Ореховые

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Juglandaceae»)
Перейти к: навигация, поиск
Ореховые

Орех грецкий
Научная классификация
Международное научное название

Juglandaceae
DC. ex Perleb (1818), nom. cons.[2]
A.Rich. ex Kunth (1824)[3]

Синонимы
  • Engelhardtiaceae
  • Platycaryaceae
Типовой род
Juglans L.
Роды

Систематика
на Викивидах

Изображения
на Викискладе
</tr>
GRIN  [npgsweb.ars-grin.gov/gringlobal/taxonomyfamily.aspx?id=595 f:595]

Оре́ховые (лат. Juglandaceae) — семейство двудольных растений порядка Букоцветные.

Семейство включает восемь родов и более шестидесяти видов.

Большинство видов растут в умеренном климате северного полушария, некоторые виды — в горах Явы и Боливии.





Описание

Представители семейства Ореховые — большей частью высокие однодомные деревья с твёрдой древесиной. Листья у них обычно крупные, непарноперистые, голые или волосистые, с тремя — пятнадцатью парами цельнокрайних или зубчатых листочков. Цветки однополые.

Мужские цветки собраны в длинные серёжки, появляющиеся либо на прошлогодних побегах из пазухи отмерших листьев (у Pterocarya, Juglans), либо на побегах этого года поодиночке (у Carya, Engelhardtia, Platycarya); или по 2 (у Juglans, Pterocarya), или по 2—4 (y Engelhardtia). Женские цветки собраны в колосья, появляющиеся или на верхушке (у Juglans, Carya, Pterocarya), или по бокам (у Engelhardtia) побегов этого года. Мужской цветок имеет два прицветника, околоцветник из 4 (у Pterocarya), 2—6 (у Juglans), 2—3 (у Carya) листков (у Platycarya околоцветника нет) и 3-40 тычинок, свободных или сросшихся основанием своих нитей. Женский цветок сидит в пазухе кроющего листа и имеет два прицветника, у Juglans кроющий лист срастается с завязью до половины, прицветники же срастаются целиком, околоцветник с четырьмя листочками, при плодах все эти части отмирают, у Pterocarya кроющий лист и прицветники во время цветения почти обособленные, позже кроющий лист отмирает, а прицветники разрастаются в крылья, околоцветник о четырёх листках, у Engelhardtia кроющий лист и прицветники прирастают до половины к завязи и взаимно срастаются в трёхлопастную плюску, околоцветник с четырьмя листочками, у Carya кроющий лист и прицветники прирастают к завязи до верхушки, околоцветник состоит лишь из одного листка, позже все эти части отмирают, у Platycarya кроющий лист свободный, прицветники приросли к завязи и позже превращаются в крылья, околоцветника нет. Пестик один, состоящий из двух, трёх или четырёх плодолистиков, завязь нижняя одногнёздная, односемянная, но позже со стенки завязи отходят перегородки, делящие, впрочем не вполне, завязь на 2—4 гнезда.

Плод — костянка, с мясистым, иногда очень тонким внеплодником (epicarpium) и твёрдым, как дерево или кость, внутриплодником (endocarpium), внеплодник разрывается неправильно (у Juglans regia) или правильно (у Carya) на 4 лопасти. Семя с двумя — четырьмя лопастями, без белка, но с крупным зародышем, содержащим две мясистые семядоли.

Применение

Некоторые виды, например Engelhardtia spicataГималаях) дают превосходную древесину, Carya porcina имеет весьма ценную древесину «Hickory»; Juglans regia — известный грецкий, или волошский орех, даёт древесинуореховое дерево») и съедобные плоды, Juglans nigra, Juglans cinerea — также дают плоды. Плоды этих видов, а также Carya alba, sulcata, olivaeformis идут на добывание масла. Кора Carya alba употребляется для окрашивания в жёлтый цвет, кора Carya tomentosa — в зелёный, а кора Juglans regia, nigra и cinerea — в жёлто-бурый.

Роды

Согласно современным представлениям, семейство включает восемь родов:

Напишите отзыв о статье "Ореховые"

Примечания

  1. Об условности указания класса двудольных в качестве вышестоящего таксона для описываемой в данной статье группы растений см. раздел «Системы APG» статьи «Двудольные».
  2. [www.bgbm.fu-berlin.de/iapt/nomenclature/code/SaintLouis/0084AppendixIIBNESp.htm Авторство названия таксона — Сент-Луисский кодекс (2000)]
  3. [www.bgbm.fu-berlin.de/iapt/nomenclature/code/tokyo-e/App2bE.htm Авторство названия таксона — Токийский кодекс (1994)]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Ореховые



Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.