Смит, Джеймс Эдвард

Джеймс Эдвард Смит
англ. Sir James Edward Smith
Дата рождения:	2 декабря 1759(1759-12-02)
Место рождения:	Норвич, Англия
Дата смерти:	17 марта 1828(1828-03-17) (68 лет)
Страна:	Великобритания
Научная сфера:	Ботаника
Альма-матер:	Эдинбургский университет
Научный руководитель:	Джон Эрнст Уокер, Джозеф Блэк

Систематик живой природы

Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Sm.». [www.ipni.org/ipni/advPlantNameSearch.do?find_authorAbbrev=Sm.&find_includePublicationAuthors=on&find_includePublicationAuthors=off&find_includeBasionymAuthors=on&find_includeBasionymAuthors=off&find_isAPNIRecord=on&find_isAPNIRecord=false&find_isGCIRecord=on&find_isGCIRecord=false&find_isIKRecord=on&find_isIKRecord=false&find_rankToReturn=all&output_format=normal&find_sortByFamily=on&find_sortByFamily=off&query_type=by_query&back_page=plantsearch Список таких таксонов] на сайте IPNI [www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=9802-1 Персональная страница] на сайте IPNI Исследователь, описавший ряд зоологических таксонов. Для указания авторства, названия этих таксонов сопровождают обозначением «J. E. Smith». Страница на Викивидах

Сэр Джеймс Э́двард (Джемс-Эдвард) Смит (англ. Sir James Edward Smith, 2 декабря 1759, Норвич, Англия — 17 марта 1828) — английский ботаник, основатель Лондонского Линнеевского общества.

Известен многими сочинениями по систематике растений, в особенности по флоре Великобритании.

Путь в науке

В начале 1780-х изучал химию у профессора Джозефа Блэка и естествознание у профессора Джона Уокера в Эдинбургском университете.

В 1783 Смит перебрался в Лондон, чтобы продолжить учёбу. Смит был дружен с Джозефом Банксом, которому было предложено купить целиком собрание книг, рукописей и гербарных образцов Карла Линнея, которое осталось после смерти сына Линнея — Карла Линнея младшего. Банкс отклонил предложение, а Смит купил коллекцию за 1 000 фунтов стерлингов. Коллекция прибыла в Лондон в 1784, а в 1786 Смит был избран членом Королевского общества.

Между 1786 и 1788 Смит совершил своё так называемое Большое путешествие, посетив Нидерланды, Францию, Италию и Швейцарию, встретившись там с ботаниками и осмотрев гербарии.

В 1788 он основал Лондонское Линнеевское общество, стал его первым президентом (эту должность он занимал до самой своей смерти).

В 1796 он вернулся в Норвич вместе со всей коллекцией Линнея. Его библиотека и ботанические коллекции приобрели всеевропейскую известность, ими интересовались многочисленные энтомологи и ботаники всего континента.

Смит провёл оставшиеся тридцать лет своей жизни в подготовке статей и книг по ботанике.

Его главные труды — Flora Britannica (лат.)и Английская флора (англ. The English Flora, 4 тома, 1824—1828).

Ботаническая иллюстрация из книги Icones pictae plantarum rariorum descriptionibus et observationibus illustratae / Auctore J.E. Smith, M.D. Fasc. 1-3. 1790-1793

В период между 1808 и 1819 он довёл до печати в Циклопедии Риса (en:Rees's Cyclopaedia) 3 348 ботанических статей Уильяма Вуда, оставшихся незавершёнными после смерти последнего.

Смит способствовал изданию 7 томов главного ботанического издания восемнадцатого века, Flora Graeca (лат.), начатого Джоном Сибторпом.

Смит плодотворно сотрудничал с издателем и ботаническим иллюстратором Джеймсом Сауэрби, к рисункам которого Смит предоставлял ботанические описания. Изображение растений в Англии ранее преследовало только эстетические цели, но интерес к садоводству и естественной истории привёл к появлению иллюстрированных научных изданий, таких, как экзотический Образчик флоры Новой Голландии и 36 томов работы Английская ботаника.

В 1797 Смит опубликовал Естественную историю редких чешуекрылых насекомых Джорджии (англ. The Natural History of the Rarer Lepidopterous Insects of Georgia), первую книгу об американских насекомых. Она включает иллюстрации и примечания Джона Эббота, а также описания новых видов, сделанные Смитом на основе рисунков Эббота.

Дружба Смита с Уильямом Роскоу позволила ему между 1806 и 1817 отправить около 5 000 растений для пополнения гербария Ройла, который стал основой гербария Смита в Ливерпульском ботаническом саду.

После смерти Смита коллекция Линнея, вместе с собственными коллекциями Смита, была приобретена Линневским обществом за 3 150 фунтов.

Научные труды

• Linneaeus, Carl von. Disquisitio de sexu plantarum. — A dissertation on the sexes of plants translated from the Latin of Linnaeus by James Edward Smith. London: Printed for the author, and sold by George Nicol. 1786
• Icones pictae plantarum rariorum descriptionibus et observationibus illustratae /Auctore J.E. Smith, M.D. Fasc. 1-3. London, 1790-93
• The natural history of the rarer lepidopterous insects of Georgia :including their systematic characters, the particulars of their several metamorphoses, and the plants on which they feed. Collected from the observation of Mr. John Abbot, many years resident in that country /by James Edward Smith, London : Printed by T. Bensley, for J. Edwards [etc.] 1797.
• English Botany: Or, Coloured Figures of British Plants, with their Essential Characters, Synonyms and Places of Growth. Published and illustrated by James Sowerby

Литература

• Margot Walker, Sir James Edward Smith, 1759-1828. London: 1988.
• Mark Lawley, JAMES EDWARD SMITH (1759-1828). [rbg-web2.rbge.org.uk/bbs/Learning/Bryohistory/Bygone%20Bryologists/JAMES%20EDWARD%20SMITH.pdf pdf] (англ.)

Ссылки

• Смит, Джемс-Эдвард // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [www.linnean.org/index.php?id=50 Джеймс Эдвард Смит на сайте Лондонского Линнеевского общества] (англ.)

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Смит, Джеймс Эдвард

Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.