Les Neuf Sœurs

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Les Neuf Sœurs
Дата основания

1776 год

Дата роспуска

1848 год

Тип

масонская ложа

Досточтимый мастер

Жером де Лаланд

Город

Париж, Франция

Официальный сайт

www.lesneufsoeurs.net/

Масонство

Ложа «Les Neuf Sœurs» была создана в Париже в 1776 году. Она была выдающейся французской масонской ложей под юрисдикцией Великого востока Франции, которая оказала влияние в организации поддержки Францией американской революции[1].





Ложа

«Общество Девяти сестёр», как благотворительное общество, участвовало в академических исследовательских программах, и было активно в Академии королевских наук начиная с 1769 года. Это название, упомянутых девяти Муз, дочерях Мнемозины, сохранено как память о покровительницах искусств и наук с древнейших времён, имевших большое значение для французских культурных кругов. Ложа с аналогичным названием и целью была открыта в 1776 году Жеромом де Лаландом. С самого начала Великой французской революции, с 1789 по 1792 год, «Девять сестёр» стала «Национальным обществом»[2][3].

Во время французской революции «Академия королевских наук и искусств» была резко реорганизована двумя членами ложи, Антуаном Лораном де Жюсье и Гилбертом Ромме, совместно с Анри Грегуаром, при помощи «Общества свободных наук, изящной словесности и искусств», субсидировав то, что потом стало «Французским институтом», для того чтобы сохранить изначальное влияния «Девяти сестёр» нетронутыми. Ложа была воссоздана под своим первоначальным названием в 1805 году, прекратила функционировать в 1829—1836, и была окончательно закрыта в 1848 году. Её последующими «досточтимыми мастерами» первого десятилетия были: Бенджамин Франклин (1779—1781), маркиз де Ла Саль (1781—1783), Милли (1783—1784), Чарльз Депати (1784), Эли де Бомон (1784—1785), и Клод Пасторе (1788—1789)[4][1].

Американцы

В 1778 году Вольтер стал членом ложи, Бенджамин Франклин и Джон Пол Джонс также были приняты в этом же году. Бенджамин Франклин стал досточтимым мастером ложи в 1779 году, и был переизбран на эту же должность в 1780 году. Когда Франклин, после долгого и значительного пребывания в Европе, вернулся в Америку для участия в написании Конституции США, Томас Джефферсон занял пост американского посланника[5].

Жан-Антуан Гудон, член «Девяти сестёр», добавил мраморный бюст Джефферсона в своё собрание работ, в которое вошли бюсты Франклина и генерала Лафайетта. Джефферсон убедил Гудона, чтобы тот сделал знаменитую статую Джорджа Вашингтона, для чего Гудон ездил в Америку в 1785 году[5].

Хотя Джефферсон остался в Париже, в «Maison des Feuillants», он оставался в дружеских отношениях с Жан-Франсуа Мармонтелем «пожизненным генеральным секретарём» Парижской академии наук, и ещё одним членом ложи «Девяти сестёр». В то же время Джефферсон дружил с Джоном Адамсом[5].

В «Заметках об истории якобинства» (фр. Mémoires pour servir à l’Histoire du Jacobinisme), аббат Баррюэль, относит членство ключевых фигур французской революции к ложе «Девяти сестёр», таких как Бриссо и Дантон[6][7]. Баррюэль утверждал, что Бриссо являлся членом ложи «Девять сестёр», хотя Бриссо писал, что он был посвящён в немецкой ложе, и никогда не был активным масоном.

Члены ложи

Напишите отзыв о статье "Les Neuf Sœurs"

Примечания

  1. 1 2 Roger C. Hahn, The anatomy of a scientific institution: 1666—1803, the Paris Academy of Sciences (Berkeley : University of California Press, 1971)
  2. Louis Amiable, Une loge maçonnique d’avant 1789, la loge des Neuf Sœurs (Les Editions Maçonnique de France, Paris 1989)
  3. J.A.C. Sykes France in 1802 (William Heinemann, London 1906)
  4. 1 2 Daniel Ligou, ed. Dictionnaire de la franc-maçonnerie (Paris : Presses Universitaires de France, 1987)
  5. 1 2 3 Howard C. Rice, Jr., Thomas Jefferson’s Paris (Princeton : Princeton University Press, 1976)
  6. [freemasonry.bcy.ca/texts/robison-barruel.html#neuf аббат Баррюэль]
  7. De La Valette-Mombrun, Maine de Biran (1766—1824) (Paris 1914)

Ссылки

  • [www.lesneufsoeurs.net/ Les Neuf Sœurs (French and English)]
  • [freemasonry.bcy.ca/texts/nine.html Les Neuf Sœurs (English)]

Отрывок, характеризующий Les Neuf Sœurs

– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“