Ineffabilis Deus

Ineffabilis Deus (букв. «Боже неописуемый»; 8 декабря 1854 г.) — название буллы Римского папы Пия IX, провозгласившей догмат о непорочном зачатии Пресвятой Девы Марии. За 146 лет до этого, в 1708 г. папа Климент XI установил обязательный праздник Непорочного Зачатия Девы Марии обязательным для Вселенской Церкви.

Содержание

...Мы заявляем, провозглашаем и определяем, что учение, которое придерживается того, что Блаженная Дева Мария была с самого первого момента Своего Зачатия, особой благодатью и расположением Всемогущего Бога, ввиду заслуг Иисуса Христа, Спасителя рода человеческого, сохранена не запятнанной никаким пятном первородного греха, является учением, явленным в Откровении Богом, и потому в него должно твердо и постоянно верить всем верным.

Эта «сияющая и совершенно уникальная святость», которой Она «одарена с первого мига Своего зачатия», целиком дана ей Христом: Она «искуплена возвышеннейшим образом в предвидении заслуг Её Сына». Более чем какое бы то ни было сотворенное существо, Отец благословил Её «во Христе всяким духовным благословением в небесах» (Еф 1, 3). Он избрал Её «прежде создания мира, чтобы была Она свята и непорочна пред Ним в любви».

В момент чтения буллы в соборе Святого Петра на Пия IX упал луч света, что показалось удивительным, учитывая что это было зимним утром, когда ни из одного окна Ватиканской базилики луч света обычно не достигал апсиды, где находился Папа. Окружающие восприняли это как «небесное подтверждение» сказанного.

Отрывок, характеризующий Ineffabilis Deus

– Да, нынче всё другое, всё по новому. Молодец малый! молодец! Ну, пойдем ко мне.
Он взял князя Василья под руку и повел в кабинет.
Князь Василий, оставшись один на один с князем, тотчас же объявил ему о своем желании и надеждах.
– Что ж ты думаешь, – сердито сказал старый князь, – что я ее держу, не могу расстаться? Вообразят себе! – проговорил он сердито. – Мне хоть завтра! Только скажу тебе, что я своего зятя знать хочу лучше. Ты знаешь мои правила: всё открыто! Я завтра при тебе спрошу: хочет она, тогда пусть он поживет. Пускай поживет, я посмотрю. – Князь фыркнул.
– Пускай выходит, мне всё равно, – закричал он тем пронзительным голосом, которым он кричал при прощаньи с сыном.
– Я вам прямо скажу, – сказал князь Василий тоном хитрого человека, убедившегося в ненужности хитрить перед проницательностью собеседника. – Вы ведь насквозь людей видите. Анатоль не гений, но честный, добрый малый, прекрасный сын и родной.
– Ну, ну, хорошо, увидим.
Как оно всегда бывает для одиноких женщин, долго проживших без мужского общества, при появлении Анатоля все три женщины в доме князя Николая Андреевича одинаково почувствовали, что жизнь их была не жизнью до этого времени. Сила мыслить, чувствовать, наблюдать мгновенно удесятерилась во всех их, и как будто до сих пор происходившая во мраке, их жизнь вдруг осветилась новым, полным значения светом.
Княжна Марья вовсе не думала и не помнила о своем лице и прическе. Красивое, открытое лицо человека, который, может быть, будет ее мужем, поглощало всё ее внимание. Он ей казался добр, храбр, решителен, мужествен и великодушен. Она была убеждена в этом. Тысячи мечтаний о будущей семейной жизни беспрестанно возникали в ее воображении. Она отгоняла и старалась скрыть их.
«Но не слишком ли я холодна с ним? – думала княжна Марья. – Я стараюсь сдерживать себя, потому что в глубине души чувствую себя к нему уже слишком близкою; но ведь он не знает всего того, что я о нем думаю, и может вообразить себе, что он мне неприятен».