Буксбаум, Иоганн Христиан

Поделись знанием:
(перенаправлено с «J.C.Buxb.»)
Перейти к: навигация, поиск
Иоганн Христиан Буксбаум
нем. Johann Christian Buxbaum
Дата рождения:

5 октября 1693(1693-10-05)

Место рождения:

Мерзебург, Саксония

Дата смерти:

7 июля 1730(1730-07-07) (36 лет)

Место смерти:

Вермсдорф, Саксония

Страна:

Саксония (курфюршество)

Научная сфера:

ботаника

Место работы:

Аптекарский огород в Санкт-Петербурге, Академическая гимназия

Альма-матер:

Лейпцигский университет, Виттенбергский университет, Йенский университет, Лейденский университет

Известен как:

первый академик ботаники и натуральной истории в Санкт-Петербургской Академии наук.

Систематик живой природы
Названия растений, описанных им, могут отмечаться сокращением «J.C.Buxb.»

С точки зрения Международного кодекса ботанической номенклатуры научные названия растений, обнародованные до 1 мая 1753 г., не считаются действительно опубликованными, и в современной научной литературе это сокращение практически не встречается.

[www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=16771-1 Персональная страница] на сайте IPNI


Страница на Викивидах

Иога́нн Христиан Буксбаум (нем. Johann Christian Buxbaum, 5 октября 1693, Мерзебург — 7 июля 1730, Вермсдорф, Саксония) — немецкий естествоиспытатель, исследователь Юго-Восточной Европы, Малой Азии и Кавказа, первый академик ботаники и натуральной истории в Санкт-Петербургской Академии наук. Описал ряд новых видов растений, собрал обширные ботанические и этнографические коллекции.





Путь в науке

Детство Буксбаума прошло в Вермсдорфе, в родовом имении отца. Страсть к растениям развилась в нем с ранних лет. Отец Буксбаума, в своё время известный медик, предназначал сына к докторскому званию по медицине[1].

Буксбаум изучал медицину в университетах Лейпцига, Виттенберга, Йены и Лейдена, но вернулся домой без права на звание врача[1].

Посвятив себя исключительно занятиям по ботанике, Буксбаум в 1721 году напечатал в Галле свои первые научные исследования под заглавием Enumeratio plantarum accuratior in agro Halensi locisque vicinis crescentium  (лат.). Книга эта сразу обратила на себя внимание учёных[1].

Когда в 1721 году Пётр I обратился к знаменитому германскому медику Фридриху Гофману из университета Галле с просьбою рекомендовать выдающегося ботаника, то последний указал на Буксбаума, как на достойнейшего[1]. Буксбаум был приглашён в Россию для заведования Аптекарским огородом при Медицинской канцелярии в Санкт-Петербурге на Аптекарском острове. Пётр Великий думал об основании большого ботанического сада, hortus medicus, который должен был снабжать лекарственными растениями публичные аптеки. Это была задача Буксбаума[2]:185. Буксбаум обогатил аптекарские питомники первыми редкими видами русских растений[3]. Служа в Аптекарском огороде, он также читал лекции ботаники студентам, обучавшимся во врачебных заведениях столицы[4].

В 1724 году Буксбаум в качестве врача был назначен сопровождать Александра Румянцева в российском посольстве в Константинополе. Буксбаум воспользовался этой возможностью, чтобы посетить Грецию. На обратном пути он посетил Малую Азию, через Баку и Дербент добрался до Астрахани и, наконец, в 1727 год вернулся в Санкт-Петербург. В это время уже было решено основать в Петербурге Академию наук, и Буксбаума отправили именно с тою целью, чтобы плодами его изысканий воспользовалось новое учёное учреждение. Согласно данной ему Блюментростом инструкции, Буксбаум должен был попутно исследовать все три царства природы как в России, так и за границею, и присылать Блюментросту образцы и рисунки достопримечательных предметов, но главное внимание рекомендовалось ему обратить на врачебные растения. Буксбаум не ограничился одними только требованиями программы, а присылал также и этнографический материал, коллекции древних предметов и монет; последних им собрано до 400 экземпляров, из которых многие весьма редки; особенно ценны добытые им для Кунсткамеры древние монеты из Антиохии. Буксбаум прислал также много вновь им открытых растений, рыб и окаменелостей[1].

Летом 1725 года во время экскурсии в приморской части Турции он простудился, пролежал несколько месяцев больным и, хотя поднялся, но вернулся в Россию с несомненными признаками развивающейся чахотки. На обратном пути из Турции Буксбаум объехал многие юго-восточные области России, был в Сибири, доходил до границ Персии и намеревался углубиться внутрь Азии, но в академии проведали о безнадёжном состоянии его здоровья и, опасаясь за целость драгоценных коллекций в случае смерти в пути их неутомимого собирателя, предписали ему вернуться немедля в Петербург.[1].

Буксбаум издал научное описание целого ряда растений, встреченных как на пути в Россию, между прочим в окрестностях Петербурга, так и в областях европейской и азиатской Турции[2]:161.

Действительный член Санкт-Петербургской Академии наук1 сентября 1725 года по 11 августа 1729 года) и профессор Академической гимназии.

Буксбаум читал студентам Академической гимназии курс ботаники, совершал ботанические экскурсии и собирал гербарий в окрестностях Петербурга. В 1729 году по настоянию врачей, находивших петербургский климат для него гибельным, в связи с ухудшением здоровья Буксбаум покинул Россию и вернулся в Саксонию, где в 1730 году скончался от чахотки[4].

Буксбаум был работником точным, но не выдающимся. Им описано около 500 растений, в том числе две сотни описаний изданы были после его смерти. Изданные им описания не являются равноценными, но всё же это были первые точные данные по ботанике России после работ Традесканта, совершенно устаревших даже к началу XVIII века. Буксбаум дал впервые понятие о флоре Петербургской губернии[2]:161.

В члены Академии Буксбаум был избран при самом её возникновении. В девяти диссертациях его, напечатанных в «Комментариях» (лат. Commentariorum) Академии, описаны некоторые растения, родовые признаки которых узнаны впервые Буксбаумом. Отдельно издан был Академиею капитальнейший труд Буксбаума Plantarum minus cognitarum centuriae circa Bysantium et in Oriente observatorum. Под этим заглавием Академиею изданы 5 центурий: первая и вторая в 1728 году, третья — в 1729-м, четвёртая — в 1733-м, и пятая — в 1740-м. В этих трудах впервые описано множество преимущественно африканских растений. «Центурии» переизданы впоследствии его учеником и помощником [5]С. Г. Гмелиным с картинами. Г. Ф. Миллер перевёл и издал на немецком языке некоторые из статей Буксбаума во второй части сборника «Physikalische und Medic. Abhandl. der Kaiserlich. Acad. der Wissensch. zu St.-Petersburg» в 1783 году. И. Амман широко воспользовался трудами Буксбаума в своем «Stirpium rariorum in Imperio Rutheno etc.»[1].

Публикации

  • Enumeratio plantarum acculatior in argo Halensi vicinisque locis crescentium una cum earum characteribus et viribus (Halle, 1721) (лат.)
  • Plantarum minus cognitarum centuria [I—V] complectens plantas circa Bysantium et in Oriente observatarum (Petropoli : ex typographia Academiae, 1728—1740)  (лат.) в пяти томах, иллюстрированных гравюрами на меди (IV—V тома опубликованы посмертно).

Растения, названные в честь И. Х. Буксбаума

Напишите отзыв о статье "Буксбаум, Иоганн Христиан"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 6 7 [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/13956/Буксбаум Большая биографическая энциклопедия — Буксбаум, Иоганн Христиан]  (Проверено 18 декабря 2009)
  2. 1 2 3 Вернадский В. И. [philos.omsk.edu/libery/rusfils2/vernadin.rar Труды по истории науки в России] / Сост. Бастракова М. С., Неаполитанская В. С., Фирсова Г. А.. — М.: Наука, 1988. — 404 с. — ISBN 5-02-003321-9.
  3. Аптекарский сад // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.  (Проверено 18 декабря 2009)
  4. 1 2 [dic.academic.ru/dic.nsf/biograf2/2071 Биографический словарь — Буксбаум Иоганн-Христиан (Buxbaum)]  (Проверено 18 декабря 2009)
  5. [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/35907/Гмелин Большая биографическая энциклопедия — Гмелин, Иоганн Георг]  (Проверено 18 декабря 2009)

Литература

  • Буксбаум, Иоганн-Христиан // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.  (Проверено 19 декабря 2009)
  • Липшиц С. Ю. Русские ботаники. Био-библиографический словарь / Отв. ред. В. Н. Сукачёв. — М.: МОИП, 1947. — Т. 1. А—Б.
  • Сытин С. А. [vivovoco.astronet.ru/VV/JOURNAL/NATURE/06_03/TREES.HTM Муж вещей травных в сыскании неусыпный] // Природа : журнал. — 2003. — № 6.

Ссылки

  • Сытин А. К. [herba.msu.ru/journals/Herba/icones/sytin2.html Особенности русской ботанической иллюстрации первой половины XVIII века] // Herba : Московский электронный ботанический журнал. (Проверено 18 декабря 2009)

Отрывок, характеризующий Буксбаум, Иоганн Христиан

Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.
– Courage, courage, mon ami. Il a demande a vous voir. C'est bien… [Не унывать, не унывать, мой друг. Он пожелал вас видеть. Это хорошо…] – и он хотел итти.
Но Пьер почел нужным спросить:
– Как здоровье…
Он замялся, не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же отцом ему было совестно.
– Il a eu encore un coup, il y a une demi heure. Еще был удар. Courage, mon аmi… [Полчаса назад у него был еще удар. Не унывать, мой друг…]
Пьер был в таком состоянии неясности мысли, что при слове «удар» ему представился удар какого нибудь тела. Он, недоумевая, посмотрел на князя Василия и уже потом сообразил, что ударом называется болезнь. Князь Василий на ходу сказал несколько слов Лоррену и прошел в дверь на цыпочках. Он не умел ходить на цыпочках и неловко подпрыгивал всем телом. Вслед за ним прошла старшая княжна, потом прошли духовные лица и причетники, люди (прислуга) тоже прошли в дверь. За этою дверью послышалось передвиженье, и наконец, всё с тем же бледным, но твердым в исполнении долга лицом, выбежала Анна Михайловна и, дотронувшись до руки Пьера, сказала:
– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.