Лиственница Каяндера
| Лиственница Каяндера | ||||||||
| Научная классификация | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Международное научное название | ||||||||
|
Larix cajanderi Mayr | ||||||||
| ||||||||
Ли́ственница Кая́ндера (даурская) (лат. Lárix cajánderi) — вид лиственницы, близкий к лиственнице Гмелина. Ряд специалистов считает лиственницу Каяндера восточной расой лиственницы Гмелина.
Распространение и среда обитания
Распространена к востоку от реки Лены, в бассейне её притока Алдана и ещё восточнее, местами выходит на побережье Охотского моря, отмечена на острове Беличьем (Шантарские острова), однако по Охотоморскому побережью южнее Удской губы практически не встречается. По Алдано-Зейскому водоразделу и по бассейну реки Зеи распространена до государственной границы России.
На северо-востоке распространена в бассейнах рек Яны, Индигирки, Колымы, Анадыря, Пенжины, а также на Камчатке.
Как и лиственница Гмелина, является самым северным деревом по месту своего произрастания.
Ботаническое описание
В благоприятных условиях лиственница Каяндера — 20—25-метровое дерево при диаметре ствола до 70 см. Годичные побеги желтовато-бурые, волоски рассеянные.
Шишки рыхловатые, округлые, притупленные, длиной от 17 до 25 мм. Их чешуи (общим количеством от 20 до 30) узкие (до 8 мм ширины), усечённые или несколько выемчатые, голые, блестящие, при созревании семян отклоняются от оси шишки на 70—90°.
В северо-восточной части своего ареала может может доживать до 800 лет и более.
Напишите отзыв о статье "Лиственница Каяндера"
Литература
- Воробьев Д. П. Дикорастущие деревья и кустарники Дальнего Востока. М.: Наука, 1968.
- Кабанов Н. Е. Хвойные деревья и кустарники Дальнего Востока. М.: Наука, 1977.
- Солодухин Е. Д. Деревья, кустарники и лианы советского Дальнего Востока. — Уссурийск, 1962.
- Усенко Н. В. Деревья, кустарники и лианы Дальнего Востока. — Хабаровск: Книжное издательство, 1984.
|
Это заготовка статьи по ботанике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Лиственница Каяндера
Однажды в Москве, в присутствии княжны Марьи (ей казалось, что отец нарочно при ней это сделал), старый князь поцеловал у m lle Bourienne руку и, притянув ее к себе, обнял лаская. Княжна Марья вспыхнула и выбежала из комнаты. Через несколько минут m lle Bourienne вошла к княжне Марье, улыбаясь и что то весело рассказывая своим приятным голосом. Княжна Марья поспешно отерла слезы, решительными шагами подошла к Bourienne и, видимо сама того не зная, с гневной поспешностью и взрывами голоса, начала кричать на француженку: «Это гадко, низко, бесчеловечно пользоваться слабостью…» Она не договорила. «Уйдите вон из моей комнаты», прокричала она и зарыдала.На другой день князь ни слова не сказал своей дочери; но она заметила, что за обедом он приказал подавать кушанье, начиная с m lle Bourienne. В конце обеда, когда буфетчик, по прежней привычке, опять подал кофе, начиная с княжны, князь вдруг пришел в бешенство, бросил костылем в Филиппа и тотчас же сделал распоряжение об отдаче его в солдаты. «Не слышат… два раза сказал!… не слышат!»
«Она – первый человек в этом доме; она – мой лучший друг, – кричал князь. – И ежели ты позволишь себе, – закричал он в гневе, в первый раз обращаясь к княжне Марье, – еще раз, как вчера ты осмелилась… забыться перед ней, то я тебе покажу, кто хозяин в доме. Вон! чтоб я не видал тебя; проси у ней прощенья!»
Княжна Марья просила прощенья у Амальи Евгеньевны и у отца за себя и за Филиппа буфетчика, который просил заступы.
В такие минуты в душе княжны Марьи собиралось чувство, похожее на гордость жертвы. И вдруг в такие то минуты, при ней, этот отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не видал ли кто его слабости, или, что было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущейся головой. «Он стар и слаб, а я смею осуждать его!» думала она с отвращением к самой себе в такие минуты.
В 1811 м году в Москве жил быстро вошедший в моду французский доктор, огромный ростом, красавец, любезный, как француз и, как говорили все в Москве, врач необыкновенного искусства – Метивье. Он был принят в домах высшего общества не как доктор, а как равный.
