Бёрнетт, Джон Харрисон
Джон Харрисон Бёрнетт | |
англ. John Harrison Burnett | |
Дата рождения: | |
---|---|
Место рождения: | |
Дата смерти: | |
Место смерти: | |
Страна: |
Великобритания |
Научная сфера: |
Систематик живой природы | |
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «J.H.Burnett».
[www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=J.H.Burnett&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=34945-1-1 Персональная страница] на сайте IPNI |
Джон Харрисон Бёрнетт (англ. John Harrison Burnett[1][2], 21 января 1922 — 22 июля 2007) — британский ботаник[2], профессор ботаники[2], профессор сельской экономики[2], миколог[2], президент Британского микологического общества[2].
Содержание
Биография
Джон Харрисон Бёрнетт родился в городе Пейсли 21 января 1922 года[2].
В 1948—1949 годах Бёрнетт был преподавателем в Lincoln College, Оксфорд[2]. В 1949—1953 годах он был сотрудником Magdalen College, Оксфорд, а также лектором и демонстратором в Оксфордском университете[2].
В 1954—1955 годах Джон Харрисон Бёрнетт был преподавателем ботаники в Ливерпульском университете, а в 1955—1960 годах — профессором ботаники в Сент-Андрусском университете[2].
В 1959—1974 годах Бёрнетт был председателем Шотландского садоводческого научно-исследовательского института[2]. В 1963—1968 годах он был профессором ботаники в Ньюкаслском университете и деканом факультета естественных наук в 1966—1968 годах[2].
В 1968—1970 годах Джон Харрисон Бёрнетт был королевским профессором ботаники в Университете Глазго[2]. Бёрнетт был профессором сельской экономики в Оксфордском университете и сотрудником St John's College в Оксфорде в 1970—1979 годах[2].
В 1979—1987 годах Бёрнетт был директором и вице-канцлером Эдинбургского университета. В 1982—1983 годах он был президентом Британского микологического общества[2].
В 1987—1993 годах Бёрнетт был управляющим делами Всемирного совета по биосфере[2]. В 1991—1996 годах он был председателем International Organisation of Plant Information, а в 2000—2005 годах — председателем National Biodiversity Network Trust[2].
Джон Харрисон Бёрнетт умер в Оксфорде 22 июля 2007 года[2].
Научная деятельность
Джон Харрисон Бёрнетт специализировался на семенных растениях[1].
Напишите отзыв о статье "Бёрнетт, Джон Харрисон"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=34945-1&back_page=%2Fipni%2FeditAdvAuthorSearch.do%3Ffind_abbreviation%3DJ.H.Burnett%26find_surname%3D%26find_isoCountry%3D%26find_forename%3D%26output_format%3Dnormal International Plant Names Index: John Harrison Burnett (1922—2007)]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 [www.independent.co.uk/news/obituaries/sir-john-burnett-459156.html The Independent Obituaries: Sir John Burnett]
Ссылки
- [www.independent.co.uk/news/obituaries/sir-john-burnett-459156.html The Independent Obituaries: Sir John Burnett]
Отрывок, характеризующий Бёрнетт, Джон Харрисон
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.