Live! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962

Об альбоме Джерри Ли Льюиса со схожим названием см. en:Live at the Star Club, Hamburg.

</td></tr>

Live! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962
концертный альбом The Beatles
Дата выпуска	8 апреля 1977
Записан	конец декабря 1962, Star-Club, Гамбург, Германия
Жанр	рок-н-ролл
Длительность	60:01
Продюсер	Larry Grossberg
Лейбл	Lingasong / Bellaphon Records
Профессиональные рецензии
Allmusic Robert Christgau B−
Хронология The Beatles
The Beatles at the Hollywood Bowl (1977) Live! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962 (1977) Love Songs (1977)

К:Альбомы 1977 годаLive! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962Live! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962

Live! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962 (с англ. — «Вживую! в Стар-клубе в Гамбурге, Германия; 1962») − двойной альбом, представляющий выступления группы The Beatles в конце декабря 1962 года в Star-Club (рус. клуб Звезда) в ходе их последнего приезда в Гамбург до периода всемирной славы и «битломании» (см.). Альбом был издан в 1977 году в двух различных версиях, включающих в общей сложности 30 песен The Beatles.

Выступления были записаны на бытовой катушечный магнитофон, через один микрофон — результатом чего явилось низкое качество записи. Тэд «Кингсайз» Тейлор (англ. Ted "Kingsize" Taylor, вокалист и гитарист ливерпульской группы «Kingsize Taylor and the Dominoes», в то время также работавшей в Гамбурге, — прозванный «Королевский размер» за свой рост в 6 футов 5 дюймов — около 195 см), по чьей просьбе и были сделаны эти записи в декабре 1962 года, начал интересоваться, кому можно продать записи, в 1973 году. Плёнки в конечном итоге купил Пол Мёрфи (англ. Paul Murphy) из звукозаписывающей компании Buk Records (создавший затем лейбл Lingasong Records специально для производства и продажи этого альбома), и записи были подвергнуты тщательной обработке для улучшения звука, предшествовавшей выпуску альбома в 1977.

Несмотря на то, что низкое качество звучания ограничивает его коммерческую привлекательность, альбом дает представление о том, как группа играла в период после того, как к ней присоединился Ринго Старр, но до начала битломании. Бывшие участники The Beatles безуспешно пытались блокировать выпуск первого издания альбома; записи многократно переиздавались во многих форматах вплоть до 1998 года, когда The Beatles все же приобрели исключительные права на них.

История

Место действия

(См. также: в русскоязычной статье Википедии о The Beatles — раздел Гамбург (1960—1961); в англоязычной Википедии — статью англ. The Beatles in Hamburg)

За время своих пяти периодов пребывания в Гамбурге за время с 1960 до 1962 The Beatles наработали опыт работы в выступлениях перед публикой и повысили свою репутацию. Барабанщик Пит Бест присоединился к группе в августе 1960 года для участия в их первой поездке в Гамбург, где они играли 48 ночей в клубе «Индра» (англ. Indra Club), а затем 58 ночей в клубе «Кайзеркеллер» (англ. Kaiserkeller). The Beatles снова приехали в Гамбург в апреле 1961, чтобы играть в течение трех месяцев в клубе «Топ Тэн» (англ. Top Ten).

Новое место для выступлений в Гамбурге, Star-Club, открылся 13 апреля 1962, и The Beatles играли там по контракту в течение семи недель. The Beatles вновь приезжали в Гамбург в ноябре и декабре 1962 (их четвёртая и пятая поездки туда), для выступлений в Star-Club по договору, подписанному ими за несколько месяцев до того. Но, в отличие от их предыдущих трех приездов в Гамбург, барабанщиком уже стал Ринго Старр, заменивший Пита Беста в группе в августе 1962. На последние две недели выступлений, начинавшиеся 18 декабря 1962, The Beatles уже не очень хотели приезжать, поскольку начала возрастать их популярность в Великобритании и только что их сингл с песней «Love Me Do» впервые попал в британские чарты.

Как делалась запись

Фрагменты последних выступлений The Beatles в Гамбурге были записаны менеджером сцены (англ. stage manager) Эдрианом Барбером (англ. Adrian Barber) для Тэда «Kingsize» Тэйлора. Барбер использовал домашний катушечный магнитофон «Grundig» со скоростью записи 3¾ дюйма в секунду (9,5 см/сек), записывал через один микрофон, расположенный на переднем краю сцены. Тэйлор, лидер ливерпульской группы The Dominoes (которая в то же время выступала в этом же клубе), рассказывал, что Джон Леннон словесно передал ему, что группа согласна, чтобы была сделана запись, в обмен на то, что Тэйлор во время их выступления будет обеспечивать им пиво.

Пленки первоначально были описаны (described) как записанные весной 1962, в качестве пробы перед подписанием The Beatles в июне 1962 контракта с лейблом Parlophone. Однако, аранжировки песен и диалоги в записях указывают на конец декабря 1962, и дата записи 31 декабря 1962 (последний день группы в Гамбурге) многократно цитировалась. Позднее исследователи предположили, что запись на пленках делалась в течение нескольких дней в последнюю неделю декабря; Аллан Уильямс (англ. Allan Williams; агент The Beatles в то время; глава из его книги) вспоминал, что все записи (продолжительностью около трех часов) были сделаны за три или четыре раза между Рождеством и Новым Годом.

На пленках записано исполнение The Beatles как минимум 33 различных песен, а также несколько повторов. На альбоме из этих записей было выпущено 30 песен, только две из них написаны дуэтом Леннон-Маккартни. Прочие являются кавер-версиями, 17 из которых в дальнейшем также исполнялись The Beatles и вошли в их студийные альбомы или в альбом-компиляцию их выступлений на BBC Live at the BBC. Аранжировки песен совпадают с версиями, записанными позднее, хотя менее «изысканные», однако есть несколько случаев явных различий. Например, в песне «Mr. Moonlight» гораздо более быстрый темп, перебивка (брейк, англ. break) в гитарных партиях, а также намеренное изменение в словах, где Леннон поет, что он на своем «носу» (англ. nose), а не — как в оригинале — на «коленях» (англ. knees). В описании «Roll Over Beethoven» отмечено: «никогда ещё не игралось на более бешеной скорости» (англ. «never taken at a more breakneck pace»).

Оборудование и методика, использованные для записи, привели в результате к тому, что запись получилась исключительно низкого качества. Голоса вокалистов, даже в лучших случаях, звучат «как-то приглушенно и далеко» (англ. somewhat muffled and distant). В нескольких песнях записи звучат настолько нечетко, что в ранних изданиях было неверно указано, кто именно поет эту песню и какая именно песня исполнялась. Между песнями слышны диалоги The Beatles, в том числе и реплики, адресованные публике (как на английском, так и на немецком), а также между собой. Стиль разговоров непочтительный и временами дерзкий для сценических выступлений — что вскоре изменится под влиянием их менеджера Брайана Эпстайна.

Попытки продать записи

Тэйлор рассказывал, что он предложил Эпстайну приобрести записи в середине 1960-х, но Эпстайн не оценил их коммерческой привлекательности и предложил Тэйлору только 20 фунтов стерлингов. Тейлор говорил, что он держал пленки дома, практически забыв о них до 1973 года, когда он все же решил исследовать возможность продать их. Уильямс ссылается на другой рассказ Тэйлора, о том, что когда Тэйлор вернулся в Ливерпуль, он работал со звукорежиссером над редактированием записей с мыслью о возможности издать их как альбом. Этот проект так и не был завершен, и звукорежиссёр позже переехал, а пленки остались среди многого другого имущества в офисе. В 1972 году Уильямс, Тэйлор и звукорежиссёр получили доступ в заброшенный офис и извлекли эти пленки «из груды щебня на полу» (англ. «from beneath a pile of rubble on the floor»).

Когда о существовании пленок с записями было впервые публично сообщено в июле 1973 года, Уильямс планировал запросить за них у Apple как минимум 100 тысяч фунтов стерлингов. Уильямс рассказывал, что позднее он встретился с Джорджем Харрисоном и Ринго Старром, чтобы предложить им пленки за 5 тысяч фунтов, но они отказались, ссылаясь на свои тогдашние финансовые трудности. Тогда Уильямс и Тэйлор объединились с Полом Мёрфи, главой компании Buk Records, чтобы издать записи.

Издание

Мёрфи в конце концов купил пленки сам и организовал новую компанию, Lingasong, специально для этого проекта. Он продал права на продажу по всему миру компании Double H Licensing, которая вложила более 100 тысяч долларов в сложную аудиообработку и микширование песен, проделанную под руководством Ларри Гросберга (англ. Larry Grossberg). Порядок следования песен был изменен, некоторые песни были отредактированы, чтобы обойти дефектные участки на пленках или «подретушировать» неполноценную запись.

После безуспешных попыток The Beatles блокировать издание записей, альбом Live! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962, включающий 26 песен, был издан Lingasong. Альбом впервые появился в Германии в апреле 1977 года при сотрудничестве с компанией Bellaphon Records, а через месяц был издан в Великобритании. На версии альбома, выпущенной в США в июне 1977 года (совместно с Atlantic Records), четыре песни были убраны и заменены четырьмя другими, которые также были в числе записанных на пленках.

Переиздания

За два последующих десятилетия лицензии на издание записей приобрело несколько компаний, в результате чего вышло несколько изданий альбома с различным набором песен на них. В 1979 году звукозаписывающая компания en:Pickwick Records произвела некоторую дополнительную аудиообработку и эквализацию песен с версии Lingasong для США, а затем выпустила их как двойной альбом под названием First Live Recordings; в альбом была также включена песня «Hully Gully», исполнение которой ошибочно было приписано The Beatles,, но которая в действительности была исполнена группой «en:Cliff Bennett and the Rebel Rousers», также выступавшей тогда в Star-Club. В 1981 году компания Audio Fidelity Enterprises выпустила в Великобритании Historic Sessions (рус. Исторические сессии звукозаписи) — первый набор синглов со всеми тридцатью песнями, записанными в Star-Club и изданными на разных версиях альбома. Ещё несколько песен с пленок из Star-Club, остававшихся неизданными, появлялись на бутлег-сборниках The Beatles (см. англ. Beatles bootleg) от года к году.

Выпуск записей на двух CD-дисках гигантом индустрии Sony Music вызвал новый интерес The Beatles (которые были представлены Полом Маккартни, Харрисоном, Старром и Йоко Оно) в юридическом аспекте. Sony также выпустила версию специально для их клуба «Columbia House music club» — но Sony отозвала названия (withdrew the titles) в 1992, поскольку был подан судебный иск (lawsuit was progressing). Выпуск оригинальной версии Lingasong на CD в 1996 вызвало новый судебный иск со стороны The Beatles; процесс завершился в 1998 в пользу The Beatles, которым были предоставлены права на пленки и исключительные права на их использование. Харрисон появился в суде лично для дачи показаний по делу, и его свидетельство было приведено в качестве важного фактора в решении суда. Харрисон характеризовал утверждение о том, что Леннон дал разрешение Тэйлору на запись, как «бред» (англ. «a load of rubbish») и добавил: «То, что один пьяный записал нескольких других пьяных, — нельзя назвать бизнес-соглашением.» (англ. «One drunken person recording another bunch of drunks does not constitute business deals.»)

Отзывы

Альбом имел ограниченный коммерческий успех, достигнув в пике 111-го места за 7 недель нахождения в американском чарте альбомов Billboard 200. В оценках альбома часто низкое качество звука уравновешивалось исторической важностью его в понимании первых этапов в деятельности The Beatles. Обозреватель журнала Rolling Stone Джон Свенсон (англ. John Swenson) назвал альбом «плохо записанным, но увлекательным» (англ. poorly recorded but fascinating) и добавлял, что он показывает The Beatles как «сырых, но исключительно мощных» (англ. raw but extremely powerful). Allmusic, комментируя переиздание, писал: «Результаты записи был очень низкокачественными — так что несмотря на дальнейший гигантский успех The Beatles, Тэйлору понадобилось 15 лет, чтобы найти кого-то настолько жадного и бесстыдного, чтобы издать это как альбом». Q Magazine отзывался об альбоме как об «имеющем исторический интерес» и отмечал: «Шоу выглядит как бунт, но звук сам по себе просто ужасен — как чертовски большая вечеринка по соседству». Джордж Харрисон дал оценку записям: «Записи в Star-Club были наиболее мерзкими из всех, сделанными нами под названием The Beatles».

Список композиций

Версия Германия/Великобритания

(Bellaphon BLS5560/Lingasong LNL1)

Сторона 1
№	Название	Автор	Длительность
1.	«Introduction / I Saw Her Standing There»	Леннон-Маккартни	0:34 / 2:22
2.	«Roll Over Beethoven»	Чак Берри	2:15
3.	«Hippy Hippy Shake»	Chan Romero	1:42
4.	«Sweet Little Sixteen»	Берри	2:45
5.	«Lend Me Your Comb»	Kay Twomey, Fred Wise, Ben Weisman	1:44
6.	«Your Feet's Too Big»	Ada Benson, Fred Fisher	2:18

Сторона 2
№	Название	Автор	Длительность
7.	«Twist and Shout»	Phil Medley, Bert Russell	2:03
8.	«Mr. Moonlight»	Рой Ли Джонсон	2:06
9.	«A Taste of Honey»	Bobby Scott, Ric Marlow	1:45
10.	«Bésame Mucho»	Consuelo Velázquez, Sunny Skylar	2:36
11.	«Reminiscing»	King Curtis	1:41
12.	«Kansas City/Hey, Hey, Hey, Hey»	Джерри Лейбер и Майк Столлер, Ричард Пенниман	2:09

Сторона 3
№	Название	Автор	Примечания	Длительность
13.	«Nothin’ Shakin’ (But the Leaves on the Trees)»	Eddie Fontaine, Cirino Colacrai, Diane Lampert, John Gluck		1:15
14.	«To Know Her Is to Love Her»	Фил Спектор		3:02
15.	«Little Queenie»	Чак Берри		3:51
16.	«Falling in Love Again (Can't Help It)»	Frederick Hollander, Sammy Lerner		1:57
17.	«Ask Me Why»	Леннон - Маккартни		2:26
18.	«Be-Bop-A-Lula»	Джин Винсент, Билл Дэвис	приглашенный ведущий вокалист (Guest lead vocal) - Фред Фэшер (Fred Fascher), официант (waiter) Star-Club.	2:29
19.	«Hallelujah I Love Her So»	Рэй Чарльз	приглашенный ведущий вокалист (Guest lead vocal) — Хорст Фэшер (Horst Fascher), менеджер Star-Club.	2:10

Сторона 4
№	Название	Автор	Примечания	Длительность
20.	«Red Sails in the Sunset»	Jimmy Kennedy, Hugh Williams		2:00
21.	«Everybody's Trying to Be My Baby»	Карл Перкинс		2:25
22.	«Matchbox»	Карл Перкинс		2:35
23.	«I’m Talking About You»	Чак Берри		1:48
24.	«Shimmy Like Kate»	Armand Piron, Fred Smith, Cliff Goldsmith	Основана на аранжировке группы The Olympics' песни «I Wish I Could Shimmy Like My Sister Kate»; иногда идентифицируется неправильно как «Shimmy Shimmy» или «Shimmy Shake»	2:17
25.	«Long Tall Sally»	Энотрис Джонсон, Robert Blackwell, Ричард Пенниман		1:45
26.	«I Remember You»	Джонни Мёрсер, Victor Schertzinger		1:54

Версия США

(Lingasong/Atlantic LS-2-7001)

В версию США включены все вышеуказанные треки за исключением «I Saw Her Standing There», «Twist and Shout», «Reminiscing» и «Ask Me Why», и заменены четыре песни:

Сторона 4
№	Название	Автор	Длительность
1.	«Introduction/ I’m Gonna Sit Right Down and Cry (Over You)»	Joe Thomas, Howard Biggs	3:04
7.	«Where Have You Been All My Life?»	Barry Mann, Cynthia Weil	1:55
11.	«Till There Was You»	Meredith Willson	1:59
17.	«Sheila»	Tommy Roe	1:56

Участники записи

• Джордж Харрисон — соло-гитара; harmony и бэк-вокал; ведущий вокал на треках 2, 11, 13, 21, US17.
• Джон Леннон — ритм-гитара; harmony и бэк-вокал; губная гармошка на треке 26; ведущий вокал на треках 4, 5 (совместно), 7, 8, 14, 17, 22, 23, 24, US1, US7.
• Пол Маккартни — бас-гитара; harmony и бэк-вокал; ведущий вокал на треках 1, 3, 5 (совместно), 6, 9, 10, 12, 15, 16, 20, 25, 26, US11.
• Ринго Старр — барабаны.

Ссылки

• Badman Keith. The Beatles: Off the Record Volume 2. — Omnibus Press, 2003. — P. 108–109. — ISBN 0711991995.
• Lewisohn Mark. The Complete Beatles Chronicle. — Hamlyn, 2000. — ISBN 0-600-60033-5.
• Unterberger Richie. The Unreleased Beatles: Music & Film. — Hal Leonard Corporation, 2006. — P. 37–42. — ISBN 0879308923.
• Weiner Allen J. The Beatles: The Ultimate Recording Guide. — Facts on File, 1992. — ISBN 0-8160-2511-8.
• The Man Who Gave The Beatles Away. — Macmillan Publishing, 1975. — ISBN 0-02-629050-2.
• Winn John C. Way Beyond Compare: The Beatles' Recorded Legacy, 1957-1965. — Random House, 2008. — P. 20–23. — ISBN 0307451577.

См. также

• [www.jpgr.co.uk/bls5560.html JPGR: The Beatles Complete U.K. Discography: Live at the Star Club]
• [www.beatlesource.com/bs/to-starclub.html TheBeatleSource: The Star Club Tapes]
• [www.starclub-germany.com Website with Photos from the Hamburger Star-Club]

The Beatles

Отрывок, характеризующий Live! at the Star-Club in Hamburg, Germany; 1962

Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».
Седьмые – были лица, которые всегда есть, в особенности при молодых государях, и которых особенно много было при императоре Александре, – лица генералов и флигель адъютантов, страстно преданные государю не как императору, но как человека обожающие его искренно и бескорыстно, как его обожал Ростов в 1805 м году, и видящие в нем не только все добродетели, но и все качества человеческие. Эти лица хотя и восхищались скромностью государя, отказывавшегося от командования войсками, но осуждали эту излишнюю скромность и желали только одного и настаивали на том, чтобы обожаемый государь, оставив излишнее недоверие к себе, объявил открыто, что он становится во главе войска, составил бы при себе штаб квартиру главнокомандующего и, советуясь, где нужно, с опытными теоретиками и практиками, сам бы вел свои войска, которых одно это довело бы до высшего состояния воодушевления.
Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.