Pratt & Whitney J57
| J57 / JT3C | |
|---|---|
 Pratt & Whitney YJ57-P-3 в разрезе в Национальном музее ВВС США (Дейтон, Огайо) | |
| Тип: | Турбореактивный |
| Страна: |  США
|
| Использование: | |
| Годы эксплуатации: | с 1952 года |
| Применение: | North American F-100 McDonnell F-101 |
| Создан на основе: | XT45 |
| Развитие: | TF33 / JT3D |
| Производство: | |
| Конструктор: | United Aircraft |
| Производитель: | Pratt & Whitney |
| Обозначение: | JT3C |
| Годы производства: | 1951—1965 |
| Варианты: | J75 / JT4A
TF33 / JT3D |
Pratt & Whitney J57 (заводское обозначение — JT3C) — турбореактивный авиационный двигатель, созданный компанией Pratt & Whitney в начале 1950-х годов. Первый в мире реактивный двигатель, развивающий силу тяги в 10 000 фунтов (45 кН). В дальнейшем на его конструкции были созданы такие двигатели, как турбореактивный J75/JT4A, турбовентиляторный TF33/JT3D и турбовинтовой PT5/T57.
Содержание
История
Двигатель появился в рамках программы по созданию самолёта XB-52. За основу был взят турбовинтовой T45, но новому самолёту требовались двигатели с высокой силой тяги, поэтому вместо турбовинтового двигателя был создан малогабаритный турбореактивный JT3. Новый двигатель имел осевой двухроторный компрессор, который позволял снизить расход топлива во время длительного полёта и улучшал лётные характеристики двигателя[1].
Выпуск двигателей обозначенных как J57 начался в 1953 году. В том же году премией Collier Trophy за создание и постройку данного двигателя был награждён Леонард Хоббс (Leonard S Hobbs) — главный конструктор United Aircraft[2][3].
25 мая 1953 года уже во время своего первого полёта оборудованный двигателем J57 самолёт North American YF-100A впервые в мире превысил скорость звука в горизонтальном полёте. Всего было выпущено 21 186 двигателей, последний из которых компания передала заказчику в 1965 году. Преимущественно их ставили на военные самолёты и вплоть по настоящее время J57 является одним из основных двигателей в ВВС США. С 1958 обозначением JT3C данные двигатели ставились на гражданские Boeing 707, Boeing 720 и Douglas DC-8. Одним из первых таких авиалайнеров стал Boeing 707 авиакомпании Pan American World Airways, который оборудованный четырьмя двигателями JT3 с силой тяги 13 тысяч фунтов каждый, в октябре 1958 года с крейсерской скоростью 575 км/час совершил пассажирский рейс из Нью-Йорка в Париж, став первым в мире реактивным авиалайнером, совершившим трансатлантический перелёт[1][2].
Существовала ещё турбовинтовая версия двигателя, обозначенная как T57, созданная для программы по созданию самолёта Douglas C-132 (не был построен). В рамках испытаний в 1956 году такие двигатели поставили на Douglas C-124 Globemaster II с бортовым номером 52-1069[4].
Варианты
- J57-P-1W
- Сила тяги 11 400 фунтов, имел водяное охлаждение.
- J57-P-1WA
- Как P-1W
- J57-P-1WB
- Как P-1W
- J57-P-4A
- Сила тяги 16 200 фунтов
- J57-P-8A
- Сила тяги 10 400 фунтов
- J57-P-10
- Сила тяги 12,400 фунтов
- J57-P-11
- Сила тяги 9,700 фунтов, также был вариант с силой тяги 14,800 фунтов
- J57-P-13
- Сила тяги 14,880 фунтов
- J57-P-16
- Сила тяги 16,900 фунтов
- J57-P-20
- Сила тяги 18,000 фунтов
- J57-P-20A
- Сила тяги 18,000 фунтов
- J57-P-21
- Сила тяги 17,000 фунтов
- J57-P-25
- Сила тяги 15,000 фунтов
- J57-P-31
- J57-P-37A
- J57-P-43W
- Сила тяги 13,750 фунтов
- J57-P-43WB
- Сила тяги 13,750 фунтов
- J57-P-59W
- Сила тяги 13,750 фунтов
- T57
- Сила тяги 15,000 фунтов, турбовинтовой
- JT3C-2
- Гражданское название модели J57-P-43WB. Сила тяги 13,750 фунтов
- JT3C-6
- Сила тяги 13,500 фунтов
- JT3C-7
- Сила тяги 12,000 фунтов
- JT3C-12
- Сила тяги 13,000 фунтов
- JT3C-26
- Гражданское название модели J57-P-20. Сила тяги 18,000 фунтов
- JT3D/TF33:Турбовентиляторный вариант двигателя J57.
- PT5
- Заводское обозначение турбовинтового T57.
Применение
- J57 (военный)
- Boeing B-52 Stratofortress (типы 1W, 1WA, 1WB)
- Boeing C-135 Stratolifter и KC-135 Stratotanker
- Convair F-102 Delta Dagger (тип 25)
- Convair YB-60 (тип 3)
- Douglas A3D Skywarrior (тип 10)
- Douglas F4D Skyray (типы 8, 8A, 8B)
- Douglas F5D Skylancer
- Lockheed U-2
- Martin B-57 Canberra
- McDonnell F-101 Voodoo (тип 55)
- North American F-100 Super Sabre (типы 21 и 21A)
- Northrop SM-62 Snark
- Vought F-8 Crusader (тип 8)
- JT3C (гражданский)
- T57 турбовинтовой
- Douglas C-124 Globemaster II — испытания
- Douglas C-132 (не построен)
См. также
- Аналогичные двигатели
Напишите отзыв о статье "Pratt & Whitney J57"
Примечания
- ↑ 1 2 [www.nationalmuseum.af.mil/factsheets/factsheet.asp?id=879 PRATT & WHITNEY J57 TURBOJET] (англ.). National Museum of the USAF. Проверено 7 июня 2014.
- ↑ 1 2 [www.pw.utc.com/J57_JT3_Engine The J57 (JT3) Engine was the first Pratt & Whitney-designed turbojet.] (англ.). Pratt & Whitney. Проверено 7 июня 2014.
- ↑ [www.aerofiles.com/collier-trophy.html The Collier Trophy] (англ.). AeroFiles. Проверено 7 июня 2014.
- ↑ [www.flightglobal.com/pdfarchive/view/1957/1957%20-%200100.html HERE AND THERE] (англ.) 100. FLIGHT (1957). Проверено 7 июня 2014.
Отрывок, характеризующий Pratt & Whitney J57
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.
Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
