LIM-49 Nike Zeus

LIM-49A «На́йки-Зюс» (англ. Nike Zeus, /ˈnaɪkiˈzjuːs/ ; в русскоязычной литературе обычно указывается как «Найк-Зевс») — американская противоракета, разработанная в начале 1960-х американской армией для обеспечения обороны территории США от баллистических ракет. Основывалась на дизайне зенитной ракеты MIM-14 Nike-Hercules. Успешно прошла испытания в 1959—1964 годах, но не была принята на вооружение ввиду обнаружившихся принципиальных проблем самой концепции противоракетной обороны, непреодолимых на уровне технологий того времени. Стала основой для разработки противоракеты LIM-49A «Spartan» в составе комплекса «Сэйфгард».

История

В начале 1950-х перед противовоздушной обороной встал новый мощный оппонент: баллистические ракеты. Летящие за пределами атмосферы, развивающие скорости до километров в секунду, эти снаряды находились далеко за пределами возможностей поражения любых существовавших на тот момент средств защиты от воздушного нападения: дальность их действия постоянно возрастала, и было очевидно, что создание баллистических ракет, способных забросить атомный заряд в любую точку земного шара, лишь вопрос времени.

Военные США отлично понимали, какое влияние на ход военных действий оказывают баллистические ракеты, и искали средства противодействия им. Еще в 1945 году, под влиянием от применения немецких Фау-2, ВВС США инициировали исследовательскую программу «Wizard», целью которой было изучить возможность перехвата летящих баллистических ракет. К 1955 году, инженеры сделали вывод, что перехват баллистической ракеты является, в принципе, решаемой задачей: для этого требовалось своевременно обнаружить приближающийся снаряд и вывести на встречную траекторию противоракету с атомной боевой частью, детонация которой разрушила бы ракету противника.

Параллельно с этими исследованиями, армия США занималась разработкой серии зенитных ракет «Найк», предназначенной для защиты территории США от бомбардировщиков и крылатых ракет. Принятый на вооружение в 1953 году MIM-3 Nike Ajax был быстро сменен к концу 1950-х значительно более совершенным MIM-14 Nike-Hercules, обладавшим большим радиусом и высотой, а главное — оснащенным малогабаритной ядерной боевой частью. Военные заинтересовались вопросом: может ли эта ракета быть использована для защиты от баллистических снарядов?

В феврале 1955 года, армия США обратилась к фирме «Bell» с просьбой провести исследование возможности применения снарядов «Найк» для целей перехвата баллистических ракет. Проведя более 50000 компьютерных исследований, инженеры пришли к выводу, что «Найк-Геркулес» может перехватить баллистическую ракету до входа боеголовки последней в атмосферу, если будет оснащен соответствующими средствами предупреждения (способными обнаружить приближающуюся неприятельскую ракету на дистанции до 1600 км) и быстродействующими вычислителями. В январе 1956 года, специалисты фирмы «Bell» сообщили, что подобный перехват является возможным для существующего уровня технологии.

Однако, прежде чем разработки были начаты, между армией и ВВС возник конфликт по поводу разграничения сфер ответственности в разработке ракетного оружия. Армейские программы в 1950-х часто дублировали аналогичные программы военно-воздушных сил, например, как в случае с ракетами PGM-17 «Thor» и PGM-19 «Jupiter». Программы разработки зенитного и противоракетного оружия армии и ВВС также были раздельными: все это приводило, с точки зрения правительства, к растрате инженерных и конструкторских ресурсов на параллельные, близкие по характеристикам разработки. В конечном итоге, 26 ноября 1956 года, министр обороны Чарльз Эрвин Уилсон разграничил своим решением сферы ответственности армии и военно-воздушных сил, запретив армии заниматься разработками оружия, дальность действия которого превышала бы 320 км.

На основании этих ограничений, армия в 1957 году заказала фирме «Bell» разработку новой версии ракеты, названной «Nike II». Ракета, представлявшая собой усовершенствованный «Nike-Hercules» с заменой четырех отдельных ускорителей на один мощный новый, должна была иметь радиус и потолок не более 160 километров (чтобы уложиться в ограничения Уилсона) и предназначалась для перехвата за пределами атмосферы неприятельских баллистических ракет.

Разработка

В августе 1957 года, СССР осуществил успешный запуск первого искусственного спутника Земли, продемонстрировав своё превосходство в ракетно-космической сфере. Этот успех породил серьезные опасения на западе, что американская ракетная программа может отставать от советской, и, соответственно, что США уступают СССР в наиболее перспективных образцах вооружения (которыми тогда являлись баллистические ракеты). На волне угрозы отставания от потенциального противника, все соображения Уилсона относительно разграничения ролей внутри военной машины США были отброшены: программам, связанным с баллистическими ракетами и противоракетной обороной был дан высший приоритет.

К этому времени, армия США уже приступила к развертыванию зенитных ракет «Nike Hercules» и имела реалистичную программу создания на их основе противоракеты, в то время как конкурирующая программа «Wizard» военно-воздушных сил США все еще пребывала в состоянии чисто теоретического исследования. В январе 1958 года, новый министр обороны Нил Макэлрой счел армейскую программу существенно более близкой к реализации и приказал сосредоточить все усилия на ней, сведя работы ВВС к созданию новых радаров предупреждения о ракетном нападении. Программе «Nike-II» был присвоен высший приоритет.

Более не сдерживаемые никаким искусственным ограничением, военные США пересмотрели проект «Nike-II» в пользу той ракеты, которую они изначально хотели получить. Новая ракета имела существенно большую верхнюю ступень и дополнительный разгонный блок, что сделало её трехступенчатой и увеличило вес почти вдвое. Дальность действия новой ракеты должна была составить порядка 320 км. Именно эта новая ракета стала в итоге известна как «Nike-Zeus B».

Испытания

Запуски прототипов

Первой на испытания поступила исходная версия ракеты — «Nike-Zeus A», разрабатывавшаяся как «Nike-II» с 1956 года. В августе 1959 состоялись первые летные испытания: 26 августа новый ускоритель был запущен с макетом верхних ступеней, но вскоре после запуска ракета разломилась в воздухе. Повторный пуск с имитаторами верхних ступеней 14 октября был успешен, и уже 16 декабря, ракета впервые стартовала в двухступенчатой конфигурации.

Успешный запуск ракеты, оснащенной системой наведения и управления, состоялся 3 февраля 1960 года. Все пуски по программе «Nike-Zeus A» проводились только как испытательные, и данные, полученные в ходе них, использовались для отработки деталей программы «Nike-Zeus B». После серии пусков, в конструкцию «Nike-Zeus B» были внесены изменения, призванные обеспечить высокую скорость полета.

Первые перехваты

Первый успешный запуск новой, увеличенной версии ракеты — «Nike-Zeus B» — состоялся в мае 1961 года. И уже 14 декабря 1961 года состоялся первый успешный учебный перехват: во время испытаний, боеголовка ракеты «Nike-Zeus B» прошла на расстоянии 30 метров от изображавшей условного противника летящей ракеты MIM-14 «Nike-Hercules». В случае, если бы боеголовка «Зевса» была настоящей ядерной, учебная цель была бы гарантированно уничтожена.

Первые пуски по программе проводились со старого ракетного полигона армии Уайт Сэндс в Нью-Мексико. Однако, данный полигон был расположен не слишком удачно для отработки проблем противоракетной обороны: пусковые полигоны межконтинентальных баллистических ракет (являвшихся целями комплекса) находились слишком близко, из-за чего было невозможно точно имитировать траекторию входящей в атмосферу баллистической ракеты для перехвата. Рассматривался вопрос о переносе полигона в Пойнт-Мугу, в Калифорнии, где противоракеты могли бы отрабатывать учебные перехваты на баллистических ракетах, стартующих с Канаверала: однако, требования безопасности гражданского населения существенно ограничивали бы возможности учебных пусков.

В конечном итоге, в качестве нового ракетного полигона был выбран атолл Кваджалейн. Удаленный на 4800 миль от Калифорнии, атолл позволял в точности имитировать ситуацию перехвата входящих в атмосферу баллистических ракет, взлетающих с территории США. Кроме того, атолл уже являлся военно-морской базой, имел удобный аэродром и радарную станцию.

Площадка «Зеус», также известная как «полигон Кваджалейн» была официально открыта 1 октября 1960 года. По мере развития программы, площадка увеличивалась в размерах, и в итоге в 1964 году, флот согласился передать весь остров под армейский контроль. К 1962 году, новый полигон был готов к испытаниям.

Запуски с Кваджалейна

Первая попытка перехватить за пределами атмосферы боевой блок межконтинентальной баллистической ракеты была предпринята в июне 1962. В качестве мишени выступала МБР SM-65 Atlas, запущенная с авиабазы Вандерберг в Калифорнии. Испытания 26 июня 1962 года завершились провалом: в критический момент, радарная система наведения «Nike-Zeus» выдала сбой.

Следующий — 19 июля 1962 года — стал долгожданным успехом. Запущенная противоракета «Nike-Zeus» прошла на расстоянии в 2 километра от боевого блока МБР SM-65 Atlas: если бы противоракета была снаряжена не учебной а боевой 400-килотонной термоядерной частью, нейтронный поток уничтожил бы перехватываемую боеголовку.

Третий тест — 12 декабря 1962 — завершился еще большим успехом. На этот раз противоракета прошла на расстоянии всего в 200 метров от изображавшей учебную цель боеголовки, что гарантировало в боевых условиях обволакивание боеголовки плазменным шаром взрыва и её полное уничтожение. В целом, из четырнадцати учебных пусков «Nike-Zeus» за 1962-1964 год, десять завершились успехом, т.е. противоракета проходила достаточно близко от боеголовки, чтобы накрыть её детонацией атомного заряда. Технически, это означало, что ракета успешно прошла испытания и готова к развертыванию.

Планы развертывания

Базовый план, подготовленный армией США в 1960 году, предусматривал развертывание на территории США шестидесяти баз, с пятьюдесятью противоракетами «LIM-49 Nike Zeus» на каждой. Основной целью плана было прикрытие от баллистического нападения — с помощью межконтинентальных баллистических ракет, или баллистических ракет подводных лодок, или ракет среднего радиуса действия, развернутых близко к территории США — основных баз стратегического авиационного командования, ключевых объектов военной инфраструктуры. Тем самым, базовый план предусматривал обеспечение защиты от внезапного обезоруживающего нападения, и возможность для Америки контратаковать в ответ.

Для того, чтобы обеспечить вдобавок прикрытие еще и основных населенных пунктов на территории США, требовалось развернуть сто двадцать баз с пятьюдесятью ракетами на каждой — итого 6000 противоракет. При стоимости каждой LIM-49 «Nike Zeus» около 1 миллиона долларов, общая стоимость проекта в ценах 1962 года составляла более двадцати миллиардов долларов США. Таким образом, развертывание ракет представлялось чрезвычайно дорогим мероприятием, значительно превосходящим по стоимости предыдущие программы «Найк».

Проблемы

Стратегические проблемы

Однако, несмотря на успешный ход программы, в отношении неё все чаще раздавалась критика. Главной проблемой было то, что сам по себе «LIM-49 Nike Zeus», являясь впечатляющие эффективным оружием, начал отставать от требований времени. Ракетный арсенал США и СССР рос стремительными темпами: к середине 1960-х на дежурстве должны были уже находиться сотни межконтинентальных баллистических ракет.

Со стратегической точки зрения, это означало, что система «Зевс» не сможет гарантировать абсолютной защиты даже в идеальном варианте. Радиус действия «Зевсов» был ограничен: это означало, что противник может просто направить против защищаемых объектов больше баллистических ракет, чем есть противоракет на обороняющих эти объекты базах. Так как речь шла о стратегических объектах инфраструктуры — аэродромах бомбардировочной авиации, районах базирования МБР, ключевых командных центрах — то ценность каждого такого объекта с точки зрения неприятеля оправдывала посылку против него десятков и даже сотен МБР, с целью просто истощить местную противоракетную оборону.

А это означало, что система не сможет гарантировать неуязвимости стратегических объектов, и максимум — заставит противника потратить больше на их поражение.

Экономические проблемы

На озвученную выше проблему накладывался экономический фактор: «Зевс» был дорогой ракетой. Каждая противоракета стоила более миллиона долларов: при средней стоимости МБР в 500—800 тысяч долларов, противоракета была дороже чем ракеты, которые она должна была сбивать. Причиной тому была крайне сложная электронная аппаратура и более высокие динамические требования к противоракете.

Это означало, что с экономической точки зрения, неприятель на те же деньги всегда сможет построить больше МБР, чем США смогут построить противоракет. Тот факт, что вероятность перехвата была не 100 % (и следовательно, требовалось резервирование противоракет на случай неудачи) только усугублял положение. Таким образом, противостояние противоракет и МБР с экономической точки зрения решалось в пользу МБР.

Политические проблемы

Развертывание системы противоракетной обороны как таковое неминуемо приводило к новому витку гонки вооружений, так как потенциальный противник — СССР — несомненно, был бы обеспокоен возможным снижением эффективности своего баллистического арсенала, и предпринял бы меры по решению проблемы.

Помимо этого, система противоракетной обороны таила и другую, более актуальную опасность: не будучи способной защитить от массированного нападения неприятеля, она предоставляла существенно лучшие шансы защиты от ответного удара в случае нападения НА неприятеля. Таким образом, развертывание системы ПРО приводило к существенному повышению международной напряженности и риску эскалации любого политического конфликта:

• Сторона, имеющая систему ПРО, имела и стимул атаковать первой, чтобы ослабить баллистический арсенал неприятеля и иметь большие шансы отразить его ослабленный ответный удар
• Сторона, не имеющая системы ПРО, должна была предполагать наличие у оппонента изложенного выше стимула, и, соответственно — сама имела бы стимул атаковать первой, чтобы опередить возможный превентивный удар неприятеля

Технические проблемы

Но главным камнем преткновения на пути развертывания «Зевса» в итоге стали чисто технические проблемы. Опыты с высотными ядерными взрывами в верхних слоях атмосферы и космическом пространстве — в частности,Starfish Prime продемонстрировали ряд ранее не принимавшихся в расчет эффектов.

Плазменные шары ядерных взрывов оказались непроницаемы для радарного излучения. В космическом пространстве, подобные плазменные облака могли расширяться до гигантских размеров, эффективно блокируя от радарного наблюдения целые сектора небосвода. Хотя в итоге плазма быстро остывала и рассеивалась, это означало, что при высотном ядерном взрыве по крайней мере на некоторое время часть неба будет недоступна для наблюдения.

Из этого следовали две проблемы:

1. Поражая неприятельские боеголовки ядерными взрывами, система «Nike Zeus» в итоге слепила саму себя. Каждая сработавшая противоракета создавала в Космосе облако плазмы, закрывая сектор пространства от наземных радаров. Это означало, что другие летящие через этот сектор боеголовки не могли быть взяты на сопровождение.
2. Неприятель мог существенно осложнить работу системы, направив несколько мощных термоядерных зарядов с целью подрыва в космическом пространстве над защищаемой территорией: созданные гигантские облака плазмы скрыли бы летящие следом боеголовки от радаров системы «Nike Zeus»

Помимо этого, воздействие потоков высокоэнергетических частиц взрыва на верхние слои атмосферы, приводило к ряду других неприятных эффектов. Нагреваясь под действием нейтронного потока взрыва, верхние слои атмосферы становились менее прозрачны для радарных лучей, что затрудняло работу системы. Проблему также составлял электромагнитный импульс, создававший помехи в электронной аппаратуре. Наконец, сказывались предсказанные Николасом Кристофилосом искусственные радиационные пояса, которые снижали прозрачность атмосферы. Теоретически, эти помехи можно было преодолеть (по крайней мере частично) переведя систему на более высокие частоты, но объем неясностей вокруг этого был огромен.

Из этого следовало, что простейшим способом преодолеть оборону «Зевса» являлась отправка двух боеголовок одной за другой, по одной и той же траектории. «Зевс» перехватывал первую боеголовку, но его детонация создавала в Космосе облако плазмы, непроницаемое для лучей, и под его прикрытием, вторая боеголовка успешно проходила к цели.

Средства преодоления

Наконец, к началу 1960-х разработчики баллистических ракет начали учитывать угрозу создания неприятелем противоракет, и начали работу над комплексами преодоления противоракетной обороны. Эти средства состояли из ложных целей (надувных баллонов, благодаря высокой ЭПР, имитирующих на радарах настоящие боеголовки), дипольных отражателей (затрудняющих работу радаров противника) и постановщиков радиоэлектронных помех (сбивающих с толку РЛС и системы наведения имитацией множества ложных сигналов). В 1961 году, ВМФ США начал разработку подобных средств в рамках программы «Lockheed» PX-1

В космосе, надувные ложные цели было практически невозможно отличить от настоящих боеголовок. Единственным эффективным средством противостоять им был перенос перехвата в верхние слои атмосферы (более легкие надувные мишени тормозились бы гораздо быстрее настоящих боеголовок) и оснащение системы дополнительными радарами, способными выполнять фильтрацию целей. Однако, это потребовало значительного усложнения системы, введения дополнительной РЛС, способной определять разницу в скорости торможения целей и существенно снизило ожидаемую эффективность комплекса.

Отказ от развертывания

На фоне высшеназванной критики, в 1961 году администрация Кеннеди-Макнамары приняла решение продолжать разработку программы как чисто исследовательской, отказавшись выделить в обозримой перспективе средства на производство и развертывание боевых ракет. Макнамара суммировал все «за» и «против» системы «Nike-Zeus» следующим образом:

Успешная разработка («Зевса») может подтолкнуть агрессора к необходимости дополнительных затрат на увеличение своего арсенала МБР. Это также сделает более затруднительной для потенциального противника точную оценку нашего оборонительного потенциала, и затруднит проведение успешного нападения. Наконец, защита, которую обеспечит система пусть даже только для части населения, будет лучше чем никакой защиты вообще.

Однако, есть еще неясности относительно технической реализуемости системы, и даже в случае успешной разработки, есть еще серьезные практические проблемы, нуждающиеся в решении. Система сама по себе уязвима для баллистических атак и её эффективность может быть снижена развертыванием более совершенных МБР, прикрываемых ложными целями. Насыщающие атаки также являются технически возможными, так как МБР станут дешевле и легче в производстве в ближайшее время. Наконец, это очень дорогая система в сравнении с тем уровнем протекции, который она обеспечивает.

В январе 1963, на фоне непрерывно растущих сомнений относительно стоимости и эффективности системы, программа «Zeus» была официально закрыта. Однако, это означало лишь, что данная система была признана недостаточно эффективной для массового развертывания. Никто не собирался отказываться от разработки новых, более эффективных противоракет: на смену «Nike-Zeus» должна была прийти новая, более эффективная система «Nike-X».

Конструкция

Первоначально рассматривавшаяся как прямое развитие MIM-14 «Nike Hercules», ракета LIM-49 «Nike Zeus» в итоге стала абсолютно самостоятельным проектом, имеющим мало общего со своим предшественником.

Ракета

Противоракета LIM-49 «Nike Zeus B» была трехступенчатым твердотопливным снарядом, длиной около 14,7 метров, и максимальным диаметром около 0,91 метра. Её полный вес в снаряженном состоянии составлял 10,3 тонны.

Ракета оснащалась новым массивным ускорителем Thiokol TX-135, развивавшим тягу до 2000 кН. Ускоритель обеспечивал быстрый отрыв ракеты от стартовой площадки и минимальное время реакции. Вторая и третья ступени оснащались двигателями Thiokol TX-238 и Thiokol TX-239, рассчитанными на продолжительную работу.

Первая версия ракеты — «Nike Zeus A» — имела широкие крылья и стабилизаторы на верхней ступени, так как из-за навязанных армии ограничений по дальности, она была рассчитана на атмосферный перехват. Но полученная в результате «Nike Zeus B», с её существенно большей дальностью и потолком, создавалась для перехвата за пределами атмосферы. Поэтому на ней широкие стабилизаторы заменили комплексами маневровых двигателей, для управления ракетой в вакууме.

Боеголовка W50

Так как перехват баллистических целей предполагался за пределами атмосферы, ударная волна ядерного взрыва не являлась надежным поражающим фактором. Вместо этого, при создании «Nike Zeus B» ставка была сделана на мощное нейтронное излучение: в вакууме, нейтронный поток ядерного взрыва мог распространяться на значительные дистанции. При попадании в нейтронный поток вражеской боеголовки, нейтроны спровоцировали бы самопроизвольную цепную реакцию внутри делящегося материала атомного заряда (т.н. «шипучка», что привело бы к разрушению последнего.

Специально для этой цели была разработана термоядерная боевая часть W50 эквивалентом около 400 килотонн с увеличенным выходом нейтронной радиации. Имея вес около 190 кг, компактная боевая часть могла гарантированно поразить неприятельскую боеголовку на расстоянии до двух километров от точки подрыва.

Система наведения

Ключевым компонентом системы «Зевс» была РЛС ZAR (англ. Zeus Acquisition Radar), предназначенная для обнаружения приближающихся баллистических целей и выдаче первичного целеуцказания. Эта крайне мощная РЛС была основана на чудовищных 1,8-мегаваттных клистронах, и направляла излучение при помощи трех 24-метровых в ширину антенн, расположенных в виде пирамиды на вращающемся треугольном основании. Излучение РЛС было столь мощным, что представляло опасность для людей на расстоянии до 110 метров от антенны, и поэтому весь комплекс был изолирован по периметру наклонным забором (который также блокировал помехи, возникающие в результате отражения от поверхности). Прием отраженного сигнала обеспечивали три антенны, расположенные в центре 20-метровой линзы Люнеберга, вращающейся синхронизированно с излучающими антеннами.

Цели, обнаруженные ZAR, брались на сопровождение РЛС ZDR (англ. Zeus Discrimination Radar — Радар Фильтрации «Зевса»). Эта система предназначалась для того, чтобы отличать настоящие боеголовки от ложных целей. ZDR отслеживал разницу в скорости торможения обнаруженных целей в верхних слоях атмосферы, таким образом отделяя более тяжелые — и медленнее тормозящиеся — боеголовки, от более легких — и быстрее тормозящихся — ложных целей, и был способен обнаружить 2 % различие в массе боеголовок на высоте до 61 км.

Отселектированные с помощью ZDR настоящие боеголовки брались на сопровождение РЛС TTR (англ. Target Tracking Radar — Радар Сопровождения Целей), который обеспечивал информацией о положении цели в реальном времени пусковой комплекс. В расчетный момент времени осуществлялся запуск противоракеты: летящий «Nike Zeus» брался на сопровождение РЛС MTR (англ. MIssile Tracking Radar — Радар Сопровождения Ракеты), и компьютер расчета перехвата(англ. Target Intercept Computer), сопоставляя данные MTR и TTR, выводила противоракету в расчетную точку перехвата. В момент наибольшего сближения противоракеты и цели производился подрыв ядерной боевой части противоракеты.

Пусковой комплекс

Пусковой комплекс «Зевса» должен был состоять из шести стартовых позиций, каждая из которых включала бы два радара MTR и один радар TTR, а также шестнадцать ракет в боекомплекте. Все шесть стартовых позиций получали первичную информацию от общих на весь комплекс радаров ZAR и ZDR, выполнявших, соответственно, задачи предупреждения о нападении и фильтрации ложных целей. Таким образом, система могла одновременно атаковать до шести целей, каждую двумя ракетами.

Предполагалось, что ZAR потребуется до 20 секунд чтобы определить параметры траектории цели и передать её на сопровождение одному из TTR. Еще 25 секунд требовались, чтобы противоракета достигла цели. Таким образом, система могла в течение минуты поразить до 14 боевых блоков. Однако, в случае применения противником ложных целей, выработка огневого решения целиком зависела от радара ZDR и его способности отфильтрофать ложные цели.

Nike-X и LIM-49A «Spartan»

Несмотря на отмену программы «Nike Zeus», работы над дальнейшим развитием противоракет семейства «Найк» успешно продолжались. Уже в 1961 году, инженеры начали работу над следующим поколением противоракет, которые должны были прийти на смену еще только находившемуся на испытаниях «Зевсу».

Проект, получивший обозначение «Nike-X» воплощал в себе все достижения технологии, ставшие доступными за время разработки «Nike-Zeus». Он включал новые сверхмощные РЛС с фазированными антенными решетками, способные отслеживать сотни целей одновременно и работающими на более высоких частотах, что повзолял проникать за маскирующий эффект от высотных ядерных взрывов. Новые компьютеры, обладавшие гораздо большим быстродействием, могли одновременно вырабатывать огневое решение по сотням целей, что позволяло иметь готовое огневое решение по каждой боеголовке сразу после окончания фильтрации помех, и одновременно атаковать несколько целей.

После детального рассмотрения проекта, было принято решение дополнить систему еще одним, ближним эшелоном перехвата — компактной противоракетой с минимальным временем реакции, способной поражать прорвавшиеся мимо «Nike-X» боеголовки уже в пределах атмосферы. Кроме того, было сочтено осмысленным увеличить радиус действия противоракет заатмосферного перехвата, чтобы иметь запас времени для последовательных перехватов при массированном нападении. В конечном итоге, было решено разработать на базе «Nike-X» полностью новый комплекс противоракетной обороны «Sentinel», включающий противоракету LIM-49A «Spartan» (развитие серии «Найк») как часть системы заатмосферного перехвата.

Противоспутниковый «Nike-Zeus»

После отмены проекта «Зевс», разработка комплекса некоторое время продолжалась как экспериментальной противоспутниковой системы. В начале 1960-х существовали обоснованные предложения использовать орбитальные сателлиты как средство превентивного удара по неприятелю: сведенный с низкой околоземной орбиты спутник с ядерной боеголовкой мог достигнуть территории противника значительно быстрее чем межконтинентальные баллистические ракеты.

Чтобы парировать возможное орбитальное нападение со стороны СССР, было предложено использовать противоракеты «Nike-Zeus» как средства поражения низкоорбитальных целей. В 1962 году, в рамках проекта «Mudflap», были проведены первые испытания на Уайт Сэндс, и в 1963 — серия запусков на Кваджалейне. 24 мая 1963 года был успешно выполнен перехват противоракетой учебной орбитальной цели — разгонного блока Аджена.

Противоспутниковый комплекс на Кваджалейне находился на боевом дежурстве с 1964 по 1967 год, прежде чем был сменен более эффективным противоспутниковым комплексом «Программа 437» на базе БРСД «Тор».

См. также

• В-1000 - проект советской системы ПРО 1950-х.
• ПРО А-35 - система ПРО Москвы разработанная в 1960-х.

Ссылки

• Bethe Hans. [books.google.ca/books?id=g_NCAAAAIAAJ ABM; an evaluation of the decision to deploy an antiballistic missile system]. — Harper & Row, 1969.
• Berhow Chris. US Strategic and Defensive Missile Systems 1950–2004. — Oxford: Osprey, 2005. — ISBN 978-1-84176-838-0.
• Baucom Donald. The Origins of SDI, 1944–1983. — Lawrence, Kansas: University Press of Kansas, 1992. — ISBN 978-0-7006-0531-6.
• Canavan Gregory. [missilethreat.wpengine.netdna-cdn.com/wp-content/uploads/2012/11/20030000-Heritage-canavan.pdf Missile Defense for the 21st Century]. — Heritage Foundation, 2003. — ISBN 0-89195-261-6.
• Gibson James. Nuclear Weapons of the United States: An Illustrated History. — Atglen, Pennsylvania: Schiffer Publishing, 1996. — ISBN 978-0-7643-0063-9.
• Kaplan Lawrence. [www.mda.mil/global/documents/pdf/zeus.pdf Nike Zeus: The U.S. Army's First ABM]. — Fall's Church, Virginia: Missile Defense Agency, 2006.
• Leonard Barry. [www.history.army.mil/html/books/bmd/BMDV2.pdf History of Strategic and Ballistic Missile Defense: Volume II: 1956–1972]. — DIANE Publishing, 2011.
• Walker James. [www.smdc.army.mil/2008/Historical/Book/Chap2.pdf Seize the High Ground: The U. S. Army in Space and Missile Defense]. — Washington, D.C.: Center of Military History, 2003. — ISBN 978-0-16-072308-7.
• Technical Editor (2 August 1962). «[www.flightglobal.com/pdfarchive/view/1962/1962%20-%201337.html Nike Zeus]». Flight International: pp. 165–170. ISSN [worldcat.org/issn/0015-3710 0015-3710]. Проверено 13 May 2013.

Отрывок, характеризующий LIM-49 Nike Zeus

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал: