Lingua catolica

Lengua Católica (исп. язык католический) — проект международного искусственного языка, предложенный в 1890 году чилийским морским врачом Альбертом Липтеем (Alberto Liptay). «Католический» в названии языка означает, прежде всего, «всеобщий» (от значения древнегреческого слова «καθολικός»).

В начале 1890-х Липтей публикует свою работу сначала на испанском — «La lengua católica ó sea proyecto de un idioma internacional sin construccion gramatical» [books.google.com/books?id=pF_5cQAACAAJ&dq=La+lengua+cat%C3%B3lica+%C3%B3+sea+proyecto+de+un+idioma+internacional&hl=ru&ei=xB7HTawgxpQ6g4S19wE&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCoQ6AEwAA] (название можно перевести как «Всеобщий язык или проект международного языка без грамматических конструкций»), а позже на [books.google.com/books?id=i4o6PQAACAAJ&dq=inauthor:%22Alberto+Liptay%22&hl=ru&ei=DiDHTdTsKYGbOsfN4e0B&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=10&ved=0CFUQ6AEwCQ французском] (1892) и [books.google.com/books?id=hkaEfSOG_XUC&dq=Eine+Gemeinsprache+der+Kulturv%C3%B6lker&hl=ru&ei=PiTHTZuZJ82ZOq_olO0B&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCwQ6AEwAA немецком] языках (немецкое издание вышло в Лейпциге под названием «Eine Gemeinsprache der Kulturvölker» — «Общий язык культурных народов»).

В этой работе Липтей даёт как критический разбор некоторых предшествующих языковых проектов (С. Булич в статье ЭСБЕ оценивает его как остроумный, но совсем не научный), так и набросок нового международного языка, намечая лишь в общих чертах его словарь и грамматику, и обещая его полную разработку в будущем.

При этом Липтей провозглашает девиз «единственная оригинальность этого проекта заключается в отсутствии всякой оригинальности» и заявляет об отказе от намерения изобретать язык, пытаясь вместо этого показать, что международный язык уже есть — за счёт существования десятков тысяч общих и почти идентичных слов в английском, французском, немецком, испанском, итальянском языках и латыни (от которой все они в значительной степени произошли).

Проект Липтея был довольно высоко оценен современниками. Так, С. Булич, рассмотрев в статье ЭСБЕ «Всемирный или международный язык» наряду с ним несколько других языковых проектов того времени (волапюк, пасилингва, эсперанто, космос), признал Lengua Católica «наиболее удачной из всех существующих попыток всеобщего языка», сославшись при этом также на мнение известного английского учёного Макса Мюллера.

Однако в дальнейшем этот язык, в отличие от эсперанто, распространения не получил.

Литература

• С. Булич. Всемирный или международный язык // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• [books.google.com/books?id=l9qBJCMjfNcC&pg=PA22&dq=%22Lengua+catolica%22+Liptay&hl=ru&ei=MxfHTYOtGoKDOr6ciO0B&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=5&ved=0CEwQ6AEwBA. Esperanto. The New York Times Saturday Review of books. 11 июля 1903 г.] // В книге «Esperanto in The New York Times (1887 - 1922), стр. 22.

Отрывок, характеризующий Lingua catolica

Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.