Le National (Франция)

Le National

Основана	в конце декабря 1829
Прекращение публикаций	31 декабря 1851

К:Печатные издания, возникшие в 1829 годуК:Печатные издания, закрытые в 1851 году

«Le National» [Лё Насьона́ль] — французская бывшая ежедневная газета, основанная в конце декабря 1829 года журналистами Адольфом Тьером, Арманом Каррелем, Франсуа-Огюстом Минье и книгоиздателем Огюстом Сотеле́ (Auguste Sautelet), и превратившаяся в орган борьбы против Второй реставрации; выходила вплоть до 31 декабря 1851 г.

Газета говорила крайне вызывающим тоном по адресу правительства и пользовалась громадным успехом.

Редакторы и программа

Главным редактором издания, как было условлено между Тьером, Минье и Каррелем, становился каждый из них по очереди в течение года; начать должен был Тьер, как старший. Не разделяя многих взглядов Тьера, Каррель в тот первый период не играл большой роли в газете и ограничивался помещением в ней статей литературного характера.

1-го января 1830 г. в газете появилась передовая статья, написанная Тьером, в которой определялась её программа: верность династии Бурбонов, но при условии строгого соблюдения конституционной хартии 1814 г. Так как правительство Карла Х не обнаруживало ни малейшего желания соблюдать хартию, то уже в феврале 1830 г. газета заявила о возможности кандидатуры герцога Орлеанского на французский трон; за этим последовал процесс и присуждение Тьера к значительному штрафу, который был покрыт общественной подпиской.

Другая статья Тьера носила название «Король царствует, но не управляет» — принцип, скоро принятый сторонниками конституционной монархии как основа конституционного государственного строя.

Июльская революция

Когда в июле 1830 года были обнародованы известные ордонансы, редакторы газеты подписались под протестом журналистов, инициатива которого исходила из редакции «National». Как участники борьбы против Карла Х, после торжества революции они получили видные посты: Каррель был назначен префектом, но отказался; Тьер и Минье получили административные посты. Отказавшись войти в состав нового правительства, Минье принял место директора архива иностранных дел, чтобы иметь большую возможность предаваться любимому занятию историей. Вследствие этого Каррель остался единственным главным редактором «National», всецело отдался публицистике и сделался самым влиятельным журналистом своего времени и руководителем той части французского общества, которую не удовлетворяла буржуазная монархия Луи-Филиппа..

Тьер впоследствии стал министром внутренних дел, потом торговли, потом опять внутренних дел. От прежнего радикализма Тьера осталось мало: изменение его убеждений произошло параллельно с изменением убеждений крупной буржуазии, представителем которой был Тьер. и сам Тьер, в частности, подвергались резким нападкам со стороны «National», руководимого уже Арманом Каррелем; Тьер отвечал судебными преследованиями против газеты, как и против других органов оппозиции.

Конец издания

Запрещенная после переворота 2 декабря 1851 г. газета перестала выходить 31 декабря того же года. Последнего владельца звали Ernest Caylus (1813—1878).

Ссылки

• Франция // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Каррель, Николай-Арман // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Минье, Франсуа-Огюст // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Тьер, Луи-Адольф // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Le National (Франция)

Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.