СОКО J-22 Орао

J-22 Орао
Истребитель-бомбардировщик J-22 Орао, 2009 год.
Тип	истребитель-бомбардировщик
Разработчик	СОКО
Производитель	СОКО I.R.Av
Первый полёт	31 октября 1974 года
Начало эксплуатации	1978 год
Статус	эксплуатируется
Основные эксплуатанты	ВВС Югославии (бывший) ВВС Сербии ВВС Румынии (бывший)
Годы производства	1978 — 1992
Единиц произведено	165
Варианты	IAR 93
Изображения на Викискладе

СОКО J-22 ОраоСОКО J-22 Орао

СОКО J-22 Орао (серб. Орёл) — югославский истребитель-бомбардировщик, который производился серийно в СФРЮ и Румынии.

Разработан коллективами из авиатехнических институтов Югославии и Румынии. Первый прототип совершил полёт в 1974 году, а международное признание обрёл на авиавыставке в Париже. Первый югославский самолёт, который превысил скорость в 1000 км/ч. Многократно модифицировался.

История разработки

Разработка проекта

В конце 1960-х годов правительства Югославии и Румынии начали переговоры о создании многоцелевого дозвукового истребителя, что было выгодно как с военной точки зрения, так и с экономической: в одиночку реализовать проект ни одна из стран не могла. Планировалось, что около 200 самолётов будут собраны специально для ВВС этих стран. После работы совместной комиссии были сформулированы тактико-технические требования к самолёту, который планировалось оснастить двигателями марки «Вайпер» (югославы и румыны выпускали различные варианты двигателя по лицензии).

К середине 1972 года конструкторы из Югославского Авиационно-технического института и Румынского Национального института науки и техники завершили работу над совместным проектом и начали его сборку. В Югославии самолёт собирался на заводе фирмы «СОКО», в Румынии на заводе в Крайове. Одинаковым в самолётах были только фюзеляжи с британским катапультным креслом Martin Baker Mk.6, а оборудование и вооружение каждая сторона ставила своё.

Сборка

Сборка экспериментальной модели началась в мае 1972 года. Заказ в Румынии размещался на заводе IRAv (ныне Aerostar SA) в Бакэу, где производили фюзеляж самолёта, собирали его и тестировали. В Румынии также работала фирма IRMA Baneasa (ныне Romaero SA) из Бухареста, которая производила крылья, а ICA Ghimbav-Brasov собирала всё остальное оборудование. Югославский прототип производился на заводах в Мостаре (SOKO), Панчево (UTVA) и Трстеник. Румыния производила переднюю часть фюзеляжа, киль и дополнительные баки, а Югославия занималась крыльями, остальной частью фюзеляжа и хвостовой частью. Двигателями были выбраны два «Ролсс-Ройса» класса «Вайпер» Mk 632-41R, которые располагались по обе стороны фюзеляжа. Выбор был неслучаен, поскольку по лицензии его производили и в Югославии (ORAO, Райловац), и в Румынии (Turmbomecanica, Бухарест).

Первый полёт

31 октября 1974 с разницей 20 минут оба самолёта поднялись в воздух. В Югославии самолёт получил имя J-22 Орао, в Румынии — IAR-93. Пилотировал югославский самолёт с аэродрома Мостар майор Владислав Славуевич. Двухместный учебно-боевой вариант № 25002 получил обозначение NJ-22 Орао и взлетел в ноябре 1976 года под управлением того же Славуевича. В 1980 году один из самолётов разбился близ Мостара после столкновения с птицей. Через два года начались поставки предсерийных машин.

Серийное производство и модернизации

Производство первой партии предсерийных машин началось в конце 1977 года, а в начале 1978 года они вошли в состав ВВС Югославии. Туда вошли 10 одноместных IJ-22 (номера 25701—25710) и 5 двухместных INJ-22 (25001—25605). Они получили наименование «Орао-1». Встроенное вооружение не предусматривалось, поэтому их применяли для разведки. В 1980 году началось производство первой серии самолётв из 15 IJ-22 (номера с 25711 по 25725) и 3 INJ-22 (номера 25606—25608). Первый самолёт этой серии взлетел в январе 1981 года, после чего самолёты поступили на вооружение югославских ВВС в качестве разведчиков. Первые вооружённые версии самолёта — одноместные D-22 и двухместные INJ-22 — поступили на вооружение в 1982—1983 годах.

В 1981 году была проведена кардинальная модернизация конструкции самолёта под руководством полковников Александру Филипеску и Милоша Петрича. На серийных машинах изменению подверглись фюзеляжи и системы, а также были установлены модернизированные двигатели «Вайпер» (модернизация прошла в 1979 году, к 1983 году сертификация завершилась). Первый такой модернизированный самолёт под номером 25101 получил индекс SY-1 (J-22НС) и взлетел 20 октября 1983 года, а 22 ноября 1984 года летчик-испытатель Марьян Йелен впервые на нём преодолел звуковой барьер. Ныне этот самолёт находится в экспозиции фабрики UTVA в Панцево. Однако серийное производство началось только в 1986 году из-за долгой доводки двигателя. По югославской классификации этот самолёт назывался J-22, по европейской — J-22М «Орао». Таких самолётов было построено всего 43 штуки (номера 25101 — 25124, 25151 — 25154 и 25161 — 25175).

Двухместный вариант NJ-22 впервые взлетел 18 июля 1986 года, после чего было построено 12 подобных самолётов, получивших на Западе код «Орао» 2D с серийными номерами от 25501 до 25512. Кроме того, на вооружение поступили ещё восемь J-22 и шесть NJ-22 с серийными номерами 25201-25208 и 25526-25531 соответственно. По некоторым источникам, эти самолёты являются модификациями ранних IJ-22 и INJ-22.

Служба

В армии СФРЮ

В конце 1970-х — начале 1980-х большая часть самолётов пошла в 353-й истребительный авиаполк 97-й авиабригады (авиабаза Ортьес), вторым по количеству самолётов был 351-й истребительный авиаполк 82-й авиабригады (авиабаза Церкелье). На их вооружении состояли самолёты модификации IJ и INJ-22, которые использовались как разведчики в интересах двух штурмовых эскадрилий из Церкелье. Ещё один самолёт, INJ-122 (№ 25606) стал морским разведчиком и получил индекс INJ-22M — для переоборудования в задней кабине была установлена специальная техника, а также добавлен контейнер с радаром для поиска морских целей. Самолёт выполнил несколько полётов на аэродроме Ортьес около Сараево, однако о дальнейшей его судьбе ничего не известно. Первыми двумя ударными эскадрильями в югославских ВВС, получивших J-22НС, стали 238-я легкобомбардировочная эскадрилья 82-й авиабригады в Церклье и 241 легкобомбардировочная эскадрилья 98-й авиабригады на авиабазе Петровец (Скопье). Третья эскадрилья (242-я легкобомбардировочная эскадрилья 172-й лёгкого авиаполка) на авиабазе Голубовцы (Титоград) проводила переобучение на новый тип.

После распада Югославии: Югославские войны

После распада Югославии «Орао» и другая боевая техника ЮНА были выведены на территорию Сербии и Черногории. На 1992 года самолёты состояли на вооружении трёх авиаэскадрилий: 241-й истребительно-бомбардировочной «Тигрови» (Лаьдевичи), 252-й истребительно-бомбардировочной «Куряци са Усца» (Батайница) и 353-й разведывательной «Соколови» (Лаьдевичи).

Во время югославских войн «Орао» принимали самое активное участие, оказывая поддержку наземным войскам. По некоторым данным, лётчики смогли даже уничтожить крылатую ракету.

Они участвовали в конфликте в Хорватии: 19 сентября 1991 в 18:15 по местному времени хорватские зенитчики из ПЗРК «Стрела-2М» сбили самолёт № 25508 NJ-22, который упал близ Даково. Пилот самолёта, подполкновник Бегис Мусе, катапультировался и попал в плен.

Во время войны в Боснии Республике Сербской передали от 5 до 7 самолётов J-22 (три из них погибли с 1993 по 1995 годы, также погибли два НJ-22). Самолёты окрашивались обычно в серо-зелёный камуфляж со светло-голубым низом (только самолёт № 25101, преодолевший звуковой барьер, был полностью белым с красными полосами по фюзеляжу).

Больше всего самолёты использовались во время Косовской войны. По словам подполкновника Срето Малиновича, командира 241-й истребительно-бомбардировочной эскадрильи, его самолёты активно поддерживали действия 3-й армии против косовских повстанцев, однако из-за господства сил НАТО в воздухе полёты проводились на сверхмалых высотах, а удары по цели наносились с различных направлений. Реальные потери самолётов точно не установлены: в первую ночь Косовской войны точно погиб подполковник Живот Дьюрич, ещё один самолёт был повреждён в боевом вылете но восстановлен. Уже после этой войны югославы безуспешно пытались модернизировать самолёты при поддержке российских специалистов (планировалась установка двигателей «Вайпер» 680 или РД-35, установка РЛС «Копье» и возможности применения ракет Р-73 и Р-77).

Слухи и легенды

• В некоторых российских источниках утверждается, что во время войны против НАТО подполковник Живота Джурич, чей J-22 был подбит ракетой в воздушном бою, направил машину на пару самолётов НАТО и врезался в один из них. В западных или сербских официальных источниках этот эпизод не встречается. Сербская газета «Политика» сообщает, что «Орао» Джурича был сбит зенитным огнём боевиков Армии освобождения Косова, причём в её статье не упоминаются ни воздушный бой, ни таран. Согласно статье Дмитрия Неклюдова «Сербские соколы — сломанные крылья» на сайте СРПСКА.Ру, самолёт Джурича по свидетельствам очевидцев был сбит огнём с земли во время нанесения удара по лагерю Армии освобождения Косово на горе Чичавица, и пилот направил горящую машину на скопление боевиков.
• Вторая легенда распространяется Генеральным штабом Министерства обороны РФ и гласит следующее: якобы 18 апреля 1999 лётчики без уведомления командования совершили боевой вылет, направившись к аэродрому в Тузле в Боснии, который использовался авиацией НАТО для экстренных посадок, то есть там находились повреждённые самолёты. Девять самолётов — 7 штурмовиков Г-4 Супер Галеб и J-22 Орао и два истребителя МиГ-21 — поднялись с базы Поникве (около Ужице) и на высоте 800 метров направились к Тузле. Преодолев 120 км, самолёты открыли огонь по авиации НАТО: в итоге было уничтожено 17 самолётов и 3 вертолёта. Один самолёт J-22 был сбит из ЗРК, а его пилот, подполковник Михайло В., погиб (он был инициатором вылета). Ещё один МиГ-21 был сбит, но лётчик сумел совершить экстренную посадку в 10 километрах от базы Поникве.
• Третья легенда утверждает: 18 ноября 1993 два сербских штурмовика J-22 «Орао» совершили 48-километровый перелёт на сверхмалой высоте, оставаясь незамеченными для самолётов ДРЛО Е-3 «Сентри» и БРЛС патрульных истребителей НАТО, после чего разбомбили боснийские позиции близ Бихача. Факт^{[какой?]} действительно имел место.

Наши дни

Точное количество оставшихся самолётов на вооружении ВВС Сербии неизвестно, однако утверждается, что в Сербии есть 6 самолётов ИJ-22 и один ИНJ-22. Всего было произведено 165 самолётов в Югославии и Румынии. Последний самолёт был выпущен в Мостаре в феврале 1992 года, после чего последовал перевод производства в Сербию. Ныне завод UTVA в Панцево специализируется на ремонте самолётов «Орао». Экспорт самолёта не удался: ни авиашоу в Париже в 1985 году, ни подготовка пилотов Ирана в 1988 году не позволили продать куда-нибудь самолёт. В 1998 году IAR-93 был снят с вооружения ВВС Румынии.

Описание конструкции

Конструкция

Самолёт выполнен по нормальной аэродинамической схеме с высокорасположенным стреловидным крылом. Крылья кессонные, двухлонжеронные, профиля NACA 65-008 (модифицированный), отрицательный угол поперечного V равен 3,5°, угол установки нулевой. Корневые крыльевые наплывы имеют угол стреловидности 70°, угол стреловидности по 1/4 линии хорд — 43°. На верхней поверхности каждой консоли расположено два аэродинамических гребня. Имеются двухсекционные предкрылки общей площадью 1,56 м² с гидравлическим приводом и закрылки Фаулера площадью 3,13 м². Элероны некомпенсированные с относительно большой хордой, имеют гидроприводы «Даути».

Фюзеляж типа полумонокок. По бокам носовой части имеются гребни. Задняя часть фюзеляжа выполнена отъемной. В герметизированной кабине установлено катапультное кресло фирмы Martin Baker RU10J (на румынских самолётах) и YU10J (на самолётах для ВВС Югославии). Хвостовое оперениестреловидное. Имеется небольшой форкиль. С каждой стороны задней нижней части фюзеляжа (только на одноместных самолётах) установлены фальшкили. У основания руля направления в специальном контейнере размещён тормозной парашют диаметром 4,2 м с гидравлическим управлением выпуска. Стабилизатор размахом 4,72 м имеет слоистую конструкцию. Управление осуществляется гидравлическими сервоприводами «Даути».

Шасси трёхопорное с носовым колесом фирмы «Месье-Испано-Бугатти». Носовая стойка одноколесная с гидравлическим управлением поворотом, убирается в носовую часть фюзеляжа поворотом вперёд. Основные стойки двухколёсные, убирающиеся в фюзеля. Амортизаторы двухкамерные, масляно-пневматические. Размер бескамерных пневматиков основных стоек 615 х 225×254 мм, давление 6,3 кгс/см². Пневматики носовой стойки «Орао-1» и «Орао-2» имеют размеры, соответственно, 551 х 250×152,4 мм и 452 х 190 х х 127 мм (давление, соответственно, 3,16 и 3,87 кгс/см2). Гидравлические дисковые тормоза на каждой основной стойке. Имеется система безъюзового торможения с электрическим управлением.

Двигатели

Самолёт оснащен двумя ТРД «Роллс-Ройс Вайпер» Mk.632-41R (2 х 1815 кгс) или форсированными двигателями «Вайпер» Mk.633-7 (2 х 2270 кгс), выпускавшимися в Румынии и Югославии по лицензии. Топливо размещается в пяти фюзеляжных и двух крыльевых топливных баках суммарной вместимостью 3120 л. Возможна подвеска трёх дополнительных баков емкостью по 540 л. Заправка внутренних топливных баков под давлением и «самотеком», внешних — «самотёком». Имеется трёхканальная система повышения устойчивости «Даути», гидравлическая система, состоящая из двух независимых подсистем с рабочим давлением 211 кгс/см³ для приводов предкрылков, закрылков, элеронов, стабилизатора, руля направления, воздушных тормозов, основных колес шасси, системы управления поворотом носового колеса, тормозного парашюта, сопел, механизма выпуска и уборки шасси. Основная электрическая система постоянного тока напряжением 28 В питается двумя стартер-генераторами «Лукас» ВС-0107 мощностью 9 кВт. Имеется два статических преобразователя переменного тока и аккумулятор. Воздушная система обеспечивает наддув кабины при максимальном перепаде давления 0,22 кгс/см²), кондиционирование воздуха, обдув лобового стекла (для защиты от обледенения и запотевания).

Оборудование

• Связная радиостанция метрового и дециметрового диапазона, гировертикаль, радиовысотомер, радиокомпас, маркерный приёмник, система радиоопознавания «свой-чужой». Установлена система радионавигации VOR/ ILS Коллинз VIR-30.
• ИЛС Tomson CSF VE-120T с гироскопическим вычислителем Ferranti D282, кинофотопулемётом и приёмником предупреждения о радиолокационном облучении SO-1 «Искра». Разведывательный вариант NJ-22 оснащен контейнером с АФА и ИК-оборудованием.

Вооружение

Самолёт оснащается парой 23-мм пушек ГШ-23Л с 200 снарядами на ствол. Самолёт обладает 5 узлами подвески (центральный для подвески топливного бака в 540 л и четыре подкрыльевых). Подкрыльевые пилоны рассчитаны на 300 кг подвески, в итоге общая масса подвешенного вооружения составляет 1500 кг (для IAR-93A) и 2500 кг (для IAR-93B). Типичная боевая нагрузка для IAR-93A может быть:

• 5 × 500-кг или 250-кг бомб;
• 15 (5 по 3) × 100-кг бомб;
• 10 (5 по 2) × 150-кг кассетных бомб BL755;
• 15 (5 по 3) × 120-кг кассетных бомб;
• 5 × 150-л напалмовых бомб FLAB-350;
• 4 пусковые установки VRZ-127 4 × 127-мм;
• 4 пусковые установки UB-16-57 16 × 55-мм;
• 4 пусковые установки L57 12 × 55-мм;
• 4 или 8 пусковых установкок L57-16MD 16 × 55-мм;
• 4 или 8 пусковых установок ПУ L-128-04 4 × 128-мм (неуправляемые ракеты);
• 2 управляемые ракеты класса «воздух-земля» AGM-65 «Мейверик» или Х-66 «Гром».

На самолёте «Орао-2» состав вооружения значительно усилен. На пяти узлах внешней подвески размещается, в общей сложности, до 2800 кг боевой нагрузки, в состав которой вошли управляемые класса «воздух-воздух» Р-73 (из них 4 размещены на двух спаренных подкрыльевых АПУ), ракеты класса «воздух-земля» AGM-65B «Мейврик» с телевизионным самонаведением, югославские управляемые «Гром», а также КАБ югославского производства с лазерным полуактивным самонаведением.

Сравнение с аналогами

	Су-17	МиГ-27	LTV A-7 Corsair II	Grumman A-6 Intruder	Mitsubishi F-1
Первый полёт	2 августа 1966 года	17 ноября 1972 года	27 сентября 1965 года	19 апреля 1960 года	3 июня 1975 года
Принят на вооружение	1970 год	1975 год	1967 год	1963 год	1978 год
Годы производства	1969 — 1990	1973 — 1994	1965 — 1984	1962 — 1990	1977 — 1987
Единиц произведено	2 867	1 412	1 569	693	77
Статус	Состоит на вооружении	Состоит на вооружении	Снят с вооружения в 2014 году	Снят с вооружения в 1997 году	Снят с вооружения в 2006 году

	SEPECAT Jaguar	Dassault-Breguet Super Étendard	Hawker Siddeley Buccaneer	СОКО J-22 Орао	IAR 93
Первый полёт	8 сентября 1968 года	28 октября 1974 года	30 апреля 1958 года	31 октября 1974 года	31 октября 1974 года
Принят на вооружение	1972 год	1978 год	1962 год	1978 год	1978 год
Годы производства	1968 — 1981	1977 — 1983	1961 — 1977	1978 — 1992	1976 — 1990
Единиц произведено	573	85	206	165	86
Статус	Состоит на вооружении	Состоит на вооружении	Снят с вооружения в 1993 году	Состоит на вооружении	Снят с вооружения в 1998 году

На вооружении

• Сербия Сербия — 6 J-22 Orao и 1 INJ-22 Orao, по состоянию на 2012 год

Ссылки

• [www.airwar.ru/enc/attack/j22.html J-22 Orao]  (рус.)

Отрывок, характеризующий СОКО J-22 Орао

Он, пыхтя и что то бормоча про себя, вошел на лестницу. Кучер его уже не спрашивал, дожидаться ли. Он знал, что когда граф у Ростовых, то до двенадцатого часу. Лакеи Ростовых радостно бросились снимать с него плащ и принимать палку и шляпу. Пьер, по привычке клубной, и палку и шляпу оставлял в передней.
Первое лицо, которое он увидал у Ростовых, была Наташа. Еще прежде, чем он увидал ее, он, снимая плащ в передней, услыхал ее. Она пела солфеджи в зале. Он внал, что она не пела со времени своей болезни, и потому звук ее голоса удивил и обрадовал его. Он тихо отворил дверь и увидал Наташу в ее лиловом платье, в котором она была у обедни, прохаживающуюся по комнате и поющую. Она шла задом к нему, когда он отворил дверь, но когда она круто повернулась и увидала его толстое, удивленное лицо, она покраснела и быстро подошла к нему.
– Я хочу попробовать опять петь, – сказала она. – Все таки это занятие, – прибавила она, как будто извиняясь.
– И прекрасно.
– Как я рада, что вы приехали! Я нынче так счастлива! – сказала она с тем прежним оживлением, которого уже давно не видел в ней Пьер. – Вы знаете, Nicolas получил Георгиевский крест. Я так горда за него.
– Как же, я прислал приказ. Ну, я вам не хочу мешать, – прибавил он и хотел пройти в гостиную.
Наташа остановила его.
– Граф, что это, дурно, что я пою? – сказала она, покраснев, но, не спуская глаз, вопросительно глядя на Пьера.
– Нет… Отчего же? Напротив… Но отчего вы меня спрашиваете?
– Я сама не знаю, – быстро отвечала Наташа, – но я ничего бы не хотела сделать, что бы вам не нравилось. Я вам верю во всем. Вы не знаете, как вы для меля важны и как вы много для меня сделали!.. – Она говорила быстро и не замечая того, как Пьер покраснел при этих словах. – Я видела в том же приказе он, Болконский (быстро, шепотом проговорила она это слово), он в России и опять служит. Как вы думаете, – сказала она быстро, видимо, торопясь говорить, потому что она боялась за свои силы, – простит он меня когда нибудь? Не будет он иметь против меня злого чувства? Как вы думаете? Как вы думаете?
– Я думаю… – сказал Пьер. – Ему нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… – По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире и свободен, то он на коленях просил бы ее руки, и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его, и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
– Да вы – вы, – сказала она, с восторгом произнося это слово вы, – другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, что бы было со мною, потому что… – Слезы вдруг полились ей в глаза; она повернулась, подняла ноты к глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
В это же время из гостиной выбежал Петя.
Петя был теперь красивый, румяный пятнадцатилетний мальчик с толстыми, красными губами, похожий на Наташу. Он готовился в университет, но в последнее время, с товарищем своим Оболенским, тайно решил, что пойдет в гусары.
Петя выскочил к своему тезке, чтобы переговорить о деле.
Он просил его узнать, примут ли его в гусары.
Пьер шел по гостиной, не слушая Петю.
Петя дернул его за руку, чтоб обратить на себя его вниманье.
– Ну что мое дело, Петр Кирилыч. Ради бога! Одна надежда на вас, – говорил Петя.
– Ах да, твое дело. В гусары то? Скажу, скажу. Нынче скажу все.
– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.
– Барчонка задавили! – говорил дьячок. – Что ж так!.. легче… задавили, задавили!
Государь прошел в Успенский собор. Толпа опять разровнялась, и дьячок вывел Петю, бледного и не дышащего, к царь пушке. Несколько лиц пожалели Петю, и вдруг вся толпа обратилась к нему, и уже вокруг него произошла давка. Те, которые стояли ближе, услуживали ему, расстегивали его сюртучок, усаживали на возвышение пушки и укоряли кого то, – тех, кто раздавил его.