Гукер, Джозеф Долтон

Поделись знанием:
(перенаправлено с «J.D.Hook.»)
Перейти к: навигация, поиск
Джозеф Долтон Гукер
англ. Joseph Dalton Hooker

английский ботаник и путешественник
Дата рождения:

30 июня 1817(1817-06-30)

Место рождения:

Хейлсуорт, Саффолк

Дата смерти:

10 декабря 1911(1911-12-10) (94 года)

Место смерти:

Саннингдейл, Беркшир

Страна:

Великобритания

Научная сфера:

ботаника, геоботаника

Место работы:

Королевский ботанический сад в Кью

Известен как:

один из основателей исторической биогеографии растений

Награды и премии:

Королевская медаль

Систематик живой природы
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Hook.f.».
[www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Hook.f.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI

Другой вариант обозначения автора: J.D.Hooker

Сэр Джо́зеф До́лтон (Да́льтон) Гу́кер (англ. Joseph Dalton Hooker; 30 июня 1817, Хейлсуорт, Саффолк — 10 декабря 1911, Саннингдейл, Беркшир) — английский ботаник и путешественник.

Член Лондонского королевского общества с 1847 года, его президент в 1873—1878 годах.

Иностранный член-корреспондент Петербургской Академии наук (с 1858 года).

Кавалер ордена «За заслуги», Рыцарь Великий Командор ордена Звезды Индии.

Один из основателей исторической биогеографии растений, Гукер впервые пытался решить вопрос о происхождении флор различных областей, изучал влияние геологических факторов на распространение растений и связь современных флор с флорами прошедших геологических периодов, считал, что представители главнейших современных семейств растений существовали уже во время палеозоя.

Гукер впервые описал множество растений, открытых как им самим, так и другими учёными в викторианскую эпоху.





Путь в науке

Сын Уильяма Гукера, с 7 лет слушал его лекции в Университете Глазго. Степень доктора медицины получил в 1839 году.

С 1855 года состоял помощником отца по управлению Королевским ботаническим садом в Кью, а после смерти отца был директором этого сада (1865—1885 годы).

Экспедиция на «Эребусе»

Сначала был врачом, в качестве какового совершил четырёхлетнее плавание на «Эребусе» под командованием Джеймса Кларка Росса по антарктическим морям к Южному магнитному полюсу.

Экспедиция началась 30 сентября 1839 года. Путешественники по пути посетили Мадейру, Тенерифе, Острова Зелёного Мыса, остров Святой Елены и Мыс Доброй Надежды. Гукер везде собирал ботанические коллекции. Далее корабли пошли на Кергелен, Хобарт, Землю Ван Димена и Окленд. После почти четырёхлетнего исследования Антарктики исследователи вернулись в Англию 4 сентября 1843 года.

Результатом путешествия для Гукера явились три сочинения: «Flora Antarctica» (1844—1847), «Flora Novae Zelandiae» (1851—1853) и «Flora Tasmanica» (1853—1859). Особенности островной флоры Гукер объяснял связью островов с материком, существовавшей в прежние геологические периоды.

Гукер и Дарвин

Во время плавания на «Эребусе» Гукер читал «Путешествие на Бигле» Чарлза Дарвина и был очень впечатлён мастерством Дарвина-натуралиста. После возвращения Гукера в Англию Дарвин попросил его классифицировать растения, которые Дарвин собрал на Галапагосе. Гукер согласился. В свою очередь Дарвин использовал данные Гукера по географии растений для доказательства эволюционной теории. Началась долгая дружба учёных.

В письме в 1844 году Дарвин изложил Гукеру свои первые идеи о происхождении видов и естественном отборе. Гукер, пожалуй, был первым человеком, который услышал об этой теории. Их переписка продолжалась на протяжении всего развития теории Дарвина, и позднее Дарвин писал, что Гукер был «единственной живой душой, от которой я постоянно получал сочувствие». Ричард Фриман, товарищ Чарльза Дарвина, писал: «Гукер был величайшим другом и доверенным Чарльза Дарвина». Именно Гукер вместе с геологом Чарлзом Лайеллом уговорил Дарвина представить свою теорию Линнеевскому обществу вместе с работой Альфреда Рассела Уоллеса и именно Гукер официально представил «Происхождение видов» на собрании Линнеевского общества в 1858 году.

Позднее Дарвин вспоминал: «…я очень сблизился с Гукером, который оставался одним из моих лучших друзей в продолжение всей жизни. Он восхитительный товарищ и в высшей степени добросердечен. Можно сразу же видеть, что он благороден до мозга костей. Он обладает очень острым умом и большой способностью к общению. Он самый неутомимый работник, какого мне когда-либо приходилось видеть: он способен весь день просидеть за микроскопом, не переставая работать, а вечером быть столь же свежим и приятным, как всегда. Он во всех отношениях чрезвычайно впечатлителен, а иногда бывает вспыльчивым, но облака почти немедленно рассеиваются. … Вряд ли я знал человека более привлекательного, чем Гукер.»

Гималайская экспедиция

В 1846 году Гукер становится ботаником Геологической службы Великобритании. Начинаются его работы по палеоботанике, поиск ископаемых растений в угольных пластах в Уэльсе.

Он хотел совершить поездку в Индию и Гималаи, и в 1847 году отец посылает его в Индию для сбора растений для сада в Кью.

11 ноября 1847 года Гукер покинул Англию на 3 года гималайской экспедиции; он стал первым европейцем, который собирал растения в Гималаях. Он прибыл в Калькутту 12 января 1848 года и на слоне отправился в Мирзапур, на лодке по Гангу достиг Силигури и сухопутным путём на пони прибыл в Дарджилинг 16 апреля 1848 года.

Экспедиция Гукера, в которую входил и Брайан Хафтон Ходжсон, обосновалась в Дарджилинге. Оттуда Гукер совершает походы в Сикким (где был даже ненадолго взят в плен Раджой Сиккима), по реке Ранджит до её слияния с рекой Тиста, на гору Тонглу на хребте Сингалила (на границе с Непалом).

27 октября 1848 года Гукер отправился в восточный Непал. Он посетил Чонгри, к западу от Канченджанги. В апреле 1849 года он проводит более длительную экспедицию в Сикким. Оставив базу 3 мая, он посетил долину Лачен. Гукер был схвачен и брошен в тюрьму в Сиккиме, когда он ехал в направлении перевала Чола в Тибете. На переговоры с главой Сиккима была направлена группа британских военнослужащих. Однако Гукер был освобождён без кровопролития и вернулся в Дарджилинг; время с января по февраль 1850 года он провёл в восстановлении журналов, замене образцов растений, потерянных во время его задержания, и планировании поездок на последний год в Индии.

Вспоминая без энтузиазма о сиккимской тюрьме, он решил сделать целью своего последнего гималайского похода Силхейт и горы Хази в Ассаме. Его сопровождал Томас Томсон, студент-стипендиат из Университета Глазго. Они покинули Дарджилинг 1 мая 1850 года, создали лагерь для своих исследований в Чурра, где оставались до 9 декабря, когда они начали своё путешествие назад в Англию.

Снова в Англии

Гукер приступил к «Flora Indica» в 1855 году, вместе с Томасом Томпсоном. Их ботанические наблюдения и публикация «Рододендроны сиккимских Гималаев» (1849—1851) легли в основу работ о флоре Индии. Эти работы были иллюстрированы литографиями Уолтера Худа Фитча, который впоследствии стал наиболее продуктивным ботаническим художником викторианской эпохи.

В 1859 году Гукер опубликовал Вступление к «Flora Tasmaniae», заключительной части из ботанических трудов антарктической экспедиции. Именно в этом эссе (которое появилось всего лишь через месяц после публикации «О происхождении видов» Чарльза Дарвина), Гукер объявил о своей поддержке теории эволюции путём естественного отбора, тем самым став первым учёным, публично признавшим Дарвина.

К тому времени как сын вернулся в Англию, отец был назначен директором Королевского ботанического сада в Кью. Уильям Гукер договорился об оплате 1 000 фунтов стерлингов для покрытия расходов сына на издание «Flora Antarctica», а также о ежегодных стипендиях в 200 фунтов стерлингов для работы над «Flora Novae Zelandiae» и «Flora Tasmanica». Джозеф Гукер включил в свои работы обзор коллекций, собранных экспедициями Кука и Мензиса, организованных Британским музеем, и коллекций, собранных экспедицией «Бигла».

Дальнейшие путешествия по Палестине (1860), Марокко (1871), Северной Америке (1877) обогатили науку множеством новых сведений по флористике и множеством новых растений; богатейший гербарный материал хранится в Кью и разослан оттуда путём обмена по другим лучшим садам.

Все эти исследования в зарубежных странах создали Гукеру высокую научную репутацию в стране. В 1855 году он был назначен заместителем директора Королевского ботанического сада в Кью, а в 1865 году он сменил своего отца в качестве полноправного директора и занимал эту должность в течение двадцати лет. В 1885 году на посту директора его сменил Уильям Тислтон Дайер. Под руководством отца и сына Гукеров Королевский ботанический сад в Кью вырос во всемирно известный. Гукер-младший добавил к облику садов новые элементы, такие как Ордер-Бедз, Пинетум, Берберис-Делл и Холли-Уок. Темперет-хаус, строительство которого было начато в 1859 году и закончено в канун XX века, — самая большая сохранившаяся до наших дней оранжерея викторианской эпохи: её длина 188 м, площадь пола — 4 880 кв. м, а высота — 18 м. В оранжерее содержались (и содержатся до наших дней) растения из тёплых областей Африки, Средиземноморья, Океании и Азии, размещённые по географическому признаку.

Итоги

В возрасте тридцати лет (в 1847 году) Гукер был избран членом Королевского общества, а в 1873 году — его президентом (до 1877 года). Он получил три из его медалей: Королевскую медаль в 1854 году, медаль Копли в 1887 году и медаль Дарвина в 1892 году.

Его наиболее значительной ботанической работой стала «Flora of British India», опубликованная в семи томах между 1872 и 1897 годом. Он был автором многочисленных научных работ и монографий, в том числе учебника «Students Flora of the British Isles» и монументального труда «Роды цветковых растений» (лат. Genera plantarum ad exemplara etc., т. 1—3, 1860—1883), на основе коллекций в Кью (совместно с Джорджем Бентамом). Этот полный и точный свод описаний всех семейств и родов цветковых растений всего земного шара с кратким перечислением видов и указанием географического распределения в конце XIX — начале XX веков был необходимым и основным руководством каждого ботанического кабинета, гербария и сада.

В 1893 году Гукер основал «Индекс Кью» — указатель всех описанных видов семенных растений (издаётся до наших дней[1]).

В 1904 году — в возрасте 87 лет — он опубликовал «A sketch of the Vegetation of the Indian Empire».

По публикации последней части «Flora of British India» в 1897 году он был удостоен звания Рыцаря Великого Командора ордена Звезды Индии, высшего звания ордена (Рыцарем Командором он стал двадцатью годами раньше — в 1877 году). Спустя десять лет, в 1907 году, по достижении девяноста лет он был награждён орденом «За заслуги».

Джозеф Долтон Гукер умер дома во сне 10 декабря 1911 года после короткой и, по-видимому, незначительной болезни. Декан Вестминстерского аббатства предложил для захоронения Гукера место в нефе близ могилы Дарвина, но настаивал, чтобы Гукер был кремирован. Его вдова Гиацинт отклонила это предложение, и в конечном итоге Гукер был похоронен, как он и хотел, рядом с отцом в церкви Святой Анны в Кью Грин, недалеко от Королевского ботанического сада в Кью.

Награды

Названы в честь Джозефа Долтона Гукера

Печатные труды

  • Hooker J. D. On the flora of Australia: Its origin, affinities, and distribution, being an Introductory essay to the Flora of Tasmania. — L.: Lovell Reeve, 1859 (англ.)
  • Hooker J. D. On the origin and distribution of species: Introductory essay to the Flora of Tasmania // American Journal of Science and Arts. Ser. 2. 1860. Vol. 29. P. 1-25, 305—326 (англ.)
  • Hooker J. D. Outlines of the distribution of Arctic plants // Transactions of the Linnean Society of London. 1861. Vol. 23, N 17. P. 251—348 (англ.)
  • Hooker J. D. Address to the Geographical Section of the British Association: On geographical distribution. — L.: Spottiswood and Co., 1881 (англ.)
  • Hooker J. D. Lecture on insular floras: delivered before the British Association for the Advancement of Science at Nottingham, August 27, 1866. — L.: L. Reeve and Co., 1896 (англ.)

Напишите отзыв о статье "Гукер, Джозеф Долтон"

Литература

  • Huxley, Leonard. Life and Letters of Sir Joseph Dalton Hooker OM GCSI. London, Murray. 1918 (англ.)
  • Turrill W. B. Pioneer plant geography; the phytogeographical researches of Sir Joseph Dalton Hooker. — The Hague: M. Nijhoff, 1953 (англ.)
  • Allen, Mea. The Hookers of Kew 1785—1911. 1967 (англ.)
  • Desmond, R. Sir Joseph Dalton Hooker: Traveller and Plant Collector. Antique Collectors' Club and The Royal Botanic Gardens, Kew, 1999 ISBN 1-85149-305-0 (англ.)
  • Endersby, J. Hooker, Sir Joseph Dalton (1817—1911). Oxford Dictionary of National Biography, Oxford University Press, 2004 (англ.)

Примечания

  1. www.kewbooks.com/asps/ShowDetails.asp?id=107 Supplement XX (1991—1995)

Ссылки

Научные и академические посты
Предшественник:
Джордж Биддель Эйри
Президент Королевского общества
1873–1878
Преемник:
William Spottiswoode

Отрывок, характеризующий Гукер, Джозеф Долтон

– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.
– Я уроков принимать ни от кого не хочу, а умирать с своими солдатами умею не хуже другого, – сказал он и с одной дивизией пошел вперед.
Выйдя на поле под французские выстрелы, взволнованный и храбрый Багговут, не соображая того, полезно или бесполезно его вступление в дело теперь, и с одной дивизией, пошел прямо и повел свои войска под выстрелы. Опасность, ядра, пули были то самое, что нужно ему было в его гневном настроении. Одна из первых пуль убила его, следующие пули убили многих солдат. И дивизия его постояла несколько времени без пользы под огнем.


Между тем с фронта другая колонна должна была напасть на французов, но при этой колонне был Кутузов. Он знал хорошо, что ничего, кроме путаницы, не выйдет из этого против его воли начатого сражения, и, насколько то было в его власти, удерживал войска. Он не двигался.
Кутузов молча ехал на своей серенькой лошадке, лениво отвечая на предложения атаковать.
– У вас все на языке атаковать, а не видите, что мы не умеем делать сложных маневров, – сказал он Милорадовичу, просившемуся вперед.
– Не умели утром взять живьем Мюрата и прийти вовремя на место: теперь нечего делать! – отвечал он другому.
Когда Кутузову доложили, что в тылу французов, где, по донесениям казаков, прежде никого не было, теперь было два батальона поляков, он покосился назад на Ермолова (он с ним не говорил еще со вчерашнего дня).
– Вот просят наступления, предлагают разные проекты, а чуть приступишь к делу, ничего не готово, и предупрежденный неприятель берет свои меры.
Ермолов прищурил глаза и слегка улыбнулся, услыхав эти слова. Он понял, что для него гроза прошла и что Кутузов ограничится этим намеком.
– Это он на мой счет забавляется, – тихо сказал Ермолов, толкнув коленкой Раевского, стоявшего подле него.
Вскоре после этого Ермолов выдвинулся вперед к Кутузову и почтительно доложил:
– Время не упущено, ваша светлость, неприятель не ушел. Если прикажете наступать? А то гвардия и дыма не увидит.
Кутузов ничего не сказал, но когда ему донесли, что войска Мюрата отступают, он приказал наступленье; но через каждые сто шагов останавливался на три четверти часа.
Все сраженье состояло только в том, что сделали казаки Орлова Денисова; остальные войска лишь напрасно потеряли несколько сот людей.
Вследствие этого сражения Кутузов получил алмазный знак, Бенигсен тоже алмазы и сто тысяч рублей, другие, по чинам соответственно, получили тоже много приятного, и после этого сражения сделаны еще новые перемещения в штабе.
«Вот как у нас всегда делается, все навыворот!» – говорили после Тарутинского сражения русские офицеры и генералы, – точно так же, как и говорят теперь, давая чувствовать, что кто то там глупый делает так, навыворот, а мы бы не так сделали. Но люди, говорящие так, или не знают дела, про которое говорят, или умышленно обманывают себя. Всякое сражение – Тарутинское, Бородинское, Аустерлицкое – всякое совершается не так, как предполагали его распорядители. Это есть существенное условие.
Бесчисленное количество свободных сил (ибо нигде человек не бывает свободнее, как во время сражения, где дело идет о жизни и смерти) влияет на направление сражения, и это направление никогда не может быть известно вперед и никогда не совпадает с направлением какой нибудь одной силы.
Ежели многие, одновременно и разнообразно направленные силы действуют на какое нибудь тело, то направление движения этого тела не может совпадать ни с одной из сил; а будет всегда среднее, кратчайшее направление, то, что в механике выражается диагональю параллелограмма сил.
Ежели в описаниях историков, в особенности французских, мы находим, что у них войны и сражения исполняются по вперед определенному плану, то единственный вывод, который мы можем сделать из этого, состоит в том, что описания эти не верны.