Золотой век (фильм, 1930)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «L'age d'or»)
Перейти к: навигация, поиск
Золотой век
L'âge d'or
Жанр

комедия

Режиссёр

Луис Бунюэль

Продюсер

Виконт Шарль де Ноай

Автор
сценария

Луис Бунюэль
Сальвадор Дали

В главных
ролях

Макс Эрнст
Гастон Модо

Оператор

Альберт Дюверже

Композитор

Жорж ван Парис

Длительность

62 мин.

Страна

Франция Франция

Год

1930

IMDb

ID 0021577

К:Фильмы 1930 года

«Золотой век» (фр. L'âge d'or) — один из первых звуковых французских фильмов. Снят в 1930 году режиссёром Луисом Бунюэлем. В рейтинге величайших кинофильмов всех времён, составленном журналом Sight & Sound в 2012 году по итогам опроса 846 ведущих мировых кинокритиков, «Золотой век» занял 110-ю позицию[1].





Сюжет

Фабула в строгом понимании этого термина в фильме отсутствует, что вообще свойственно направлению сюрреализма. Лента представляет собой набор сцен, не связанных между собой сюжетно и как правило, абсурдных по содержанию, но объединённых определённым замыслом режиссёра.

Первые пять минут фильма — как бы «научно-документальный» показ жизни скорпионов. Зрителю рассказывают, как они устроены, какой ведут образ жизни, как друг от друга обороняются.

Затем следует титр: «Через несколько часов». В довольно пустынной местности обитают оборванцы. Все они вооружены. Они узнают, что в их края прибывают майорканцы. Главарь оборванцев (Макс Эрнст) решает обороняться. Однако бой не состоялся: оборванцы умирают по пути от слабости. Цивилизация восторжествовала. На этом месте будет основан новый город — имперский Рим. Сзади раздаётся женский вопль. Присутствующие оборачиваются — молодой человек насилует девушку. Его хватают. Маленькая собачка на поводке очень волнуется. Схваченный молодой человек отбрасывает от себя полицейского и пинает собачку.

Снова иная история. Действие происходит в богатом доме маркизы де Икс. Корову загоняют в одну из комнат дома. По дому проезжает повозка, запряжённая ослами. В доме возникает пожар. Главный герой-любовник — патологически жестокий человек. Главная героиня говорит в порыве чувств: «Какое счастье убить своего ребёнка!»

Последний эпизод — парафраз на «120 дней Содома» маркиза де Сада[2]. Четверо епископов (один — Христос, именуемый в фильме герцог де Бланже по аналогии с главным героем книги), убив всех своих жертв, выходят из замка. Недобитая окровавленная женщина выползает из дверей. Ряженый в Христа заботливо заводит её в дом. Раздается вопль. Последний кадр — крест, на котором висят скальпы убитых девушек.

В ролях

История создания

В начале 1920-х годов Луис Бунюэль в Мадридском университете знакомится с Сальвадором Дали. Поработав с Фрицом Лангом и Жаном Эпштейном, Бунюэль совместно с Дали снимает свою первую картину, известную сюрреалистическую короткометражку «Андалузский пёс». Бунюэль с головой погружается в движение сюрреалистов и присоединяется к их борьбе с обыденностью и запретами.

Но для творчества нужны деньги. Их он получает от своего нового покровителя Виконта Шарля де Ноай. Виконт каждый год выделял средства на съёмки одного фильма ко дню рождения своей жены. Он выделил Бунюэлю миллион франков для съёмок фильма, какого только тот пожелает. Попытки совместной работы с Дали потерпели неудачу. Хотя Дали и указан в титрах как сценарист, его вклад в сценарий всего пара предложений. Таким образом, «Золотой век» — первая самостоятельная работа Бунюэля.

В съемках фильма принимали участия довольно известные актеры. Гастон Модо был настоящей звездой французского кино. Он снимался у всех великих французских режиссёров того времени: Луи Деллюка, Рене Клера, Марселя Карне и Жана Ренуара. Среди снимавшихся в фильме немало поэтов и художников-сюрреалистов, друзей режиссёра: Макс Эрнст, Поль Элюар, Валентина Гюго, Жак Брюниюс, Роланд и Валентина Пенроуз и другие, наконец, сам Бунюэль.

Реакция

После первого показа фильм заинтересовал европейского агента голливудской студии MGM, он подписал контракт с Бунюэлем на 250 долларов в неделю, и в декабре 1930 года Бунюэль отправился в Соединенные Штаты Америки. В это самое время во Франции вокруг фильма разгорался самый настоящий скандал.

В конце 1930 года фильм был представлен широкой публике в парижском кинотеатре Studio 28, там демонстрировали исключительно авангардное кино. На премьере присутствовали две ультраправые группировки — Патриотическая лига и Антиеврейская лига, они устроили настоящий дебош в кинотеатре, забрасывали экран тухлыми яйцами, распыляли слезоточивый газ, взрывали зловонные бомбы, избивали зрителей с криками «Смерть евреям».

Позже полиция рекомендовала директору кинотеатра вырезать две сцены. Консервативная пресса развернула компанию по полному запрету этого «порнографического» фильма. Le Figaro заклеймила фильм, назвав его «упражнением в большевизме». В середине декабря фильм был запрещён и все копии конфискованы.

Последующие 50 лет немногие помнили этот фильм. Один из них, историк кино Жорж Садуль, присутствовавший на премьере, восхищался фильмом, называя его «шедевром с его насилием, его чистотой, его лирическим безумством, его абсолютной искренностью». Только в 1979 году (в Нью-Йорке, годом позже в Париже) фильм был выпущен заново.

Когда фильм «Золотой век» только вышел на экраны, его назвали аморальным. Темы секса и естественного состояния человека оказались в центре горячих споров. После премьеры, прошедшей в кинотеатре «Студия 28» в Париже, фильм шесть вечеров подряд собирал полный зал. По окончании первой недели показа консервативно настроенные группы, финансируемые Католической церковью и группировками правого толка, такими как Les Camelots du Roi и Le Jeunesses Patriotiques — «Патриотическая молодежь», организовали акции протеста у кинотеатра и через прессу публично оскорбили Луиса Бунюэля и Сальвадора Дали. Церковь осудила действия продюсера-аристократа Шарля де Ноая, который профинансировал фильм, желая сделать подарок своей жене, и пригрозила ему отлучением. Недовольные становились всё более агрессивными и опасными: они разбили афиши, сломали кресла, облили чернилами экран. Этот погром вынудил полицию закрыть кинотеатр и изъять фильм из проката, после чего он был запрещён во Франции.

Дон Б. Соува[3]

Напишите отзыв о статье "Золотой век (фильм, 1930)"

Примечания

  1. [explore.bfi.org.uk/sightandsoundpolls/2012/film/4ce2b6a5074d0 Age d'Or, L']. bfi.org.uk (2012). [www.webcitation.org/6Ir3dDUTA Архивировано из первоисточника 14 августа 2013].
  2. William Verrone. [books.google.ru/books?id=8qxV6MBkDKcC The Avant-Garde Feature Film]. — Jefferson: McFarland, 2012. — P. 54. — 230 p. — ISBN 978-0-7864-5910-0.
  3. Дон Б. Соува. Золотой век // [zmiersk.ru/don-souva/125-zapreshhjonnyh-filmov.html 125 запрещённых фильмов: Цензурная история мирового кинематографа] = Forbidden Films: Censorship Histories Of 125 Motion Pictures / Пер. с англ. Ирины Тарановой. — 1-ое. — Екатеринбург: Ультра.Культура, 2008. — 512 с. — 3000 экз. — ISBN 978-5-9681-0121-1.

Литература

  • Douglas Gomery. [www.filmreference.com/Films-A-An/L-Age-D-Or.html L' Age D'Or] // International Dictionary of Films and Filmmakers / под. ред Tom Pendergast, Sara Pendergast. — 4-е. — USA: St. James Press, 2000. — Т. 1. — С. 12—14. — ISBN 1-55862-449-X.

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Золотой век (фильм, 1930)

Отрывок, характеризующий Золотой век (фильм, 1930)

– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.
«Что это такое? подумал Николай. Откуда взялся этот охотник? Это не дядюшкин».
Охотники отбили лисицу и долго, не тороча, стояли пешие. Около них на чумбурах стояли лошади с своими выступами седел и лежали собаки. Охотники махали руками и что то делали с лисицей. Оттуда же раздался звук рога – условленный сигнал драки.
– Это Илагинский охотник что то с нашим Иваном бунтует, – сказал стремянный Николая.
Николай послал стремяного подозвать к себе сестру и Петю и шагом поехал к тому месту, где доезжачие собирали гончих. Несколько охотников поскакало к месту драки.
Николай слез с лошади, остановился подле гончих с подъехавшими Наташей и Петей, ожидая сведений о том, чем кончится дело. Из за опушки выехал дравшийся охотник с лисицей в тороках и подъехал к молодому барину. Он издалека снял шапку и старался говорить почтительно; но он был бледен, задыхался, и лицо его было злобно. Один глаз был у него подбит, но он вероятно и не знал этого.
– Что у вас там было? – спросил Николай.
– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.