Interpol (группа)

Interpol
Выступление группы в 2015 году
Основная информация
Жанры	Постпанк, инди-рок
Годы	1997 — настоящее время
Страна	США США
Город	Нью-Йорк
Язык песен	Английский
Лейблы	Matador Records Capitol Records Parlophone Records
Состав	Пол Бэнкс Дэниэл Кесслер Сэм Фогарино
Бывшие участники	Грег Друди Карлос Денглер
Другие проекты	Julian Plenti is… Skyscraper Julian Plenti Lives… Banks Magnetic Morning
[www.interpolnyc.com/ Официальный сайт]

Interpol (группа)Interpol (группа)

Interpol — американская группа, играющая в жанрах инди-рока и постпанка. Группа образовалась в 1997 году в Нью-Йорке, бо́льшую часть существования в её состав входило четыре музыканта: Пол Бэнкс (вокал, гитара), Дэниэл Кесслер (гитара), Карлос Денглер (бас-гитара, клавишные) и Сэм Фогарино (ударные). До прихода Сэма Фогарино в 2000 году барабанщиком в группе выступал Грег Друди; Карлос Денглер расстался с её деятельностью в 2010 году — то есть, в настоящее время Interpol состоит из трёх человек.

Группу Interpol часто и во многом сравнивают с такими исполнителями, как Joy Division, а также с The Strokes и The Chameleons, а её дебютный альбом Turn on the Bright Lights, выпущенный в 2002 году, вошёл в список «100 Лучших Альбомов 2000-х» журнала Rolling Stone. Следующие альбомы Antics (2004) и Our Love to Admire (2007) также поддержали дальнейший успех Interpol. В 2010 году был выпущен четвёртый альбом, названный в честь самой группы. Пятый альбом El Pintor вышел осенью 2014 года.

История группы

1997—1998: Формирование

История Interpol началась с гитариста Дэниэла Кесслера — именно он является основателем группы, родившимся в Англии, но большую часть жизни живущий в Нью-Йорке. «Я приехал оттуда, где не был по-настоящему смел. Мне понадобилось много времени, чтобы понять: если я не сделаю шаг в музыку и не найду себе группу, чтобы быть в ней, для меня, скорее всего, всё закончится очень печально. У меня никогда не было мании величия, но у меня возникло такое хорошее чувство, когда я писал песни — даже при том, что они были очень личными и никто никогда не слышал их — что я знал: я должен попытаться сделать это» (Дэниэл Кесслер). Несмотря на то, что группа Interpol приступила к творчеству в 1998 году, Дэниэл Кесслер считает, что она образовалась годом раньше — как раз тогда он познакомился с её будущими участниками. По его мнению, музыканты сошлись не столько из-за общих интересов, сколько по желанию просто собрать группу. Во время учёбы в Нью-Йорксом университете у Дэниэла уже был в друзьях начинающий барабанщик Грег Друди, с которым они жили в одной комнате в общежитии и любили вместе играть. На одной из лекций по философии Дэниэл познакомился с Карлосом Денглером и узнал, что тот уже некоторое время играл на гитаре. С исполнителем песен Полом Бэнксом Кесслер уже был знаком: много лет назад они виделись в Париже, и когда они вновь случайно встретились на улице в Нью-Йорке, Кесслер вспомнил, что Бэнкс был гитаристом, и пригласил его в свою группу.

На ранних выступлениях группа использовала разные названия, большинство из которых музыканты считали неудачными; среди них были Las Armas (с исп. «Оружия») и The French Letters (с англ. «Письма на французском»). Иногда группа давала концерты и вовсе без названия. Когда число их поклонников стало расти, музыканты решили, что группе необходимо окончательно утверждённое имя: «Парни, мы собираем приличные толпы, но как... у нас нет названия, никто ведь не будет знать, на чьё выступление он пойдёт в следующий раз». Считается, что название Interpol пришло в голову Полу Бэнксу: «Я всегда интересовался шпионскими штучками, работой спецслужб и тому подобным». В школьнические годы Бэнкса часто дразнили «Пол-Пол, Интерпол!», и когда он поведал об этом остальным членам группы, они решили: «А давайте назовемся Interpol — интересно, загадочно и нестандартно». Принятие этого названия, однако, поначалу повлекло за собой множество недоразумений: не знающие о группе люди по ошибке обращались к ним по электронной почте с заявлениями об угоне автомобилей, мошенничестве и потере близких, думая что пишут интернациональной полиции. Свою первую демозапись с тремя песнями группа Interpol самостоятельно распространяла на аудиокассетах в 1998 году.

2000—2005: Сотрудничество с Matador Records

В 2000 году у группы появился первый студийный релиз — мини-альбом Fukd ID #3, записанный на музыкальном лейбле Chemikal Underground. После выхода Fukd ID #3 в группе произошёл раскол: из-за «непреодолимых творческих разногласий» Interpol покинул барабанщик Грег Друди. Как заявляют музыканты, Грег с тех пор не то чтобы оставался в плохих отношениях с ними — их пути просто разошлись. Группе потребовался новый барабанщик, но он нашёлся быстро: Дэниэл Кесслер позвал Сэма Фогарино — работника музыкального магазина, который Interpol неоднократно посещала.

Как только Interpol набрала достаточно средств для записи первого полноценного альбома, её музыканты обратились к независимому лейблу Matador Records и послали имеющиеся у них записи его сопредседателю Джерарду Кослою. Он оценил их творчество, но ответил, что на тот момент издательство пока не могло принять их. После длившейся целый год переписки группа решила отправить туда несколько демозаписей, которые сильно понравились Кослою, а также его партнёру Крису Ломбарди. Вследствие этому, 4 июня 2002 Matador Records сперва выпустил мини-альбом Interpol EP с тремя песнями — «PDA», «NYC» и «Specialist». Когда он получил положительную критику, группа Interpol приступила к записи своего дебютного альбома Turn on the Bright Lights, который был издан 19 августа 2002 года. Turn on the Bright Lights принёс группе большой успех, завоевав 59-е место в «100 Лучших Альбомов Десятилетия» журнала Rolling Stone и 1-е в «Топ-50 Альбомов 2002» сайта Pitchfork Media, где творчество Interpol сравнивали с такими постпанк группами прошлых десятилетий как Joy Division, Echo & the Bunnymen и Mission of Burma.

В конце 2003 года добившаяся успеха группа Interpol вновь собралась в Matador Records для записи своего второго альбома. Этот альбом, названный Antics и выпущенный 28 сентября 2004 года, поддержал популярность группы и разошёлся в количестве около 488 000 экземпляров в Соединённых Штатах. После выхода Antics Interpol отправилась в мировой концертный тур — на тот момент самый большой по длительности и местах выступлений. Длительность тура составила около 18 месяцев, в течение которых музыкантам Interpol довелось играть на сцене с группами U2 и The Cure, а также записать сингл «Direction» для саундтрека к сериалу «Клиент всегда мёртв».

2006—2007: Capitol Records и третий альбом

О следующем, третьем альбоме Interpol впервые сообщил вокалист Пол Бэнкс на официальном сайте группы: после некоторого отдыха от своего творчества музыканты собрались вновь и проработали шесть месяцев над новым материалом. Однако, их контракт с лейблом Matador Records истёк, и для третьего альбома группе нужно было искать новое издательство. Поначалу ходили слухи, что им станет Interscope Records, но барабанщик Сэм Фогарино опроверг их, назвав это чистым предположением. 14 августа 2006 года на своём официальном сайте группа сообщила, что их новый альбом будет выпущен крупным лейблом Capitol Records; 1 сентября эту новость подтвердило предыдущее издательство Matador Records.

Третий альбом, Our Love to Admire, вышел 10 июля 2007 года. Группа Interpol впервые записывала альбом в Нью-Йорке и впервые стала использовать клавишные инструменты в своей музыке. Многие выразили мнение, что Our Love to Admire сильно отличается от двух предыдущих альбомов, и в результате перехода к лейблу Capitol Records Interpol начала равняться на массовую культуру — сайт Pitchfork, например, посчитал, что «коллектив стал больше похож на депрессивную U2, чем на опиумный Joy Division». Но у Interpol на это был свой ответ: «Минимализм стиля на тех обоих пластинках принёс нам успех, так как это произвело первое впечатление на публику. Теперь, я думаю, у нас есть много пространства и свободы, чтобы делать что-то независимо от того, о чём мы думаем творчески, потому что наше амплуа уже установлено. Люди понимают, кто мы и что мы делаем, и в мыслях мы никогда не ограничивались индивидуальностью нашего звука и нашего стиля» (Пол Бэнкс). Бэнкс не ошибся в своих словах, и Our Love to Admire, несмотря на разочарованные отзывы с одной стороны, получил признание поклонников Interpol и заработал долю положительных оценок музыкальных критиков.

2008—2010: Четвёртый альбом и уход Карлоса Денглера

После концертного тура Our Love to Admire музыканты устроили перерыв и занялись другими проектами: бас-гитарист Карлос Денглер работал над короткометражным фильмом My Friends Told Me About You, а вокалист Пол Бэнкс в 2009 году выпустил свой сольный проект Julian Plenti is… Skyscraper. 6 марта 2009 года Interpol сообщила на своём официальном сайте о возобновлении музыкальной деятельности и упомянула о работе над песнями для их следующего альбома. По словам музыкантов, их новые творения получались очень «жизненными» и они чувствовали себя «новой группой». Барабанщик Сэм Фогарино рассказывал, что в этом альбоме группа вернётся к звучанию дебютного Turn on the Bright Lights, однако вокалист Пол Бэнкс не был согласен с этим: по его мнению, с новым альбомом Interpol делает ещё один шаг вперёд, и Turn on the Bright Lights он напоминает лишь игрой гитариста группы («Это всё Дэниэл — он действительно пропитан им»). Первый сингл будущего альбома, «Lights», Interpol разместил на своём сайте 29 апреля 2010 года.

9 мая группа Interpol сообщила на своём официальном сайте об уходе из группы бас-гитариста и клавишника Карлоса Денглера. Это решение, которое Карлос принял сам, не имело отрицательного характера и было принято по взаимному согласию с самой группой. «Он решил следовать другим путём и идти к новым целям. Это дружественное расставание, и мы от всего сердца желаем ему огромного счастья и успеха. Мы остаёмся, как и всегда, должными поклонниками этого блистательно талантливого человека». Примерно три месяца спустя Сэм Фогарино дополнил, что причиной ухода также стала сильная потеря интереса Карлоса к игре на бас-гитаре, особенно на концертных турах, один из которых должен был начаться после выхода нового альбома. Тем не менее, некоторое время Денглер всё же оставался в Interpol, чтобы вместе с группой дописать четвёртый альбом. В начале июня 2010 для замены Карлоса на концертных выступлениях группа пригласила двух сессионных участников: Дэвида Пайо (бывшего музыканта Slint и других коллективов) для игры на бас-гитаре и участника группы Secret Machines Брэндона Кёртиса, исполняющего клавишные партии и бэк-вокалы.

Запись нового материала проходила в нью-йоркской студии звукозаписи Electric Lady Studios — там же, где записывался Our Love to Admire, однако музыканты Interpol не стали оставаться с Capitol Records и вернулся к лейблу Matador. Четвёртый альбом под одноимённым с группой названием Interpol был выпущен 7 сентября 2010 года.

2014: El Pintor

9 сентября 2014 года группа Interpol выпустила пятый студийный альбом под названием El Pintor. Во время концертного тура в ноябре 2014, музыканты Interpol оказались одними из многих, кто попал под экстремальные заморозки в Северной Америке в Буффало.

Особенности стиля

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

«Evil» (Antics, 2003) <tr> </tr> <tr style="font-size:smaller;" align="center"> <td colspan="3" align="center">Информация о файле</td> </tr>

«No I in Threesome» (Our Love to Admire, 2007) <tr> </tr> <tr style="font-size:smaller;" align="center"> <td colspan="3" align="center">Информация о файле</td> </tr>

Характерной чертой музыки группы Interpol является обширное использование стаккато: как правило, ноты не тянутся, а часто и монотонно повторяются, причём во всех гитарных партиях сразу (примером может послужить начало песни «Say Hello to Angels»). Одним из частных случаев такого исполнения является характерная «гитарная перекличка»: два разных инструмента исполняют партии, которые можно было бы исполнить на одном инструменте, однако такие небольшие различия в тембре инструментов, в свою очередь, и создают уникальное звучание. Подобный приём можно услышать, например, в припеве «Obstacle 1», когда два инструмента сначала играют одну ноту в унисон, а затем один из инструментов запаздывает на одну долю и гитары начинают своё чередование. В ритм-партиях, которые обычно исполняет Пол Бэнкс, аккорды, как правило, берутся в одном направлении, сверху вниз.

В музыке зачастую применяются сходные приёмы, в частности вступления: многие песни начинаются с монотонного перебора струн, после чего композиция со временем усложняется. Вследствие этого, в одной песне может быть использовано несколько различных тем: к примеру, в «The New» их три, а в «Not Even Jail» радикально меняется концовка песни. Музыку сопровождают тяжёлые, разнообразные и иногда асимметричные барабанные партии. Басовая партия иногда оказывается самой подвижной и сложной, и в некоторых композициях звучит синкопировано.

Основное место в текстах группы занимает любовь и эротика. Как правило, значение текстов несёт мрачный, трагичный оттенок. Весомой отличительной чертой группы является стиль их одежды: музыканты одеваются в чёрное, подчёркнуто элегантно. Вокалист Пол Бэнкс часто выступает в чёрной фетровой шляпе и чёрном костюме, ныне бывший бас-гитарист Карлос Денглер одет в чёрную рубашку с красным галстуком и красной повязкой на рукаве, а гитарист Дэниэл Кесслер носит бакенбарды. Внешним элементам группы — одежде, обложкам дисков, постерам — характерно использование контрастных цветов, как правило, чёрного, белого и красного.

Люди могут сказать, что мы мрачны и меланхоличны, но я называю это романтикой и страстью. Те чувства, которые я испытываю. И благодаря им я чувствую всю прелесть этой жизни. Дэниэл Кесслер, гитарист и основатель группы Interpol.

Состав

Текущие участники

• Пол Бэнкс — основной вокал, гитара, бас-гитара, тексты песен (с 1997 года);
• Дэниэл Кесслер — гитара, вокал (с 1997 года);
• Сэм Фогарино — ударные (с 2000 года).

Бывшие участники

• Грег Друди — ударные (1997—2000);
• Карлос Денглер — бас-гитара, клавишные (1997—2010).

Сессионные участники

• Эрик Альтеслебен — клавишные, вокал (2002—2003);
• Фредерик Бласко — клавишные, вокал (2004—2005);
• Дэвид «Фермер Дэйв» Шер — клавишные, вокал (2007—2008);
• Дэвид Пайо — бас-гитара (2010—2011);
• Брэндон Кёртис — клавишные, вокал (с 2010 года);
• Брэд Труакс — бас-гитара, бэк-вокал (с 2011 года).

Дискография

• Turn on the Bright Lights (2002)
• Antics (2004)
• Our Love to Admire (2007)
• Interpol (2010)
• El Pintor (2014)

Ссылки

• [www.interpolnyc.com Официальный сайт группы] (англ.)
• [www.interpolnyc.com/forum/ Interpol Message Board] — официальный форум группы (англ.)
• [www.matadorrecords.com/interpol/ Страница группы] на сайте лейбла Matador Records (англ.)

Отрывок, характеризующий Interpol (группа)

– Вот на походе не в кого влюбиться, так он в ца'я влюбился, – сказал он.
– Денисов, ты этим не шути, – крикнул Ростов, – это такое высокое, такое прекрасное чувство, такое…
– Ве'ю, ве'ю, д'ужок, и 'азделяю и одоб'яю…
– Нет, не понимаешь!
И Ростов встал и пошел бродить между костров, мечтая о том, какое было бы счастие умереть, не спасая жизнь (об этом он и не смел мечтать), а просто умереть в глазах государя. Он действительно был влюблен и в царя, и в славу русского оружия, и в надежду будущего торжества. И не он один испытывал это чувство в те памятные дни, предшествующие Аустерлицкому сражению: девять десятых людей русской армии в то время были влюблены, хотя и менее восторженно, в своего царя и в славу русского оружия.


На следующий день государь остановился в Вишау. Лейб медик Вилье несколько раз был призываем к нему. В главной квартире и в ближайших войсках распространилось известие, что государь был нездоров. Он ничего не ел и дурно спал эту ночь, как говорили приближенные. Причина этого нездоровья заключалась в сильном впечатлении, произведенном на чувствительную душу государя видом раненых и убитых.
На заре 17 го числа в Вишау был препровожден с аванпостов французский офицер, приехавший под парламентерским флагом, требуя свидания с русским императором. Офицер этот был Савари. Государь только что заснул, и потому Савари должен был дожидаться. В полдень он был допущен к государю и через час поехал вместе с князем Долгоруковым на аванпосты французской армии.
Как слышно было, цель присылки Савари состояла в предложении свидания императора Александра с Наполеоном. В личном свидании, к радости и гордости всей армии, было отказано, и вместо государя князь Долгоруков, победитель при Вишау, был отправлен вместе с Савари для переговоров с Наполеоном, ежели переговоры эти, против чаяния, имели целью действительное желание мира.
Ввечеру вернулся Долгоруков, прошел прямо к государю и долго пробыл у него наедине.
18 и 19 ноября войска прошли еще два перехода вперед, и неприятельские аванпосты после коротких перестрелок отступали. В высших сферах армии с полдня 19 го числа началось сильное хлопотливо возбужденное движение, продолжавшееся до утра следующего дня, 20 го ноября, в который дано было столь памятное Аустерлицкое сражение.
До полудня 19 числа движение, оживленные разговоры, беготня, посылки адъютантов ограничивались одной главной квартирой императоров; после полудня того же дня движение передалось в главную квартиру Кутузова и в штабы колонных начальников. Вечером через адъютантов разнеслось это движение по всем концам и частям армии, и в ночь с 19 на 20 поднялась с ночлегов, загудела говором и заколыхалась и тронулась громадным девятиверстным холстом 80 титысячная масса союзного войска.
Сосредоточенное движение, начавшееся поутру в главной квартире императоров и давшее толчок всему дальнейшему движению, было похоже на первое движение серединного колеса больших башенных часов. Медленно двинулось одно колесо, повернулось другое, третье, и всё быстрее и быстрее пошли вертеться колеса, блоки, шестерни, начали играть куранты, выскакивать фигуры, и мерно стали подвигаться стрелки, показывая результат движения.
Как в механизме часов, так и в механизме военного дела, так же неудержимо до последнего результата раз данное движение, и так же безучастно неподвижны, за момент до передачи движения, части механизма, до которых еще не дошло дело. Свистят на осях колеса, цепляясь зубьями, шипят от быстроты вертящиеся блоки, а соседнее колесо так же спокойно и неподвижно, как будто оно сотни лет готово простоять этою неподвижностью; но пришел момент – зацепил рычаг, и, покоряясь движению, трещит, поворачиваясь, колесо и сливается в одно действие, результат и цель которого ему непонятны.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 1000 русских и французов – всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости, страха, восторга этих людей – был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно исторической стрелки на циферблате истории человечества.
Князь Андрей был в этот день дежурным и неотлучно при главнокомандующем.
В 6 м часу вечера Кутузов приехал в главную квартиру императоров и, недолго пробыв у государя, пошел к обер гофмаршалу графу Толстому.
Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.
– Ежели бы он мог атаковать нас, то он нынче бы это сделал, – сказал он.
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.
– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.

Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.
Ночь была туманная, и сквозь туман таинственно пробивался лунный свет. «Да, завтра, завтра! – думал он. – Завтра, может быть, всё будет кончено для меня, всех этих воспоминаний не будет более, все эти воспоминания не будут иметь для меня более никакого смысла. Завтра же, может быть, даже наверное, завтра, я это предчувствую, в первый раз мне придется, наконец, показать всё то, что я могу сделать». И ему представилось сражение, потеря его, сосредоточение боя на одном пункте и замешательство всех начальствующих лиц. И вот та счастливая минута, тот Тулон, которого так долго ждал он, наконец, представляется ему. Он твердо и ясно говорит свое мнение и Кутузову, и Вейротеру, и императорам. Все поражены верностью его соображения, но никто не берется исполнить его, и вот он берет полк, дивизию, выговаривает условие, чтобы уже никто не вмешивался в его распоряжения, и ведет свою дивизию к решительному пункту и один одерживает победу. А смерть и страдания? говорит другой голос. Но князь Андрей не отвечает этому голосу и продолжает свои успехи. Диспозиция следующего сражения делается им одним. Он носит звание дежурного по армии при Кутузове, но делает всё он один. Следующее сражение выиграно им одним. Кутузов сменяется, назначается он… Ну, а потом? говорит опять другой голос, а потом, ежели ты десять раз прежде этого не будешь ранен, убит или обманут; ну, а потом что ж? – «Ну, а потом, – отвечает сам себе князь Андрей, – я не знаю, что будет потом, не хочу и не могу знать: но ежели хочу этого, хочу славы, хочу быть известным людям, хочу быть любимым ими, то ведь я не виноват, что я хочу этого, что одного этого я хочу, для одного этого я живу. Да, для одного этого! Я никогда никому не скажу этого, но, Боже мой! что же мне делать, ежели я ничего не люблю, как только славу, любовь людскую. Смерть, раны, потеря семьи, ничто мне не страшно. И как ни дороги, ни милы мне многие люди – отец, сестра, жена, – самые дорогие мне люди, – но, как ни страшно и неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова. На дворе Кутузова слышались голоса укладывавшихся денщиков; один голос, вероятно, кучера, дразнившего старого Кутузовского повара, которого знал князь Андрей, и которого звали Титом, говорил: «Тит, а Тит?»