L7 (группа)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «L7 (band)»)
Перейти к: навигация, поиск
L7
Основная информация
Жанры

панк-рок
гранж
хеви-метал
riot grrrl
альтернативный метал

Годы

1985-2001
2014-настоящее время

Страна

США США

Откуда

Лос-Анджелес

Лейбл

Epitaph Records
Sub Pop
Slash Records
Man's Ruin Records

Состав

Донита Спаркс
Сьюзи Гарднер
Дженнифер Финч
Деметра Плакас

Бывшие
участники

Ренэ Лукас, Рой Котски,Гэйл Гринвуд

[www.l7official.com/ fficial.com]

L7 — американская рок-группа, образованная в Лос- Анджелесе в 1985 году басистом Ренэ Лукасом, гитаристками Донитой Спаркс и Сюзи Гарднер.





Биография

История создания

Группа была основана в 1985 году в Лос-Анджелесе басистом Ренэ Лукасом, Донитой Спаркс и Сюзи Гарднер солистками-гитаристками. В этом же году Ренэ оставил группу ради семьи. В 1986 году к ним присоединилась Дженнифер Финч (бас). Примерно в то же время они решили взять название L7 для своей группы. В то время на сессиях место за барабанной установкой занял Рой Котски из Bad Religion, с которого начинается история их сотрудничества с лейблом Epitaph Records. Название группы ссылается на сексуальную позу «69».

Восхождение

Контракт с Epitaph был подписан в 1988. Тогда же был выпущен одноимённый дебютный альбом. Во время последующего тура место Котски, занятого работой в Epitaph, заняла сначала Аннэ Андерсон, однако вскоре она покинула группу, затем ее место заняла Деметра Ди Плакас. Таким образом, был сформирован основной состав группы, в котором впоследствии группа достигнет пика популярности.

В 1989 году группой заинтересовался лейбл Sub Pop, который на рубеже 1990-91 годов выпустил второй альбом — Smell the Magic. В этом же году берёт своё начало инициатива, поддержанная такими коллективами, как Pearl Jam, Nirvana, Hole, Mudhoney, Нейл Янг и др. — «Rock for Choice» — благотворительная организация, занимавшаяся поддержкой движения за гражданские права. В 1992 году был записан их самый популярный альбом Bricks Are Heavy, записанный с Бутчем Вигом (он работал также над нирвановским Nevermind) и включённый журналом Rolling Stone в список ста самых продаваемых альбомов года.

Успех

Со времени первого попадания в чарты, в 1992 году, когда их сингл Pretend We’re Dead, поднялся до 21-го места в британском списке, начинается история их успеха. В последующие 1993 и 1994 группа провела в непрерывных гастролях, время от времени обращая на себя внимание прессы вызывающиими выходками. На лондонском концерте L7 в апреле 2000 года была проведена своеобразная лотерея, в ходе которой девушки разыгрывали ночь со своей барабанщицей. До этого в 1992 году много шуму наделал эпизод, когда Донита Спаркс со сцены Редингского фестиваля вытащила свой тампон и запустила им в зрителей. [1]
У нас была репутация ненормальных девиц, но мы ведь ничего не планировали… Инцидент в Рединге произошел после того, как журналист спросил, не намерена ли я швырнуть гитару в толпу. Я ответила: «Швырну им лучше тампон». Это была шутка, но позже, когда на сцене мы вдруг оказались все в грязи и овечьем дерьме, я совершенно одурела, вынула его и… Кто-то поймал тампон, бросил его обратно на сцену и он приземлился на вокальном мониторе Ника Кейва!. — Донита Спаркс, Q Magazine [2]

Закат

Несмотря на то, что следующий альбом — Hungry for Stink, ещё имел успех (в британском списке он занял 26-ю строчку), творческий запал пошёл на спад, а в самой группе начались разногласия. Летом 1996 года Финч заявила, что собирается покинуть группу. Выступление на очередном фестивале Lollapalooza в 1997 году, стало последним выступлением в классическом составе. Тем не менее официального заявления о распаде группы не последовало. Следующий альбом The Beauty Process: Triple Platinum был записан уже в другом составе. После смены нескольких басисток, за группой закрепилась Дженис Танака, которая участвовала в записи их нового альбома Slap Happy1999), особую популярность, однако, не снискавшего. Финч в свою очередь, отметилась участием в нескольких других проектах.

«Rock for choice»

В 1990 году L7 основали некоммерческую организацию «Rock for choice», занимавшуюся организацией концертов для сбора средств в поддержку движения за гражданские права. В этих выступлениях приняли участие многие известные Группы, такие как Pearl Jam, Nirvana, Hole, Mudhoney и другие.

Звучание и характеристика группы

Из-за своеобразного «рваного» звучания их часто причисляют к сиэтловской волне гранжа. Однако, ни одна из участниц группы не была родом даже из штата Вашингтон. Основательницы — Донита Спаркс и Сьюзи родились в Чикаго и Сакраменто, остальные участницы (и участники) также не числились в рядах сиэтловцев. Первоначально стиль их творчества был ближе к панк-року, однако тенденция к утяжелению наметилась довольно рано — даже первый альбом, записанный с панк-роковским лейблом, был довольно тяжёлым. Последующее творчество можно уже охарактеризовать как гранж с примесью панка: намеренный примитивизм и простота сохранялись в большинстве композиций. Однако несмотря на намеренный примитивизм, они всё же не брезговали оригинальными гитарными соло и сёрфэлементами. Помимо панк-рока, вдохновителями группы были незабвенные Black Sabbath. Общая тенденция для их саунда: от энергичного и драйвового, с характерными хаотичными пост-панковскими «запилами» в начале карьеры, до ритмичного и монотонного, с тяжёлыми риффми к моменту выпуска «Hungry for Stink».

Интересные факты

  • Несмотря на то, что их считают одними из основателей и вдохновителей движения riot grrrl, сами участницы свою связь с ним отрицают.
  • Также они отрицают связь с феминизмом. В одном из интервью Спаркс заявила «Мы вовсе не ненавидим мужчин. Мы ненавидим всех и в равной мере.»
  • От названия альбома «Bricks Are Heavy», произошло название питерской хардкор-группы «Кирпичи» (первоначально «Кирпичи тяжелы»).
  • Песня Shitlist звучит в фильмах «Прирожденные убийцы» и «Кладбище домашних животных 2»
  • Песня "Pretend We're Dead" звучит в компьютерной игре Grand Theft Auto San Andreas на Radio X и в фильме "Хорошо быть тихоней" (2012)
  • Песню "Fuel My Fire" с альбома 1994 года "Hungry for stink" переиграли The Prodigy на пластинке "The fat of the land" (1997)

Дискография

Альбомы

Год Название Лейбл Примечания
1988 L7 Epitaph Records Дебютный альбом
1990 Smell the Magic Sub Pop Был выпущен повторно в 1991, дополненный тремя песнями
1992 Bricks Are Heavy Slash Records
1994 Hungry for Stink Slash Records
1997 The Beauty Process: Triple Platinum Slash Records Был записан без участия басистки
1998 Live: Omaha To Osaka Man's Ruin Records Live
1999 Slap-Happy Wax Tadpole Records Последний студийный альбом
2000 The Slash Years Slash Records Сборник популярных песен 1992—1997

Синглы и EPs

Год Название В альбомах
1990 «Shove» Smell the Magic
1992 «Pretend We’re Dead» Bricks Are Heavy
1992 «Everglade» Bricks Are Heavy
1992 «Monster» Bricks Are Heavy
1994 «Andres» Hungry for Stink
1997 «Drama» The Beauty Process: Triple Platinum
1997 «Off the Wagon» The Beauty Process: Triple Platinum
1999 «Freeway» Slap-Happy
1999 «Mantra Down» Slap-Happy

Напишите отзыв о статье "L7 (группа)"

Примечания

  1. [web.archive.org/web/20110812215546/www.spinner.com/2009/11/10/l7-throws-tampon/ Concert Moments]
  2. Q Magazine, июнь 2006 года, Rewind: L7, стр. 48

Отрывок, характеризующий L7 (группа)

Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.
– Да, вот как странно судьба свела нас! – сказал он, прерывая молчание и указывая на Наташу. – Она все ходит за мной.
Княжна Марья слушала и не понимала того, что он говорил. Он, чуткий, нежный князь Андрей, как мог он говорить это при той, которую он любил и которая его любила! Ежели бы он думал жить, то не таким холодно оскорбительным тоном он сказал бы это. Ежели бы он не знал, что умрет, то как же ему не жалко было ее, как он мог при ней говорить это! Одно объяснение только могло быть этому, это то, что ему было все равно, и все равно оттого, что что то другое, важнейшее, было открыто ему.
Разговор был холодный, несвязный и прерывался беспрестанно.
– Мари проехала через Рязань, – сказала Наташа. Князь Андрей не заметил, что она называла его сестру Мари. А Наташа, при нем назвав ее так, в первый раз сама это заметила.
– Ну что же? – сказал он.
– Ей рассказывали, что Москва вся сгорела, совершенно, что будто бы…
Наташа остановилась: нельзя было говорить. Он, очевидно, делал усилия, чтобы слушать, и все таки не мог.
– Да, сгорела, говорят, – сказал он. – Это очень жалко, – и он стал смотреть вперед, пальцами рассеянно расправляя усы.
– А ты встретилась с графом Николаем, Мари? – сказал вдруг князь Андрей, видимо желая сделать им приятное. – Он писал сюда, что ты ему очень полюбилась, – продолжал он просто, спокойно, видимо не в силах понимать всего того сложного значения, которое имели его слова для живых людей. – Ежели бы ты его полюбила тоже, то было бы очень хорошо… чтобы вы женились, – прибавил он несколько скорее, как бы обрадованный словами, которые он долго искал и нашел наконец. Княжна Марья слышала его слова, но они не имели для нее никакого другого значения, кроме того, что они доказывали то, как страшно далек он был теперь от всего живого.
– Что обо мне говорить! – сказала она спокойно и взглянула на Наташу. Наташа, чувствуя на себе ее взгляд, не смотрела на нее. Опять все молчали.
– Andre, ты хоч… – вдруг сказала княжна Марья содрогнувшимся голосом, – ты хочешь видеть Николушку? Он все время вспоминал о тебе.
Князь Андрей чуть заметно улыбнулся в первый раз, но княжна Марья, так знавшая его лицо, с ужасом поняла, что это была улыбка не радости, не нежности к сыну, но тихой, кроткой насмешки над тем, что княжна Марья употребляла, по ее мнению, последнее средство для приведения его в чувства.
– Да, я очень рад Николушке. Он здоров?

Когда привели к князю Андрею Николушку, испуганно смотревшего на отца, но не плакавшего, потому что никто не плакал, князь Андрей поцеловал его и, очевидно, не знал, что говорить с ним.
Когда Николушку уводили, княжна Марья подошла еще раз к брату, поцеловала его и, не в силах удерживаться более, заплакала.
Он пристально посмотрел на нее.
– Ты об Николушке? – сказал он.
Княжна Марья, плача, утвердительно нагнула голову.
– Мари, ты знаешь Еван… – но он вдруг замолчал.
– Что ты говоришь?
– Ничего. Не надо плакать здесь, – сказал он, тем же холодным взглядом глядя на нее.

Когда княжна Марья заплакала, он понял, что она плакала о том, что Николушка останется без отца. С большим усилием над собой он постарался вернуться назад в жизнь и перенесся на их точку зрения.
«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.