Jardine Matheson

Jardine Matheson Holdings Limited
Тип	публичная компания
Листинг на бирже	Лондонская фондовая биржа (LSE: [www.londonstockexchange.com/exchange/prices-and-news/stocks/prices-search/stock-prices-search.html?nameCode=JAR JAR], LSE: [www.londonstockexchange.com/exchange/prices-and-news/stocks/prices-search/stock-prices-search.html?nameCode=JARB JARB] и LSE: [www.londonstockexchange.com/exchange/prices-and-news/stocks/prices-search/stock-prices-search.html?nameCode=JARJ JARJ]), Сингапурская биржа (SGX:[www.bloomberg.com/apps/quote?ticker=J36:SP J36]) и Бермудская фондовая биржа (BSX: [www.bsx.com/CompanyDisplay.asp?CompanyID=130 JMHBD.BH])
Основание	1832
Прежние названия	Jardine, Matheson and Co
Основатели	Уильям Джардин и Джеймс Мэтисон
Расположение	Гонконг Гонконг
Ключевые фигуры	Генри Кесуик, Бен Кесуик, Адам Кесуик
Отрасль	Торговля, недвижимость, строительство, гостиничное дело, финансовые услуги, транспорт и логистика
Оборот	39,6 млрд долл. (2013)
Чистая прибыль	1,7 млрд долл. (2013)
Активы	63,5 млрд долл. (2012)
Число сотрудников	360 тыс. (2013)
Материнская компания	Jardine Strategic Holdings
Дочерние компании	Jardine Pacific, Hongkong Land, Dairy Farm, Mandarin Oriental, Jardine Cycle & Carriage, Jardine Motors
Сайт	[www.jardines.com jardines.com]

К:Компании, основанные в 1832 году

Jardine Matheson Holdings Limited (кит. 怡和洋行) — один из крупнейших многопрофильных конгломератов из списков Fortune Global 500 и Forbes Global 2000. Базируется в Гонконге, в небоскрёбе Джардин-хаус, знаменитом своими круглыми окнами-«иллюминаторами», но официально зарегистрирован на Бермудских островах. Назван по фамилиям своих основателей — Уильяма Джардина и Джеймса Мэтисона (китайское название компании «Ewo» или «Ихэ» означает «Счастливая гармония» или «Блаженное согласие»). Акции Jardine Matheson Holdings котируются на Лондонской фондовой бирже, Сингапурской бирже и Бермудской фондовой бирже. Прародительница группы, компания Jardine, Matheson and Co, основанная в 1832 году, играла значительную роль в истории британского Гонконга со времени его основания, а также в истории Китая в период между Опиумными войнами и до начала японской оккупации.

Сегодня основные интересы Jardine Matheson Holdings сосредоточены в сферах розничной торговли, операций с недвижимостью, строительства, гостиничного дела, финансовых услуг, агробизнеса, транспорта и логистики (среди наиболее доходных подразделений выделяются Hongkong Land, Dairy Farm International Holdings и Astra International). По состоянию на апрель 2012 года, оборот Jardine Matheson равнялся 38 млрд долл. (в 2013 году — 39,6 млрд), прибыль — 3,4 млрд долл. (в 2013 году — 1,7 млрд), активы — 58,3 млрд долл. (в 2013 году — 63,5 млрд), капитализация — 33,9 млрд долл. (в 2013 году — 43,3 млрд). Для сравнения, по состоянию на апрель 2008 года оборот компании равнялся 16,26 млрд долл., прибыль — 1,35 млрд долл., активы — 20,26 млрд долл., капитализация — 17,29 млрд долл.; в компаниях холдинга было занято более 270 тыс. сотрудников (в 2013 году — 360 тыс.).

По данным рейтинга Forbes Global 2000 за 2012 год, среди крупнейших компаний мира Jardine Matheson занимала 170-е место, а среди крупнейших компаний Гонконга— 4-е место (в 2013 году занимала 185-е место среди крупнейших компаний мира и 5-е — среди крупнейших компаний Гонконга). На Лондонской фондовой бирже Jardine Matheson Holdings обозначается тикерами LSE: [www.londonstockexchange.com/exchange/prices-and-news/stocks/prices-search/stock-prices-search.html?nameCode=JAR JAR] (Сингапур), LSE: [www.londonstockexchange.com/exchange/prices-and-news/stocks/prices-search/stock-prices-search.html?nameCode=JARB JARB] (Бермуды) и LSE: [www.londonstockexchange.com/exchange/prices-and-news/stocks/prices-search/stock-prices-search.html?nameCode=JARJ JARJ] (Джерси), на Сингапурской бирже — SGX:[www.bloomberg.com/apps/quote?ticker=J36:SP J36], на Бермудской фондовой бирже — BSX: [www.bsx.com/CompanyDisplay.asp?CompanyID=130 JMHBD.BH].

История

С основания до 1870-х годов

Компания Jardine, Matheson and Co была основана в Кантоне в 1832 году шотландцами Уильямом Джардином (1784—1843) и Джеймсом Мэтисоном (1796—1878). Таким образом, она является одним из старейших торговых домов (известных ранее как «hong»), сохранившихся до XXI века. В 1834 году, после того, как Британская Ост-Индская компания утратила своё монопольное право на торговлю с Китаем, Jardine, Matheson and Co первой начала поставки чая в Британию. В 1841 году Джардин и Матисон приобрели за 565 фунтов стерлингов первые участки земли, расположенные в районе Ист-Пойнт (современный район Козуэй-Бей). После того, как Гонконг по Нанкинскому договору (1842) отошел Великобритании, к чему основатели Jardine, Matheson and Co имели непосредственное отношение, штаб-квартира компании переместилась в этот быстрорастущий британский анклав. Jardine, Matheson and Co сразу же построила большой опиумный склад, верфь и другие здания, начав играть ведущую роль в деловом мире Гонконга. В 1843 году флот компании, состоявший из шести быстроходных и хорошо вооружённых клиперов, доминировал в торговле опиумом у берегов Китая, самостоятельно доставляя наркотики из Британской Индии. В 1844 году Jardine, Matheson and Co открыла свой офис в Шанхае, за которым последовали Кантон, Амой и Фучжоу. Прибыль семейств Джардин и Матисон в 1827—1847 годах составила 3 млн фунтов стерлингов (большая часть этой суммы была получена во второй половине этого двадцатилетия), а ежегодное содержание флота и складов обходилось Jardine, Matheson and Co в 1840-х годах в среднем в 300 тыс. долл..

Уильям Джардин	Джеймс Матисон	Хачик Чатер

Первоначально занимаясь торговлей опиумом, чаем, хлопком, пряжей, тканями, углём, металлами и оборудованием, вскоре Jardine, Matheson and Co диверсифицировала свои интересы за счет страхования, банковских операций, судоходства и железных дорог (в 1855 году начала функционировать пароходная линия Калькутта — Дальний Восток). К 1860-м годам активность компании в сфере контрабанды наркотиков начала сокращаться, но, несмотря на это, после Второй Опиумной войны Jardine, Matheson and Co продолжала лидировать в этом бизнесе, фактически легализированном британцами (в 1860—1872 годах компания поставляла наркотиков в среднем на 300 тыс. фунтов стерлингов в год). Со временем из-за падения цен на опиум и высокого положения владельцев Jardine, Matheson and Co в Британии заниматься контрабандой наркотиков стало совсем «неприлично», и, пытаясь изменить свой образ, компания даже начала спонсировать издание переводов китайских классиков, выполненных Джеймсом Леггом. Кроме того, после 1865 года представители компании входили в состав Законодательного совета Гонконга, а с конца XIX века — и в состав Административного совета (и это при том, что во второй половине XIX века Jardine, Matheson and Co имела ещё и влиятельное лобби в парламенте и правительстве Великобритании). В 1868 году компания поглотила производившую страхование от пожаров «Гонконг Фаэр Иншуранс Ко» (ещё ранее под её началом находились крупные «Юнион Иншуранс Сэсайети оф Кантон» и «Кантон Иншуранс Офис», созданные в середине 1830-х годов), в 1869 году начала прокладку первого в колонии частного телеграфа, соединившего её разрозненные офисы, в 1876 году основала в Гонконге первую сахарорафинадную фабрику «Чайна Шугар Рефайнинг».

С 1870-х годов до середины XX века

В 1877 году младший партнёр Jardine, Matheson and Co Уильям Кесуик стал одним из директоров The Hongkong and Shanghai Banking Corporation, что повлекло за собой сближение двух крупнейших бизнес-групп Гонконга и послужило началом их совместного кредитования Цинского двора и китайских губернаторов (кроме того, Jardine, Matheson and Co активно предоставляла займы императорскому двору и самостоятельно). Другой партнёр Jardine, Matheson and Co — Дж. Уиттал — возглавлял крупнейшую гонконгскую судостроительную компанию Hong Kong and Whampoa Dock, на предприятиях которой к концу XIX века работало почти 4,5 тыс. человек. В 1879 году Jardine, Matheson and Co открыла первую в колонии фабрику искусственного льда, в 1881 году объединила несколько своих пароходств в Indo-China Steam Navigation Company Ltd. («Ихэ»), у которой к 1893 году имелось уже 22 судна. В 1885 году 37,45 % инвестиций компании приходилось на пароходства, 28,7 % — на судостроительные и судоремонтные верфи, причалы и склады, 20,2 % — на The Hongkong and Shanghai Banking Corporation, 10 % — на сахарные фабрики, 3,55 % — на страховые компании (в середине 1880-х годов общая сумма капиталовложений Jardine, Matheson and Co в Гонконге и Китае составляла 2,3 млн лянов, а через 10 лет достигла 5 млн). В 1886 году компания поглотила созданную в 1884 году Hong Kong Wharf and Godown Co, которая возводила в Цзюлуне причалы и большие склады, в 1887 году открыла в Гонконге цементный завод. В этот период главным компрадором Jardine, Matheson and Co был Роберт Хотхун. К началу 1890-х годов Jardine, Matheson and Co и The Hongkong and Shanghai Banking Corporation представляли собой наиболее влиятельную силу в экономике колонии и занимали ведущие позиции во внешней торговле Китая (также между компаниями имелось значительное переплетение капиталов, в частности, банк владел акциями некоторых пароходств и страховых компаний Jardine, Matheson and Co).

В 1890 году Jardine, Matheson and Co инвестировала средства в созданную британским предпринимателем армянского происхождения Полом Чатером энергетическую компанию Hongkong Electric Company; в 1897 году Jardine, Matheson and Co, The Hongkong and Shanghai Banking Corporation и итальянский предприниматель А. Лузатти создали «Пекинский синдикат» («Фугунсы»), который занимался строительством железных дорог и разработкой недр в провинциях Хэнань и Шэньси; в этом же году компания открыла в Гонконге крупную ткацкую фабрику. В 1898 году Jardine, Matheson and Co и The Hongkong and Shanghai Banking Corporation учредили British and China Corporation (BCC), специализировавшуюся на железнодорожном строительстве в Китае. В этом же году Jardine, Matheson and Co выступила соучредителем Star Ferry, осуществлявшей регулярное паромное сообщение между Гонконгом и Цзюлуном. На рубеже XIX—XX веков Jardine, Matheson and Co стала крупнейшим из британских торговых конгломератов, работавших на Дальнем Востоке, и обзавелась отделениями во всех важных китайских городах, а также в Иокогаме, Кобе и Нагасаки. В 1906 году Jardine, Matheson and Co была преобразована в компанию с ограниченной ответственностью (limited company), в 1907 году дочерняя British and China Corporation подписала важный контракт на строительство Коулун-Кантонской железной дороги. В 1918 году пароходства, принадлежавшие Jardine, Matheson and Co, осуществляли 21,4 % всех перевозок по Янцзы (в 1928 году — уже 26,4 %). В первые десятилетия XX века компания построила или модернизировала хлопчатобумажные, прядильные, камвольные, шёлкомотальные и пищевые фабрики, упаковочный и пивоваренный заводы, холодильники и фабрику искусственного льда в Шанхае, который фактически превратился в главный центр бизнес-империи Jardine, Matheson and Co (ещё раньше она завладела причалами в шанхайском порту и построила железную дорогу от Шанхая до Сюйчжоу), а также расширила свои интересы в Африке, Америке и Австралии. В 1923 году в Шанхае была основана дочерняя машиностроительная и сервисная Jardine Engineering Company (или Ewo Engineering Co), которая установила первый в Китае лифт и первый в Гонконге кондиционер. К 1930 году подконтрольные Jardine, Matheson and Co страховые компании увеличили свой капитал до 10 млн юаней. Но с началом широкомасштабного японского вторжения в Китай (1937) Jardine, Matheson and Co понесла большие финансовые потери в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Со второй половины XX века до наших дней

После оккупации японцами Шанхая и Гонконга Jardine, Matheson and Co была вынуждена закрыть все свои предприятия и офисы и эвакуировать европейский персонал, сохранив лишь небольшое представительство в Чунцине. После окончания войны компания была одной из первых, кто возобновил свою деятельность в Гонконге и Шанхае (включая морские перевозки), а к лету 1947 года она даже начала операции в Японии. С потерей огромного китайского рынка после прихода к власти коммунистов (1949) и закрытия офисов всех иностранных компаний (1954), Jardine Matheson стала искать другие сферы для своих капиталовложений. В 1961 году Jardine Matheson вышла на биржу, став публичной компанией, в 1963 году учредила представительство в Австралии, а в Гонконге открыла первый отель Mandarin, положивший начало крупной гостиничной сети, в 1967 году учредила представительство в Индонезии. Первый азиатский торговый банк Jardine Fleming, основанный компанией в 1970 году, вскоре начал экспансию на Гавайи и Филиппины. Гонконгский строительный бум 1970-х годов подтолкнул Jardine Matheson купить крупнейшую строительную компанию колонии Gammon Construction (1975), тогда же группа внедрилась на страховой рынок США и Великобритании, заложив основу Jardine Insurance Brokers. В 1977 году Jardine Matheson имела 11 отделений на Дальнем Востоке, в США, Великобритании и ЮАР (61,9 % капитала компании были сосредоточены в Западной Европе, Юго-Восточной Азии, Австралии и Новой Зеландии, 37 % — в Гонконге). После начала в 1979 году экономических реформ в Китае Jardine Matheson одной из первых среди иностранных компаний вернулась на привычный для себя рынок и открыла в Пекине представительство.

С 1967 по 1980 года Jardine Matheson увеличила свой капитал с 459 млн до почти 7,5 млрд гонк. долл., она владела более чем 50 % акций в 230 компаниях и более чем 20 % акций — в 140 компаниях. Структура инвестиций Jardine Matheson выглядела так: недвижимость — 40 %, торговля и лёгкая промышленность — 24 %, банковское дело и страхование — 19 %, транспорт и логистика — 10 %, разработка природных ресурсов — 7 %. В 1980-х годах 37 тыс. сотрудников Jardine Matheson вели операции в Гонконге, Китае, Сингапуре, Малайзии, Таиланде, Индонезии, Филиппинах, Тайване, Южной Корее, Японии, Австралии, Великобритании, США, Саудовской Аравии и Южной Африке. В 1980 году свои первые совместные предприятия в Китае учредили компании Jardine Schindler (установка лифтов и эскалаторов) и Dairy Farm (доставка на борт самолетов питания для пассажиров). В преддверии перехода Гонконга под суверенитет Китая компания в 1984 году зарегистрировалась на Бермудских островах как Jardine Matheson Holdings Limited, в том же году продала свой судоходный бизнес, в 1986 году вывела на Гонконгскую фондовую биржу Dairy Farm и Mandarin Oriental, в 1987 году получила право на франшизу брендов Pizza Hut и IKEA, а также на продвижение марки Mercedes-Benz в Южном Китае. Кстати, в 1984 году в гонконгском офисе Jardine Matheson три месяца работал будущий британский премьер-министр Дэвид Кэмерон.

В 1991 году Jardine Insurance Brokers вышла на Лондонскую фондовую биржу, а в середине 1990-х годов её примеру последовали Jardine Matheson Holdings и большинство публичных компаний группы (азиатским фондовым центром конгломерата стала Сингапурская биржа). В 1997 году в результате слияния Jardine Insurance Brokers и Lloyd Thompson Group возникла страховая корпорация Jardine Lloyd Thompson (JLT). В 2000 году Jardine Matheson и Jardine Strategic продали инвестиционный банк Jardine Fleming американской группе JPMorgan Chase, в 2005 году Jardine Strategic приобрела 20 % акций британского банка Rothschild Continuation, в 2006 году Jardine Lloyd Thompson вышла на рынок материкового Китая, в 2007 году — на рынок Вьетнама (также в 2007 году Jardine Strategic и Rothschild Continuation создали совместное предприятие Jardine Rothschild Asia Capital для работы на рынках Азии). В 2008 году дочерняя строительная компания Gammon подписала большой контракт на возведение в центре Гонконга административного комплекса для правительства САР. В 2009 году Jardine Restaurant Group приобрела франшизу на продвижение сети KFC на Тайване, а прибыль группы Jardine Matheson превысила 1 млрд долл., что на 28 % больше чем в предыдущем году. В мае 2010 года Jardine Pacific увеличила свою долю в Hong Kong Air Cargo Terminals Limited с 25 % до 42 %. К концу 2010 года компании группы более 40 % прибыли получали в континентальном Китае.

Собственники и руководство

Главную роль в руководстве холдинга играют потомки Уильяма Джардина и Уильяма Кесуика — братья Генри, Саймон и Джон (Чипс) Кесуик, сыновья сэра Уильяма Джонстона Кесуика, а также Бен Кесуик (сын Саймона) и Адам Кесуик (сын Чипса). При этом Генри Кесуик входит в число наиболее влиятельных бизнесменов Азии и Великобритании. По состоянию на 2012 год в совет директоров Jardine Matheson Holdings Limited входили:

Член совета	Занимаемые посты
Сэр Генри Кесуик	председатель Jardine Matheson Holdings, Matheson & Co и Jardine Strategic, директор Dairy Farm, Hongkong Land и Mandarin Oriental
Бен Кесуик	управляющий директор Jardine Matheson Holdings, председатель Jardine Matheson Limited и Jardine Cycle & Carriage, управляющий директор Dairy Farm, Hongkong Land, Jardine Strategic и Mandarin Oriental, директор Jardine Pacific и Jardine Motors
Адам Кесуик	заместитель управляющего директора Jardine Matheson Holdings, председатель Jardine Pacific и Jardine Motors, зам председателя Jardine Matheson Limited, директор Dairy Farm, Hongkong Land, Jardine Strategic и Mandarin Oriental
Саймон Кесуик	председатель Dairy Farm, Hongkong Land и Mandarin Oriental, директор Matheson & Co, Jardine Lloyd Thompson и Jardine Strategic
Марк Гринберг	стратегический директор группы, директор Jardine Matheson Limited, Dairy Farm, Hongkong Land, Jardine Cycle & Carriage и Mandarin Oriental
Дженкин Хой	директор Hongkong Land, Jardine Strategic и Central Development
Барон Лич Фейрфордский	директор Matheson & Co, Dairy Farm, Hongkong Land, Jardine Strategic, Mandarin Oriental и Rothschilds Continuation, зам председателя Jardine Lloyd Thompson
Ричард Ли	председатель текстильного концерна TAL Apparel, директор Hongkong Land и Mandarin Oriental
Энтони Найтингейл	директор Dairy Farm, Hongkong Land, Jardine Cycle & Carriage, Jardine Strategic и Mandarin Oriental, вице-президент Гонконгской ассоциации недвижимости и член совета Гонконгской федерации работодателей
Пхан Юкай	руководитель Hongkong Land, директор Jardine Matheson Limited и Jardine Matheson (China) Limited, председатель Гонконгской федерации работодателей и зам председателя Генеральной торговой палаты Гонконга
Джеймс Райли	финансовый директор группы, директор Jardine Matheson Limited, Dairy Farm и The Hongkong and Shanghai Banking Corporation Limited
Перси Уитерол	директор Matheson & Co, Dairy Farm, Hongkong Land, Jardine Strategic и Mandarin Oriental, председатель Corney and Barrow и Nith District Salmon Fishery Board
Джайлз Уайт	главный юрисконсульт группы, директор Jardine Matheson Limited, Dairy Farm и Mandarin Oriental

Топ-менеджмент управляющей компании Jardine Matheson Limited составляют председатель и управляющий директор Генри Кесуик, зам председателя и зам управляющего директора Адам Кесуик, стратегический директор группы Марк Гринберг, председатель Jardine Matheson (China) Дэвид Сюй, руководитель Hongkong Land и директор Jardine Matheson (China) Пхан Юкай, финансовый директор группы Джеймс Райли, главный юрисконсульт группы Джайлз Уайт, глава кадровой службы группы Ричи Бент, глава налогового отдела группы Бетти Чхань, казначей группы Эдриан Тхэн, финансовый контролёр группы Уилсон Фун, юридический менеджер группы Стивен Хопкинс, корпоративный секретарь группы и директор Нейл Макнамара, главный аудитор и риск-менеджер группы Тревор Фицсайммонс.

Крупнейшим акционером Jardine Matheson (через компанию Jardine Strategic) является семья Кесуик, но более подробно информация о структуре собственников не раскрывается. Род Джардинов также существует до сих пор, носит наследуемый титул баронетов (в 1885 году его получил политик и коммерсант Роберт Джардин) и по-прежнему контролирует долю в Jardine Matheson. По состоянию на октябрь 2012 года около 21,5 % акций Jardine Matheson Holdings находилось в свободном обращении. Семья Кесуик имеет родственные связи со многими влиятельнейшими фамилиями Великобритании. Сэр Джон Кесуик женился на Саре Рэмзи (в её роду были графы Делхаузи и Анкастеры, бароны Ловаты и лэрды Стирлинги). Сэр Генри Кесуик женился на Аннабель Фрейзер (в её роду были бароны Ловаты и Рибблстоуны, баронеты Броутоны). Саймон Кесуик женился на Эмме Четвуд (в её роду были графы Минто и баронеты Четвуды).

Структура и сферы деятельности

Основными бизнес-единицами конгломерата являются Jardine Matheson Limited (Гонконг), Matheson & Co (Лондон), Jardine Strategic Holdings (Гонконг), Jardine Lloyd Thompson Group (Лондон), Jardine Pacific (Гонконг), Dairy Farm International Holdings (Гонконг), Jardine Cycle & Carriage (Сингапур), Astra International (Джакарта), Jardine Motors Group (Гонконг), Hongkong Land (Гонконг) и Mandarin Oriental Hotel Group (Гонконг). По состоянию на 2012 год группа контролировала 100 % Jardine Pacific и Jardine Motors, 82 % Jardine Strategic, 78 % Dairy Farm, 74 % Mandarin Oriental, 72 % Jardine Cycle & Carriage, 50 % Hongkong Land и 42 % Jardine Lloyd Thompson (кроме того, Jardine Cycle & Carriage контролировала более 50 % корпорации Astra International).

Jardine Strategic Holdings

Компания Jardine Strategic Holdings, основанная в 1986 году, является финансовым центром конгломерата, через которую семья Кесуик (Keswick) владеет контрольными пакетами акций как всего холдинга Jardine Matheson (55 %), так и отдельных компаний группы (Dairy Farm, Hongkong Land, Mandarin Oriental, Jardine Cycle & Carriage и других). Также Jardine Strategic Holdings контролирует швейцарскую компанию Jardine Strategic Investment Holdings, различные пакеты акций британской страховой корпорации Jardine Lloyd Thompson, британского банка Rothschild Continuation Holdings, камбоджийского банка ACLEDA Bank, вьетнамского банка Asia Commercial Bank, бермудского банка Butterfield Bank, индийской энергетической группы Tata Power и других компаний. В 2013—2014 годах Jardine Strategic Holdings вошёл в состав акционеров крупнейшего китайского продавца автомобилей Zhongsheng Group, специализирующегося на дорогих автомобилях.

• Jardine Lloyd Thompson Group (JLT) является крупным страховым маклером и финансовой компанией, специализирующейся на страховых рисках, консалтинге, аутсорсинге, перестраховке, общем страховании, различных продуктах и услугах (пенсионное обслуживание, медицинское страхование, инвестиции, премирование сотрудников, управление рисками). JLT имеет около 7,1 тыс. сотрудников и более 100 офисов в 33 странах и территориях мира. Группа образовалась в 1997 году путём слияния Jardine Insurance Brokers и Lloyd Thompson Group (Lloyd Thompson, основанная в 1981 году и с 1987 года котировавшаяся на Лондонской фондовой бирже, имела сильное присутствие в Великобритании, а Jardine Insurance Brokers, основанная в 1972 году, была широко представлена в Азиатско-Тихоокеанском регионе). А вообще страховым бизнесом группа Jardine Matheson начала заниматься ещё в 1836 году, когда в Китае была основана компания Canton Insurance (на розничный страховой рынок Британии Jardine Matheson вышла только в 1908 году).

Jardine Pacific

Холдинг Jardine Pacific, основанный в 1988 году (до 1997 года был известен как Jardine Pacific Management Ltd), контролирует азиатские непубличные компании Jardine Engineering Corporation (монтаж и обслуживание оборудования, проведение технических экспертиз), Gammon Construction (ведущий строительный подрядчик Гонконга с обширными интересами в Китае и Юго-Восточной Азии), Jardine Shipping Services, Jardine Aviation Services и Hong Kong Air Cargo Terminals Limited (транспортные и логистические услуги в порту и аэропорту Гонконга), Jardine Schindler (установка лифтов и эскалаторов), Jardine OneSolution (информационные технологии), Jardine Property Investment (инвестиции в недвижимость), Jardine Restaurant Group (сеть ресторанов, в том числе Pizza Hut в Гонконге, Тайване и Вьетнаме) и Jardine Travel Group (туризм).

Терминал Hactl в аэропорту Гонконга	Ресторан KFC на Тайване	Ресторан Pizza Hut в Гонконге

• Jardine Restaurant Group (JRG), полностью принадлежащая Jardine Pacific и имеющая более 13 тыс. сотрудников, является одной из крупнейших ресторанных сетей Азии (управляет почти 390 ресторанами, в том числе Pizza Hut в Гонконге, Тайване и Вьетнаме, а также KFC на Тайване). Кроме того, компания имеет одну из крупнейших систем доставки еды в офисы и квартиры. Первый ресторан Pizza Hut открылся в Гонконге в 1981 году, в 1987 году франшиза на развитие сети в Гонконге была приобретена Jardine Matheson, а в 1989 году сеть вышла на рынок Макао.
• Gammon Construction, имеющая годовой оборот свыше 1,5 млрд долл. и более 5 тыс. сотрудников, является крупной гонконгской проектно-строительной корпорацией, принадлежащей на паритетных началах Jardine Matheson и британской группе Balfour Beatty. Gammon была основана в Британской Индии в 1919 году, в 1955 году начала действовать в Гонконге, а в 1958 году основала в колонии дочернюю компанию Gammon Construction Limited. В 1969 году Jardine Matheson стала миноритарным акционером Gammon Construction, в 1975 году выкупила и остальные акции компании, а в 1985 году продала 50 % акций Gammon британской группе Trafalgar House (в 1996 году она вошла в состав норвежской группы Kværner, которая в 2000 году продала свой строительный бизнес шведской группе Skanska, а та в свою очередь в 2004 году продала долю в Gammon группе Balfour Beatty). В 80-х годах Gammon вышла за пределы Гонконга, закрепившись в Китае, Сингапуре, Малайзии, Таиланде, Вьетнаме, Индонезии и на Филиппинах. Корпорация специализируется на возведении тоннелей, мостов, автодорог, линий метро, причалов, аэропортов, намывных территорий, очистных сооружений, промышленных, жилых, торговых и офисных зданий.
• Jardine Engineering Corporation (JEC), основанная в Шанхае в 1923 году, специализируется на монтажно-технических работах и обслуживании оборудования (электрические, механические и строительные технологии, безопасность, водоочистка и кондиционирование), управлении различными проектами, поставках сельскохозяйственных и строительных химикатов (в том числе через дочернюю Jardine Distribution), проведении технических экспертиз и оценках контрактов. JEC, полностью принадлежащая Jardine Pacific, активно работает на Филиппинах, в Таиланде, Сингапуре, Китае и Макао (в 2012 году компания приобрела крупную сингапурскую фирму Thermal Private Ltd).
• Jardine Schindler Group была основана в 1974 году на паритетных началах как совместное предприятие Jardine Matheson и швейцарской корпорации Schindler (их сотрудничество началось ещё в 1929 году, когда Jardine Engineering Corporation была назначена главным дистрибьютором продукции Schindler в Шанхае). Компания имеет около 3 тыс. сотрудников и специализируется на установке, обслуживании и модернизации лифтов, эскалаторов и движущихся переходов в Гонконге, Макао, Тайване, Сингапуре, Малайзии, Таиланде, Индонезии, Филиппинах, Вьетнаме, Брунее, Камбодже и Мьянме.
• Hong Kong Air Cargo Terminals (Hactl) является ведущим оператором по обработке воздушных грузов в Международном аэропорту Гонконга и управляет крупнейшим в мире Супертерминалом № 1 (в 2011 году компания обработала более 2,7 млн т грузов, что равнялось 70 % грузооборота гонконгского аэропорта). Клиентами Hong Kong Air Cargo Terminals являются около 100 международных авиакомпаний и около 1 тыс. грузовых экспедиторов со всего мира. Jardine Matheson принадлежит почти 42 % компании, остальные акции распределены между The Wharf (Holdings), Hutchison Port Holdings и China National Aviation Corporation. Hactl был основан в 1971 году и к моменту закрытия аэропорта Кайтак в 1998 году обрабатывал там около 1,5 млн т грузов ежегодно. С 1998 года все грузопотоки компании были переведены в Супертерминал № 1, строительство и ввод в эксплуатацию которого обошлись в 1 млрд долл. Также через свою дочернюю Hong Kong Air Cargo Industry Services (Hacis) компания доставляет грузы из Гонконга в материковый Китай.
• Jardine Aviation Services Group (JASG) является ведущей сервисной компанией Гонконгского международного аэропорта, ежегодно обслуживая более 10 млн пассажиров и 100 тыс. авиаперелётов, а также обрабатывая более 340 тыс. т грузов (среди клиентов JASG — свыше 60 международных и китайских региональных авиакомпаний). Jardine Aviation Services Group специализируется на оказании услуг пассажирам (проверка и регистрация билетов, посадка и высадка на борт, погрузка и разгрузка багажа, встреча и информационные услуги), авиакомпаниям (доставка питания и дозаправка самолётов, обслуживание экипажей, документальное сопровождение грузов) и аэропорту (обслуживание оборудования и телефонных звонков). Кроме того, в сферу интересов JASG входят туристические услуги в Гонконге и на Тайване, а также обслуживание пассажиров и автобусные перевозки в международном аэропорту Куньмина. Jardine Pacific принадлежит 50 % акций Jardine Aviation Services Group (вторая половина акций сосредоточена в руках China National Aviation Corporation). Компания была основана в 1988 году путём реорганизации прежней Jardine Airways, работавшей в Гонконге с 1946 года.
• Jardine Shipping Services (JSS), полностью принадлежащая Jardine Pacific, специализируется на обслуживании морских судов (юридическое и таможенное сопровождение, контроль погрузочно-разгрузочных работ и расчётов, логистические услуги, безопасность судов и экипажей, связь с властями порта, наём команд и лоцманов). Имея 1,3 тыс. сотрудников и более 50 офисов в Гонконге, Китае, Индонезии, Сингапуре, Малайзии, Таиланде, Вьетнаме, на Тайване и Филиппинах, JSS оказывает услуги своим клиентам в 200 портах Азии, обслуживая ежемесячно около 1 тыс. судов. Фактически, обслуживание морских перевозок является старейшим бизнес-направлением всей группы Jardine Matheson.
• Jardine OneSolution (JOS), полностью принадлежащая Jardine Pacific и имеющая более 3 тыс. сотрудников, является крупной компанией в сфере информационных технологий, которая активно работает в Гонконге, Макао, Китае, Сингапуре и Малайзии (среди клиентов JOS — более 20 тыс. транснациональных корпораций, присутствующих в Азии, а также правительственные структуры). Jardine OneSolution начинала в 1960-х годах как дистрибьютор продукции Canon в Гонконге, после поглощения ряда гонконгских фирм в 1995 году обосновалась на рынке Китая, в 1998 году — на рынках Сингапура и Малайзии. Она специализируется на поставках и обслуживании компьютерной техники, офисного оборудования, расходных материалов и канцтоваров, программного обеспечения. В январе 2011 года JOS купила информационный бизнес SiS International Holdings в Гонконге, Сингапуре и Малайзии.
• Jardine Travel Group, основанная в 1973 году, является одним из ведущих агентов British Airways и крупным оператором корпоративного туризма в Гонконге. Jardine Pacific принадлежит 55 % акций Jardine Travel Group.
• Jardine Property Investment, полностью принадлежащая Jardine Pacific, специализируется на инвестициях в жилую недвижимость (к июлю 2012 года её активы оценивались в 388 млн долл.).

Dairy Farm International Holdings

Dairy Farm International Holdings — одна из крупнейших торговых групп Азии (более 90 тыс. сотрудников), она зарегистрирована на Бермудах, управляется из Гонконга через Dairy Farm Management Services, котируется на Лондонской, Сингапурской и Бермудской биржах (78 % акций компании владеет Jardine Strategic). Dairy Farm контролирует сети супермаркетов Wellcome (Гонконг, Тайвань и Вьетнам), Market Place by Jasons (Гонконг, Сингапур и Тайвань), Cold Storage (Сингапур и Малайзия), Giant Hypermarket (Малайзия, Индонезия и Бруней), Shop N Save (Сингапур), Hero (Индонезия), Foodworld (Индия), ThreeSixty (Гонконг), Oliver’s The Delicatessen (Гонконг), Lucky (Камбоджа), Rustan’s (Филиппины) и Shopwise (Филиппины), сети гипермаркетов Giant (Малайзия, Сингапур, Индонезия, Бруней и Вьетнам) и Shopwise (Филиппины), сети магазинов красоты и здоровья Mannings (Гонконг, Макао и Китай), Guardian (Малайзия, Сингапур, Индонезия, Бруней и Вьетнам) и Health and Glow (Индия), сети продуктовых магазинов 7-Eleven (Гонконг, Макао, Китай и Сингапур) и Starmart (Индонезия), сеть мебельных магазинов IKEA (Гонконг и Тайвань). Также Dairy Farm владеет 50-процентной долей в корпорации Maxim’s Caterers, управляющей крупной сетью ресторанов, кафе, кондитерских, закусочных и пекарен (в том числе сетью кофеен Starbucks в Гонконге и Макао, сетью ресторанов Genki Sushi в Гонконге и Китае, сетью пекарен Arome Bakery в Гонконге).

Ферма, поначалу насчитывавшая 80 голов крупного рогатого скота, была основана в 1886 году на территории современного Южного округа Гонконга выдающимся шотландским врачом Патриком Мэнсоном и пятью гонконгскими предпринимателями. В 1892 году компания открыла в центре города склад с морозильной установкой для хранения молока, потребителями которого были преимущественно европейские жители колонии, в 1899 году начала импортировать из Австралии масло, в 1904 году открыла в центре свой первый магазин и занялась импортом замороженного мяса, в 1916 году открыла мясной цех, в 1918 году — фабрику искусственного льда. В 1928 году Dairy Farm уже имела шесть магазинов в Гонконге и обслуживала через свои филиалы клиентов в Макао и Гуандуне, в 1964 году приобрела в колонии несколько бакалейных магазинов Wellcome, со временем преобразовав их в ведущую сеть супермаркетов. В 1972 году компанию купил девелопер Hongkong Land, входивший в состав группы Jardine Matheson, в 1976 году Dairy Farm управляла уже 19 супермаркетами в Гонконге и Цзюлуне, в 1979 году она путём приобретения торговой сети Franklins вышла на рынок Австралии. В 1980 году компания основала в Пекине совместное предприятие по обеспечению питанием авиапассажиров, 1981 году в Гонконге по франшизе был открыт первый магазин 7-Eleven. В 1986 году Dairy Farm, управлявшая к тому времени 300 магазинами, отделилась от Hongkong Land, самостоятельно вышла на Гонконгскую фондовую биржу и купила 50-процентную долю в ресторанной сети Maxim’s, в 1987 году приобрела 25 % акций шестой по величине британской продуктовой сети Kwik Save и вышла на рынок супермаркетов Тайваня, в 1989 году купила у Jardine Matheson гонконгскую сеть 7-Eleven (228 магазинов).

В начале 1990-х годов Dairy Farm путём приобретения ряда сетей вышла на рынки супермаркетов Испании (в 1990 году — 108 магазинов Simago), Новой Зеландии (в 1990 году — 61 магазин Woolworth) и Сингапура (в 1993 году — 142 магазина Cold Storage), но позже была вынуждена продать свои европейские активы. В 1992 году Dairy Farm открыла первые магазины сети 7-Eleven в Гуандуне и создала в Китае совместное предприятие с Nestle по производству молочных продуктов. В 1994 году компания начала бизнес в Малайзии, в 1995 году — в Японии, Индонезии и Индии, в 1998 году продала сеть Simago и свою долю в Kwik Save, вышла из СП с Nestle и закрыла магазины Wellsave в Японии, но зато вошла в капитал крупнейшей индонезийской группы супермаркетов Hero и инвестировала в расширение её активов в Малайзии, Сингапуре и Индии. В 1999 году Dairy Farm купила малайзийскую сеть Giant, в 2000 году открыла первый гипермаркет Giant в Сингапуре, а Maxim`s Caterers создала совместное предприятие с американской корпорацией Starbucks для продвижения одноимённых кофеен в Гонконге. В 2001 году Dairy Farm продала своё австралийское подразделение (Franklins), в 2002 году — новозеландскую сеть Woolworth, полностью сосредоточившись на быстрорастущем азиатском рынке. В том же 2002 году компания приобрела у Jardine Pacific сеть мебельных магазинов IKEA в Гонконге и на Тайване, а также начала бизнес в Южной Корее. В 2003 году Dairy Farm купила тайваньскую сеть Kayo, сингапурскую сеть Shop N Save, индонезийские и малайзийские супермаркеты Ahold, в 2004 году — гонконгскую сеть Daily Stop, в 2005 году вышла на рынок Таиланда, в 2006 году — на рынок Вьетнама, а также основала сеть ThreeSixty. В 2007 году Dairy Farm купила китайскую сеть Quik и основала сеть Jasons MarketPlace, но ушла из Таиланда, в 2008 году ушла из Кореи и вышла на рынок Брунея. К концу 2009 года общее количество магазинов Dairy Farm превысило 5 тыс., к концу 2011 года — 5,4 тыс. (оборот группы в 2011 году превысил 10 млрд долл.), к середине 2012 года — 5,5 тыс..

Супермаркет Wellcome в Гонконге	Супермаркет ThreeSixty в Гонконге	Магазин Mannings в Гонконге	Магазин 7-Eleven в Гонконге

Jardine Cycle & Carriage

Jardine Cycle & Carriage котируется на Сингапурской бирже (по состоянию на 2012 год её рыночная капитализация превышала 17 млрд долл.), занимается продажей и обслуживанием автомобилей и мотоциклов в Индонезии, Малайзии, Сингапуре и Вьетнаме (представляет марки Mercedes-Benz, BMW, Toyota, Honda, Mitsubishi, Daihatsu, Kia, Hyundai, Citroën, Peugeot и Foton). Также Jardine Cycle & Carriage контролирует 50,1 % акций индонезийского многопрофильного холдинга Astra International (продажа автомобилей, мотоциклов, строительной и горнодобывающей техники, финансовые услуги, производство автокомплектующих, агробизнес, инфраструктура, логистика и информационные технологии), 100 % Singapore Motors, 59 % Cycle & Carriage Bintang, 44 % Tunas Ridean и 32 % Truong Hai Auto. С учётом всех дочерних структур в Jardine Cycle & Carriage работает более 180 тыс. сотрудников, 72 % акций компании принадлежит Jardine Strategic.

Jardine Cycle & Carriage основана в 1899 году в Куала-Лумпуре как небольшая торговая компания, в 1926 году переехала в Сингапур, в 1969 году начала котироваться на фондовой бирже. В 1992 году Jardine Matheson купила 16 % акций Cycle & Carriage, положив начало поглощению сингапурской компании. В 2000 году Cycle & Carriage купила первые 31 % акций индонезийского холдинга Astra International. В 2002 году после того, как Jardine Strategic увеличила свою долю в Cycle & Carriage с 30 % до более 50 %, сингапурская компания вошла в состав группы Jardine Matheson и в 2004 году изменила своё название на Jardine Cycle & Carriage (в этом же году компания стала акционером крупного индонезийского автодилера Tunas Ridean). В 2005 году, после покупки дополнительной доли, Astra International стала дочерней компанией Jardine Cycle & Carriage, в 2008 году Jardine Cycle & Carriage приобрела 20 % акций ведущей вьетнамской автомобильной компании Truong Hai Automotive Corporation (в 2009 году увеличила свою долю до 29 %).

• Astra International (официально — PT Astra International Tbk) занимается продажей и обслуживанием автомобилей и мотоциклов (представляет марки Toyota, Lexus, Daihatsu, Isuzu, Peugeot, BMW и Honda), страхованием, кредитованием продаж и лизингом автомобильной, строительной и горнодобывающей техники (Astra Insurance, Astra Credit Companies, Toyota Astra Finance, Federal International Finance, Astra Sedaya Finance, Komatsu Astra Finance, Surya Artha Nusantara Finance), производством автомобилей (Astra Daihatsu Motor, Isuzu Astra Motor Indonesia, Astra Multi Trucks Indonesia) и мотоциклов Honda (Astra Honda Motor), инфраструктурными проектами, в частности платными автострадами, водоочисткой, перевалкой грузов (Astratel Nusantara и Intertel Nusaperdana), логистикой, морскими и пассажирскими перевозками, прокатом автомобилей (Serasi Autoraya), горнодобычей (Pamapersada Nusantara), а также контролирует 96 % Astra Otoparts (производство автокомплектующих), 80 % Astra Agro Lestari (плантационное хозяйство и производство пальмового масла), 77 % Astra Graphia (информационные технологии и дистрибуция офисного оборудования Fuji Xerox), 60 % United Tractors (продажа и обслуживание тяжёлой техники Komatsu, BOMAG, UD Trucks, Scania, Valmet и Tadano Limited, угольного и рудного оборудования) и 45 % Bank Permata (банковские услуги). Astra International, основанная в 1957 году как небольшая торговая компания, котируется на Индонезийской фондовой бирже (с 1990 года), по состоянию на конец 2011 года в 158 подразделениях, дочерних компаниях и филиалах группы работало более 169 тыс. человек.

Jardine Motors Group

Компания занимается продажей и обслуживанием автомобилей в Гонконге, Макао, Китае и Великобритании (в британском филиале работает около 3 тыс. сотрудников). В 1975 году Jardine Matheson купила контрольный пакет акций компании Zung Fu — гонконгского дистрибьютора автомобилей Mercedes-Benz, который впоследствии стал основой Jardine Motors. В 1981 году Jardine Matheson приобрела 76 % британского автодилера Lancaster, основанного в 1969 году Рональдом и Николасом Ланкастерами (в 1992 году группа сосредоточила у себя 100 % компании Lancaster). В 1990 году все автомобильные активы группы были объединены в компанию Jardine International Motors (в 2000 году она перестала котироваться на Гонконгской фондовой бирже и была переименована в Jardine Motors).

Jardine Motors занимается продажей в Великобритании автомобилей марок Aston Martin, Jaguar, Land Rover, Bentley, McLaren, Audi, Volkswagen, SEAT, Škoda, BMW, MINI, Mercedes-Benz, Smart, Porsche, Volvo, Jeep, Ferrari, Maserati, Lamborghini, Honda, Toyota и Lexus, а также мотоциклов марки Harley-Davidson. Подразделение Zung Fu Company Limited контролирует продажи автомобилей марок Mercedes-Benz, Smart и Hyundai в Гонконге, Макао и Южном Китае (начало сотрудничества с Mercedes-Benz было положено в 1954 году).

Hongkong Land

Hongkong Land — один из крупнейших операторов недвижимости, основанный в 1889 году Хачиком Полом Чатером и Уильямом Кесвиком (компания владеет и управляет крупными офисными, торговыми и жилыми активами в Гонконге, Сингапуре, Макао, Китае, Индонезии, Филиппинах, Таиланде, Вьетнаме, Малайзии и Камбодже). Hongkong Land зарегистрирована на Бермудах, котируется на Лондонской, Сингапурской и Бермудской биржах, 50 % акций компании контролирует Jardine Strategic. В 1963 году Hongkong Land открыла в Гонконге первый отель Mandarin, в 1998 году начала оптимизацию активов в Гонконге, Сингапуре, Вьетнаме и на Филиппинах, в 2004 году вышла на рынок Чунцина, создав совместное предприятие с компанией Chongqing Longhu Real Estate Development, в 2006 году купила 77 % акций оператора жилой недвижимости MCL Land, котировавшегося на Сингапурской бирже.

В Гонконге под управлением Hongkong Land находится около 450 тыс. м² торговой недвижимости в самом центре делового района. Среди крупнейших активов компании — торгово-офисные комплексы Landmark, Exchange Square, Jardine House, Chater House, Prince’s Building, Alexandra House, Edinburgh Tower, Gloucester Tower и York House, жилые комплексы Serenade и The Sail at Victoria, а также логистический комплекс Tradeport Hong Kong (совместное предприятие с корпорациями China National Aviation Corporation и Fraport).

В Сингапуре активы Hongkong Land сосредоточены в новом деловом районе Марина-Бей. Среди крупнейших — торгово-офисный и жилой комплекс Marina Bay Financial Centre, торгово-офисные комплексы One Raffles Quay и One Raffles Link, торговый центр CityLink Mall.

В других азиатских странах Hongkong Land полностью или частично контролирует следующие активы — гостиничный, жилой и торговый комплекс One Central (Макао), жилые комплексы Central Park и Maple Place at Beijing Riviera (Пекин), жилые комплексы Yorkville, Bamboo Grove и Landmark Riverside (Чунцин), торгово-офисные комплексы Jakarta Land (Джакарта), Central Building и 63 Ly Thai To (Ханой), торговый центр Gaysorn (Бангкок), жилой и офисный комплекс Colonial Mansions (Пномпень), жилые комплексы Roxas Triangle Tower (Макати), Greenwoods (Кавите), Forest Ridge (Антиполо), South Hampton (Лагуна) и Lexington (Пасиг).

Комплекс Marina Bay в Сингапуре	Штаб-квартира Hongkong Land в Гонконге	Комплекс Luk Yeung Sun Chuen в Гонконге	Chater House в Гонконге

Mandarin Oriental Hotel Group

Материнская компания Mandarin Oriental Hotel Group зарегистрирована на Бермудах, котируется на Лондонской, Сингапурской и Бермудской биржах (74 % акций Mandarin Oriental контролирует Jardine Strategic). Сеть отелей присутствует в Гонконге (Mandarin Oriental, Excelsior и Landmark), Макао (Mandarin Oriental и Grand Lapa), Китае (Санья, Гуанчжоу, Шанхай и Чэнду), Тайване (Тайбэй), Таиланде (Бангкок и Чиангмай), Индонезии (Джакарта), Сингапуре, Малайзии (Куала-Лумпур), Филиппинах (Манила), Японии (Токио), Мальдивах, США (Бостон, Нью-Йорк, Вашингтон, Атланта, Майами, Лас-Вегас и Сан-Франциско), Бермудах, Кайманах, Тёркс и Кайкосе, Сент-Китс и Невисе, Коста-Рике, Великобритании (Лондон), Франции (Париж), Германии (Мюнхен), Швейцарии (Женева), Испании (Барселона и Марбелья), Италии (Милан), Чехии (Прага), России (Москва), Турции (Бодрум), ОАЭ (Абу-Даби), Катаре (Доха) и Марокко (Марракеш). По состоянию на 2012 год Mandarin Oriental управляла 45 отелями (более 11 тыс. номеров) в 28 странах (19 отелей в Азии, 13 — в Америке, 13 — в Европе, Северной Африке и на Ближнем Востоке), в том числе находившимися в стадии разработки, а её активы оценивались в 2,7 млрд долларов. Кроме того, под брендом Mandarin Oriental существует 14 люксовых жилых комплексов. Всего в различных подразделениях компании работало более 10,5 тыс. сотрудников.

В 1963 году в Гонконге открылся отель Mandarin, в 1972 году — Excelsior, в 1973, 1976 и 1978 годах открылись отели Oriental в Бангкоке, Маниле и Джакарте соответственно. В 1974 году была основана управляющая компания Mandarin International Hotels Limited, которая в том же году приобрела 49-процентную долю в бангкокском отеле Oriental (с 1985 года компания стала называться Mandarin Oriental Hotel Group, объединив в своём названии оба ведущих бренда). В 1987 году открылся сингапурский Mandarin Oriental, в 2000 году компания поглотила гостиничную сеть The Rafael group, включавшую шесть роскошных отелей, открыла реконструированный лондонский Mandarin Oriental, отели в Майами и Мюнхене, в 2003 году — отель в Нью-Йорке и гонконгский The Landmark Mandarin Oriental Hotel, в 2005 году — отель в Токио, в 2006 году после масштабной реконструкции открылся гонконгский Mandarin Oriental, в 2008 году — Mandarin Oriental в Атланте. В 2009 году группа продала 50-процентную долю в отеле Mandarin Oriental (Макао) и открыла новые отели в Санья, Барселоне и Лас-Вегасе, после чего общее количество гостиниц сети достигло 25. В 2011 году открылся парижский Mandarin Oriental.

Отель Mandarin Oriental в Атланте	Отель Mandarin Oriental в Лас-Вегасе	Отель Excelsior в Гонконге	Отель Mandarin Oriental в Куала-Лумпуре	Отель Mandarin Oriental в Гонконге

Социальная политика

В 1845 году под покровительством Jardine, Matheson and Co в Гонконге стала выходить еженедельная газета «Чайна Мейл», во второй половине XIX века совместно с индийским коммерсантом Дж. Растомджи компания учредила в колонии госпиталь для моряков. В 1982 году, когда Jardine, Matheson and Co праздновала 150-летие со дня своего основания, был учреждён Jardine Foundation, предоставляющий студентам стипендии для учёбы в Оксфордском и Кембриджском университетах. В 2002 году Jardine Matheson основала общественную организацию MINDSET, которая координирует действия по поддержанию психического здоровья, способствует адаптации психически больных в общество, а также финансирует программы по изменению отношения обычных людей к психически больным в Гонконге и Сингапуре (8 октября 2010 года организация открыла психиатрический реабилитационный центр MINDSET Place). В 2003 году дочерняя строительная корпорация Gammon открыла свою образовательную академию. Кроме того, отдельные компании группы жертвуют значительные суммы на благотворительность (например, в 2011 году только Jardine Lloyd Thompson Group пожертвовала более 400 тыс. фунтов стерлингов), а также курируют социальные программы в Китае, Индонезии, Малайзии, Сингапуре и Вьетнаме (образование, защита окружающей среды, борьба с нищетой, льготное кредитование крестьян).

Критика

По утверждению профсоюзных организаций в некоторых структурных подразделениях Jardine Matheson присутствует чрезмерная эксплуатация персонала без дополнительной оплаты сверхурочных, а также сдерживается повышение зарплаты несмотря на инфляцию, навязывается удлинённый рабочий день и сокращаются выходные (что, впрочем, характерно для многих азиатских компаний). В Индонезии дочерние структуры Jardine Matheson нередко подвергаются критике за вырубку тропических лесов и осушение болот (что также ведёт к исчезновению фауны, в частности, орангутанов) в угоду расширению пальмовых плантаций. При этом для лоббирования своих интересов Jardine Matheson привлекает влиятельных британских политиков и бизнесменов со связями в самых верхних эшелонах власти.

Топонимика

В Гонконге расположено немало мест и строений, обязанных своими названиями или Jardine, Matheson and Co, или её основателям и партнёрам Уильяму Джардину, Джеймсу Матисону и Хачику Полу Чатеру — улицы Jardine’s Bazaar, Jardine’s Crescent, Matheson Street, Chater Road, Catchick Street и Yee Wo Street (кантонский вариант написания Ewo), парк Chater Garden, престижный жилой район на одноимённой горе Jardine’s Lookout, холм Jardine’s Hill, мост Jardine’s Bridge, ворота Jardine Gate, небоскрёбы Jardine House и Chater House, а также полуденная пушка.

Компания в массовой культуре

Посещение офиса и верфи Jardine Matheson описал в своей книге «Фрегат „Паллада“» русский писатель Иван Александрович Гончаров. Образы главных героев романа «Тай-Пэн», написанного Джеймсом Клавеллом в 1966 году, основаны на элементах биографии Уильяма Джардина и Джеймса Матисона (некоторые моменты истории Jardine Matheson угадываются и в следующих романах этого писателя «Гайдзин» и «Благородный дом», а в американском мини-сериале «Благородный дом», снятом в 1988 году, штаб-квартирой Струанов служит реальный гонконгский небоскрёб Jardine House). И сама компания Jardine Matheson, и представители семьи Кесуик неоднократно упоминаются в скандальной книге американского публициста Джона Колемана «Комитет 300. Тайны мирового правительства».

Ссылки

• [www.jardines.com/ Jardine Matheson Holdings Limited] (англ.). Проверено 13 декабря 2012. [www.webcitation.org/6Cx463jjJ Архивировано из первоисточника 16 декабря 2012].
• [www.jardines.com/SITES/video/corp_videoH.htm/ Корпоративное видео Jardine Matheson Group] (англ.)(недоступная ссылка — история). Проверено 13 декабря 2012. [web.archive.org/20110412024501/www.jardines.com/SITES/video/corp_videoH.htm/ Архивировано из первоисточника 12 апреля 2011].
• [www.dairyfarmgroup.com/global/home.htm Dairy Farm International] (англ.). Проверено 13 декабря 2012. [www.webcitation.org/6Cx487iJk Архивировано из первоисточника 16 декабря 2012].
• [www.jardinemotors.co.uk/ Jardine Motors Group] (англ.). Проверено 13 декабря 2012. [www.webcitation.org/6Cx491WFQ Архивировано из первоисточника 16 декабря 2012].
• [www.hkland.com/ Hongkong Land] (англ.). Проверено 13 декабря 2012. [www.webcitation.org/6Cx4APoYB Архивировано из первоисточника 16 декабря 2012].
• [www.mandarinoriental.com/ Mandarin Oriental Hotel Group] (англ.). Проверено 13 декабря 2012. [www.webcitation.org/6Cx4Axb15 Архивировано из первоисточника 16 декабря 2012].

Отрывок, характеризующий Jardine Matheson

В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.
Княжна, сморщившись от желания удержать слезы, сидела подле Наташи и слушала в первый раз историю этих последних дней любви своего брата с Наташей.
Этот мучительный и радостный рассказ, видимо, был необходим для Наташи.
Она говорила, перемешивая ничтожнейшие подробности с задушевнейшими тайнами, и, казалось, никогда не могла кончить. Несколько раз она повторяла то же самое.
За дверью послышался голос Десаля, спрашивавшего, можно ли Николушке войти проститься.
– Да вот и все, все… – сказала Наташа. Она быстро встала, в то время как входил Николушка, и почти побежала к двери, стукнулась головой о дверь, прикрытую портьерой, и с стоном не то боли, не то печали вырвалась из комнаты.
Пьер смотрел на дверь, в которую она вышла, и не понимал, отчего он вдруг один остался во всем мире.
Княжна Марья вызвала его из рассеянности, обратив его внимание на племянника, который вошел в комнату.
Лицо Николушки, похожее на отца, в минуту душевного размягчения, в котором Пьер теперь находился, так на него подействовало, что он, поцеловав Николушку, поспешно встал и, достав платок, отошел к окну. Он хотел проститься с княжной Марьей, но она удержала его.
– Нет, мы с Наташей не спим иногда до третьего часа; пожалуйста, посидите. Я велю дать ужинать. Подите вниз; мы сейчас придем.
Прежде чем Пьер вышел, княжна сказала ему:
– Это в первый раз она так говорила о нем.


Пьера провели в освещенную большую столовую; через несколько минут послышались шаги, и княжна с Наташей вошли в комнату. Наташа была спокойна, хотя строгое, без улыбки, выражение теперь опять установилось на ее лице. Княжна Марья, Наташа и Пьер одинаково испытывали то чувство неловкости, которое следует обыкновенно за оконченным серьезным и задушевным разговором. Продолжать прежний разговор невозможно; говорить о пустяках – совестно, а молчать неприятно, потому что хочется говорить, а этим молчанием как будто притворяешься. Они молча подошли к столу. Официанты отодвинули и пододвинули стулья. Пьер развернул холодную салфетку и, решившись прервать молчание, взглянул на Наташу и княжну Марью. Обе, очевидно, в то же время решились на то же: у обеих в глазах светилось довольство жизнью и признание того, что, кроме горя, есть и радости.
– Вы пьете водку, граф? – сказала княжна Марья, и эти слова вдруг разогнали тени прошедшего.
– Расскажите же про себя, – сказала княжна Марья. – Про вас рассказывают такие невероятные чудеса.
– Да, – с своей, теперь привычной, улыбкой кроткой насмешки отвечал Пьер. – Мне самому даже рассказывают про такие чудеса, каких я и во сне не видел. Марья Абрамовна приглашала меня к себе и все рассказывала мне, что со мной случилось, или должно было случиться. Степан Степаныч тоже научил меня, как мне надо рассказывать. Вообще я заметил, что быть интересным человеком очень покойно (я теперь интересный человек); меня зовут и мне рассказывают.
Наташа улыбнулась и хотела что то сказать.
– Нам рассказывали, – перебила ее княжна Марья, – что вы в Москве потеряли два миллиона. Правда это?
– А я стал втрое богаче, – сказал Пьер. Пьер, несмотря на то, что долги жены и необходимость построек изменили его дела, продолжал рассказывать, что он стал втрое богаче.
– Что я выиграл несомненно, – сказал он, – так это свободу… – начал он было серьезно; но раздумал продолжать, заметив, что это был слишком эгоистический предмет разговора.
– А вы строитесь?
– Да, Савельич велит.
– Скажите, вы не знали еще о кончине графини, когда остались в Москве? – сказала княжна Марья и тотчас же покраснела, заметив, что, делая этот вопрос вслед за его словами о том, что он свободен, она приписывает его словам такое значение, которого они, может быть, не имели.
– Нет, – отвечал Пьер, не найдя, очевидно, неловким то толкование, которое дала княжна Марья его упоминанию о своей свободе. – Я узнал это в Орле, и вы не можете себе представить, как меня это поразило. Мы не были примерные супруги, – сказал он быстро, взглянув на Наташу и заметив в лице ее любопытство о том, как он отзовется о своей жене. – Но смерть эта меня страшно поразила. Когда два человека ссорятся – всегда оба виноваты. И своя вина делается вдруг страшно тяжела перед человеком, которого уже нет больше. И потом такая смерть… без друзей, без утешения. Мне очень, очень жаль еe, – кончил он и с удовольствием заметил радостное одобрение на лице Наташи.
– Да, вот вы опять холостяк и жених, – сказала княжна Марья.
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.
– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
– Говорят: несчастия, страдания, – сказал Пьер. – Да ежели бы сейчас, сию минуту мне сказали: хочешь оставаться, чем ты был до плена, или сначала пережить все это? Ради бога, еще раз плен и лошадиное мясо. Мы думаем, как нас выкинет из привычной дорожки, что все пропало; а тут только начинается новое, хорошее. Пока есть жизнь, есть и счастье. Впереди много, много. Это я вам говорю, – сказал он, обращаясь к Наташе.
– Да, да, – сказала она, отвечая на совсем другое, – и я ничего бы не желала, как только пережить все сначала.
Пьер внимательно посмотрел на нее.
– Да, и больше ничего, – подтвердила Наташа.
– Неправда, неправда, – закричал Пьер. – Я не виноват, что я жив и хочу жить; и вы тоже.
Вдруг Наташа опустила голову на руки и заплакала.
– Что ты, Наташа? – сказала княжна Марья.
– Ничего, ничего. – Она улыбнулась сквозь слезы Пьеру. – Прощайте, пора спать.
Пьер встал и простился.

Княжна Марья и Наташа, как и всегда, сошлись в спальне. Они поговорили о том, что рассказывал Пьер. Княжна Марья не говорила своего мнения о Пьере. Наташа тоже не говорила о нем.
– Ну, прощай, Мари, – сказала Наташа. – Знаешь, я часто боюсь, что мы не говорим о нем (князе Андрее), как будто мы боимся унизить наше чувство, и забываем.
Княжна Марья тяжело вздохнула и этим вздохом признала справедливость слов Наташи; но словами она не согласилась с ней.
– Разве можно забыть? – сказала она.
– Мне так хорошо было нынче рассказать все; и тяжело, и больно, и хорошо. Очень хорошо, – сказала Наташа, – я уверена, что он точно любил его. От этого я рассказала ему… ничего, что я рассказала ему? – вдруг покраснев, спросила она.
– Пьеру? О нет! Какой он прекрасный, – сказала княжна Марья.
– Знаешь, Мари, – вдруг сказала Наташа с шаловливой улыбкой, которой давно не видала княжна Марья на ее лице. – Он сделался какой то чистый, гладкий, свежий; точно из бани, ты понимаешь? – морально из бани. Правда?
– Да, – сказала княжна Марья, – он много выиграл.
– И сюртучок коротенький, и стриженые волосы; точно, ну точно из бани… папа, бывало…
– Я понимаю, что он (князь Андрей) никого так не любил, как его, – сказала княжна Марья.
– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»
– Как же изволите приказать? Завтра изволите ехать? – спросил Савельич.
– Нет; я немножко отложу. Я тогда скажу. Ты меня извини за хлопоты, – сказал Пьер и, глядя на улыбку Савельича, подумал: «Как странно, однако, что он не знает, что теперь нет никакого Петербурга и что прежде всего надо, чтоб решилось то. Впрочем, он, верно, знает, но только притворяется. Поговорить с ним? Как он думает? – подумал Пьер. – Нет, после когда нибудь».
За завтраком Пьер сообщил княжне, что он был вчера у княжны Марьи и застал там, – можете себе представить кого? – Натали Ростову.
Княжна сделала вид, что она в этом известии не видит ничего более необыкновенного, как в том, что Пьер видел Анну Семеновну.
– Вы ее знаете? – спросил Пьер.
– Я видела княжну, – отвечала она. – Я слышала, что ее сватали за молодого Ростова. Это было бы очень хорошо для Ростовых; говорят, они совсем разорились.
– Нет, Ростову вы знаете?
– Слышала тогда только про эту историю. Очень жалко.
«Нет, она не понимает или притворяется, – подумал Пьер. – Лучше тоже не говорить ей».
Княжна также приготавливала провизию на дорогу Пьеру.
«Как они добры все, – думал Пьер, – что они теперь, когда уж наверное им это не может быть более интересно, занимаются всем этим. И все для меня; вот что удивительно».
В этот же день к Пьеру приехал полицеймейстер с предложением прислать доверенного в Грановитую палату для приема вещей, раздаваемых нынче владельцам.
«Вот и этот тоже, – думал Пьер, глядя в лицо полицеймейстера, – какой славный, красивый офицер и как добр! Теперь занимается такими пустяками. А еще говорят, что он не честен и пользуется. Какой вздор! А впрочем, отчего же ему и не пользоваться? Он так и воспитан. И все так делают. А такое приятное, доброе лицо, и улыбается, глядя на меня».
Пьер поехал обедать к княжне Марье.
Проезжая по улицам между пожарищами домов, он удивлялся красоте этих развалин. Печные трубы домов, отвалившиеся стены, живописно напоминая Рейн и Колизей, тянулись, скрывая друг друга, по обгорелым кварталам. Встречавшиеся извозчики и ездоки, плотники, рубившие срубы, торговки и лавочники, все с веселыми, сияющими лицами, взглядывали на Пьера и говорили как будто: «А, вот он! Посмотрим, что выйдет из этого».
При входе в дом княжны Марьи на Пьера нашло сомнение в справедливости того, что он был здесь вчера, виделся с Наташей и говорил с ней. «Может быть, это я выдумал. Может быть, я войду и никого не увижу». Но не успел он вступить в комнату, как уже во всем существе своем, по мгновенному лишению своей свободы, он почувствовал ее присутствие. Она была в том же черном платье с мягкими складками и так же причесана, как и вчера, но она была совсем другая. Если б она была такою вчера, когда он вошел в комнату, он бы не мог ни на мгновение не узнать ее.
Она была такою же, какою он знал ее почти ребенком и потом невестой князя Андрея. Веселый вопросительный блеск светился в ее глазах; на лице было ласковое и странно шаловливое выражение.
Пьер обедал и просидел бы весь вечер; но княжна Марья ехала ко всенощной, и Пьер уехал с ними вместе.
На другой день Пьер приехал рано, обедал и просидел весь вечер. Несмотря на то, что княжна Марья и Наташа были очевидно рады гостю; несмотря на то, что весь интерес жизни Пьера сосредоточивался теперь в этом доме, к вечеру они всё переговорили, и разговор переходил беспрестанно с одного ничтожного предмета на другой и часто прерывался. Пьер засиделся в этот вечер так поздно, что княжна Марья и Наташа переглядывались между собою, очевидно ожидая, скоро ли он уйдет. Пьер видел это и не мог уйти. Ему становилось тяжело, неловко, но он все сидел, потому что не мог подняться и уйти.
Княжна Марья, не предвидя этому конца, первая встала и, жалуясь на мигрень, стала прощаться.
– Так вы завтра едете в Петербург? – сказала ока.
– Нет, я не еду, – с удивлением и как будто обидясь, поспешно сказал Пьер. – Да нет, в Петербург? Завтра; только я не прощаюсь. Я заеду за комиссиями, – сказал он, стоя перед княжной Марьей, краснея и не уходя.
Наташа подала ему руку и вышла. Княжна Марья, напротив, вместо того чтобы уйти, опустилась в кресло и своим лучистым, глубоким взглядом строго и внимательно посмотрела на Пьера. Усталость, которую она очевидно выказывала перед этим, теперь совсем прошла. Она тяжело и продолжительно вздохнула, как будто приготавливаясь к длинному разговору.
Все смущение и неловкость Пьера, при удалении Наташи, мгновенно исчезли и заменились взволнованным оживлением. Он быстро придвинул кресло совсем близко к княжне Марье.
– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.
Все: лицо, походка, взгляд, голос – все вдруг изменилось в ней. Неожиданные для нее самой – сила жизни, надежды на счастье всплыли наружу и требовали удовлетворения. С первого вечера Наташа как будто забыла все то, что с ней было. Она с тех пор ни разу не пожаловалась на свое положение, ни одного слова не сказала о прошедшем и не боялась уже делать веселые планы на будущее. Она мало говорила о Пьере, но когда княжна Марья упоминала о нем, давно потухший блеск зажигался в ее глазах и губы морщились странной улыбкой.
Перемена, происшедшая в Наташе, сначала удивила княжну Марью; но когда она поняла ее значение, то перемена эта огорчила ее. «Неужели она так мало любила брата, что так скоро могла забыть его», – думала княжна Марья, когда она одна обдумывала происшедшую перемену. Но когда она была с Наташей, то не сердилась на нее и не упрекала ее. Проснувшаяся сила жизни, охватившая Наташу, была, очевидно, так неудержима, так неожиданна для нее самой, что княжна Марья в присутствии Наташи чувствовала, что она не имела права упрекать ее даже в душе своей.
Наташа с такой полнотой и искренностью вся отдалась новому чувству, что и не пыталась скрывать, что ей было теперь не горестно, а радостно и весело.
Когда, после ночного объяснения с Пьером, княжна Марья вернулась в свою комнату, Наташа встретила ее на пороге.
– Он сказал? Да? Он сказал? – повторила она. И радостное и вместе жалкое, просящее прощения за свою радость, выражение остановилось на лице Наташи.
– Я хотела слушать у двери; но я знала, что ты скажешь мне.
Как ни понятен, как ни трогателен был для княжны Марьи тот взгляд, которым смотрела на нее Наташа; как ни жалко ей было видеть ее волнение; но слова Наташи в первую минуту оскорбили княжну Марью. Она вспомнила о брате, о его любви.
«Но что же делать! она не может иначе», – подумала княжна Марья; и с грустным и несколько строгим лицом передала она Наташе все, что сказал ей Пьер. Услыхав, что он собирается в Петербург, Наташа изумилась.
– В Петербург? – повторила она, как бы не понимая. Но, вглядевшись в грустное выражение лица княжны Марьи, она догадалась о причине ее грусти и вдруг заплакала. – Мари, – сказала она, – научи, что мне делать. Я боюсь быть дурной. Что ты скажешь, то я буду делать; научи меня…
– Ты любишь его?
– Да, – прошептала Наташа.
– О чем же ты плачешь? Я счастлива за тебя, – сказала княжна Марья, за эти слезы простив уже совершенно радость Наташи.
– Это будет не скоро, когда нибудь. Ты подумай, какое счастие, когда я буду его женой, а ты выйдешь за Nicolas.
– Наташа, я тебя просила не говорить об этом. Будем говорить о тебе.
Они помолчали.
– Только для чего же в Петербург! – вдруг сказала Наташа, и сама же поспешно ответила себе: – Нет, нет, это так надо… Да, Мари? Так надо…


Прошло семь лет после 12 го года. Взволнованное историческое море Европы улеглось в свои берега. Оно казалось затихшим; но таинственные силы, двигающие человечество (таинственные потому, что законы, определяющие их движение, неизвестны нам), продолжали свое действие.
Несмотря на то, что поверхность исторического моря казалась неподвижною, так же непрерывно, как движение времени, двигалось человечество. Слагались, разлагались различные группы людских сцеплений; подготовлялись причины образования и разложения государств, перемещений народов.
Историческое море, не как прежде, направлялось порывами от одного берега к другому: оно бурлило в глубине. Исторические лица, не как прежде, носились волнами от одного берега к другому; теперь они, казалось, кружились на одном месте. Исторические лица, прежде во главе войск отражавшие приказаниями войн, походов, сражений движение масс, теперь отражали бурлившее движение политическими и дипломатическими соображениями, законами, трактатами…
Эту деятельность исторических лиц историки называют реакцией.
Описывая деятельность этих исторических лиц, бывших, по их мнению, причиною того, что они называют реакцией, историки строго осуждают их. Все известные люди того времени, от Александра и Наполеона до m me Stael, Фотия, Шеллинга, Фихте, Шатобриана и проч., проходят перед их строгим судом и оправдываются или осуждаются, смотря по тому, содействовали ли они прогрессу или реакции.
В России, по их описанию, в этот период времени тоже происходила реакция, и главным виновником этой реакции был Александр I – тот самый Александр I, который, по их же описаниям, был главным виновником либеральных начинаний своего царствования и спасения России.
В настоящей русской литературе, от гимназиста до ученого историка, нет человека, который не бросил бы своего камушка в Александра I за неправильные поступки его в этот период царствования.
«Он должен был поступить так то и так то. В таком случае он поступил хорошо, в таком дурно. Он прекрасно вел себя в начале царствования и во время 12 го года; но он поступил дурно, дав конституцию Польше, сделав Священный Союз, дав власть Аракчееву, поощряя Голицына и мистицизм, потом поощряя Шишкова и Фотия. Он сделал дурно, занимаясь фронтовой частью армии; он поступил дурно, раскассировав Семеновский полк, и т. д.».
Надо бы исписать десять листов для того, чтобы перечислить все те упреки, которые делают ему историки на основании того знания блага человечества, которым они обладают.
Что значат эти упреки?
Те самые поступки, за которые историки одобряют Александра I, – как то: либеральные начинания царствования, борьба с Наполеоном, твердость, выказанная им в 12 м году, и поход 13 го года, не вытекают ли из одних и тех же источников – условий крови, воспитания, жизни, сделавших личность Александра тем, чем она была, – из которых вытекают и те поступки, за которые историки порицают его, как то: Священный Союз, восстановление Польши, реакция 20 х годов?
В чем же состоит сущность этих упреков?
В том, что такое историческое лицо, как Александр I, лицо, стоявшее на высшей возможной ступени человеческой власти, как бы в фокусе ослепляющего света всех сосредоточивающихся на нем исторических лучей; лицо, подлежавшее тем сильнейшим в мире влияниям интриг, обманов, лести, самообольщения, которые неразлучны с властью; лицо, чувствовавшее на себе, всякую минуту своей жизни, ответственность за все совершавшееся в Европе, и лицо не выдуманное, а живое, как и каждый человек, с своими личными привычками, страстями, стремлениями к добру, красоте, истине, – что это лицо, пятьдесят лет тому назад, не то что не было добродетельно (за это историки не упрекают), а не имело тех воззрений на благо человечества, которые имеет теперь профессор, смолоду занимающийся наукой, то есть читанном книжек, лекций и списыванием этих книжек и лекций в одну тетрадку.
Но если даже предположить, что Александр I пятьдесят лет тому назад ошибался в своем воззрении на то, что есть благо народов, невольно должно предположить, что и историк, судящий Александра, точно так же по прошествии некоторого времени окажется несправедливым, в своем воззрении на то, что есть благо человечества. Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым новым писателем изменяется воззрение на то, что есть благо человечества; так что то, что казалось благом, через десять лет представляется злом; и наоборот. Мало того, одновременно мы находим в истории совершенно противоположные взгляды на то, что было зло и что было благо: одни данную Польше конституцию и Священный Союз ставят в заслугу, другие в укор Александру.
Про деятельность Александра и Наполеона нельзя сказать, чтобы она была полезна или вредна, ибо мы не можем сказать, для чего она полезна и для чего вредна. Если деятельность эта кому нибудь не нравится, то она не нравится ему только вследствие несовпадения ее с ограниченным пониманием его о том, что есть благо. Представляется ли мне благом сохранение в 12 м году дома моего отца в Москве, или слава русских войск, или процветание Петербургского и других университетов, или свобода Польши, или могущество России, или равновесие Европы, или известного рода европейское просвещение – прогресс, я должен признать, что деятельность всякого исторического лица имела, кроме этих целей, ещь другие, более общие и недоступные мне цели.
Но положим, что так называемая наука имеет возможность примирить все противоречия и имеет для исторических лиц и событий неизменное мерило хорошего и дурного.
Положим, что Александр мог сделать все иначе. Положим, что он мог, по предписанию тех, которые обвиняют его, тех, которые профессируют знание конечной цели движения человечества, распорядиться по той программе народности, свободы, равенства и прогресса (другой, кажется, нет), которую бы ему дали теперешние обвинители. Положим, что эта программа была бы возможна и составлена и что Александр действовал бы по ней. Что же сталось бы тогда с деятельностью всех тех людей, которые противодействовали тогдашнему направлению правительства, – с деятельностью, которая, по мнению историков, хороша и полезна? Деятельности бы этой не было; жизни бы не было; ничего бы не было.
Если допустить, что жизнь человеческая может управляться разумом, – то уничтожится возможность жизни.


Если допустить, как то делают историки, что великие люди ведут человечество к достижению известных целей, состоящих или в величии России или Франции, или в равновесии Европы, или в разнесении идей революции, или в общем прогрессе, или в чем бы то ни было, то невозможно объяснить явлений истории без понятий о случае и о гении.
Если цель европейских войн начала нынешнего столетия состояла в величии России, то эта цель могла быть достигнута без всех предшествовавших войн и без нашествия. Если цель – величие Франции, то эта цель могла быть достигнута и без революции, и без империи. Если цель – распространение идей, то книгопечатание исполнило бы это гораздо лучше, чем солдаты. Если цель – прогресс цивилизации, то весьма легко предположить, что, кроме истребления людей и их богатств, есть другие более целесообразные пути для распространения цивилизации.
Почему же это случилось так, а не иначе?
Потому что это так случилось. «Случай сделал положение; гений воспользовался им», – говорит история.
Но что такое случай? Что такое гений?
Слова случай и гений не обозначают ничего действительно существующего и потому не могут быть определены. Слова эти только обозначают известную степень понимания явлений. Я не знаю, почему происходит такое то явление; думаю, что не могу знать; потому не хочу знать и говорю: случай. Я вижу силу, производящую несоразмерное с общечеловеческими свойствами действие; не понимаю, почему это происходит, и говорю: гений.
Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.
Париж – крайняя цель достигнута. Наполеоновское правительство и войска разрушены. Сам Наполеон не имеет больше смысла; все действия его очевидно жалки и гадки; но опять совершается необъяснимая случайность: союзники ненавидят Наполеона, в котором они видят причину своих бедствий; лишенный силы и власти, изобличенный в злодействах и коварствах, он бы должен был представляться им таким, каким он представлялся им десять лет тому назад и год после, – разбойником вне закона. Но по какой то странной случайности никто не видит этого. Роль его еще не кончена. Человека, которого десять лет тому назад и год после считали разбойником вне закона, посылают в два дня переезда от Франции на остров, отдаваемый ему во владение с гвардией и миллионами, которые платят ему за что то.


Движение народов начинает укладываться в свои берега. Волны большого движения отхлынули, и на затихшем море образуются круги, по которым носятся дипломаты, воображая, что именно они производят затишье движения.
Но затихшее море вдруг поднимается. Дипломатам кажется, что они, их несогласия, причиной этого нового напора сил; они ждут войны между своими государями; положение им кажется неразрешимым. Но волна, подъем которой они чувствуют, несется не оттуда, откуда они ждут ее. Поднимается та же волна, с той же исходной точки движения – Парижа. Совершается последний отплеск движения с запада; отплеск, который должен разрешить кажущиеся неразрешимыми дипломатические затруднения и положить конец воинственному движению этого периода.
Человек, опустошивший Францию, один, без заговора, без солдат, приходит во Францию. Каждый сторож может взять его; но, по странной случайности, никто не только не берет, но все с восторгом встречают того человека, которого проклинали день тому назад и будут проклинать через месяц.
Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.