, что делают дело. Князь Андрей весело выдерживал насмешки отца над новыми людьми и с видимою радостью вызывал отца на разговор и слушал его.
– Всё кажется хорошим, что было прежде, – сказал он, – а разве тот же Суворов не попался в ловушку, которую ему поставил Моро, и не умел из нее выпутаться?
– Это кто тебе сказал? Кто сказал? – крикнул князь. – Суворов! – И он отбросил тарелку, которую живо подхватил Тихон. – Суворов!… Подумавши, князь Андрей. Два: Фридрих и Суворов… Моро! Моро был бы в плену, коли бы у Суворова руки свободны были; а у него на руках сидели хофс кригс вурст шнапс рат. Ему чорт не рад. Вот пойдете, эти хофс кригс вурст раты узнаете! Суворов с ними не сладил, так уж где ж Михайле Кутузову сладить? Нет, дружок, – продолжал он, – вам с своими генералами против Бонапарте не обойтись; надо французов взять, чтобы своя своих не познаша и своя своих побиваша. Немца Палена в Новый Йорк, в Америку, за французом Моро послали, – сказал он, намекая на приглашение, которое в этом году было сделано Моро вступить в русскую службу. – Чудеса!… Что Потемкины, Суворовы, Орловы разве немцы были? Нет, брат, либо там вы все с ума сошли, либо я из ума выжил. Дай вам Бог, а мы посмотрим. Бонапарте у них стал полководец великий! Гм!…
– Я ничего не говорю, чтобы все распоряжения были хороши, – сказал князь Андрей, – только я не могу понять, как вы можете так судить о Бонапарте. Смейтесь, как хотите, а Бонапарте всё таки великий полководец!
– Михайла Иванович! – закричал старый князь архитектору, который, занявшись жарким, надеялся, что про него забыли. – Я вам говорил, что Бонапарте великий тактик? Вон и он говорит.