Можжевельник высокий
| Можжевельник высокий | |||||||||||||||||
 Общий вид растения. | |||||||||||||||||
| Научная классификация | |||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||||||||||||
| Международное научное название | |||||||||||||||||
| Синонимы | |||||||||||||||||
|
Juniperus isophyllos K. Koch
| |||||||||||||||||
| Охранный статус | |||||||||||||||||
|
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение Вызывающие наименьшие опасенияIUCN 2.3 Least Concern: [www.iucnredlist.org/details/42232 42232 ] | |||||||||||||||||
| |||||||||||||||||
Можжеве́льник высокий (лат. Juniperus excelsa) — вечнозелёные хвойные деревья, вид рода Можжевельник (Juniperus) семейства Кипарисовые (Cupressaceae).
Содержание
Распространение и экология
Ареал вида охватывает Балканы, Крым, Малую Азию, Кавказ, Среднюю Азию[1].
Засухоустойчив, светолюбив. Живёт до 200 лет.
Произрастает на сухих солнечных склонах, особенно на кальцитных почвах, в нижнем горном поясе.
Ботаническое описание
Кустарники или деревья высотой до 10—15 м. Крона пирамидальная, сизоватая.
Кора тёмно-серая, чешуйчатая, шелушащаяся. Молодые ветви буро-красные, закруглённо-четырёхгранные, очень тонкие.
Листья молодых веточек очень мелкие, сизо-зелёные, черепичатые, продолговатые или овальные, с овальной или почти круглой спинной железкой. Листья взрослых веток на верхушке отстоящие, яйцевидно-заострённые, с длинным остроконечием, с продолговатой спинной железкой.
Однодомные растения. Шишкоягоды одиночные, шаровидные, 9—12 мм в диаметре, фиолетово-чёрные с густым белым налётом. Семена в числе 5—8, изредка 3—4, продолговато-яйцевидные, с тупыми рёбрами, лоснящиеся, каштаново-бурые, верхняя часть наружной стороны морщинистая.
Значение и применение
Древесина смолистая, красноватая, очень твёрдая и хорошо сопротивляется гниению, при горении приятно пахнет. Древесину использовали для столярных работ и поделок. Иногда употребляли как строительный материал и топливо, однако запас древесины в арчовых лесах очень мал (обычно 10—40 м³/га), и, кроме того, арчовые горные леса имеют большое водоохранное значение[2].
В посадках весьма декоративен и отчасти заменяет кипарис.
Болезни и вредители
Можжевельник высокий является одним из основных хозяев гриба ржавчина груши (Gymnosporangium sabinae). Мицелий, распространяясь в коре и древесине можжевельника, вызывает усиленный рост клеток, в результате чего ветки в поражённом месте утолщаются.
Таксономия
Вид Можжевельник высокий входит в род Можжевельник (Juniperus) семейства Кипарисовые (Cupressaceae) порядка Сосновые (Pinales).
| ещё 6 семейств | ещё от 50 до 67 видов | ||||||||||||
| порядок Сосновые | род Можжевельник | ||||||||||||
| отдел Голосеменные | семейство Кипарисовые | вид Можжевельник высокий | |||||||||||
| ещё 13—14 порядков голосеменных растений | ещё 10 родов | ||||||||||||
|
Красная книга России | |
| [www.sevin.ru/redbooksevin/contentp/441.html Информация о виде Можжевельник высокий] на сайте ИПЭЭ РАН |
Напишите отзыв о статье "Можжевельник высокий"
Примечания
Литература
- Флора СССР : в 30 т. / гл. ред. В. Л. Комаров. — М.—Л. : Изд-во АН СССР, 1934. — Т. I / ред. тома М. М. Ильин. — С. 185—186. — 302 + XVI с. — 5000 экз.
Отрывок, характеризующий Можжевельник высокий
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.
В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
