Lufttransport

Lufttransport

ИАТА L5 ИКАО LTR Позывной LUFT TRANSPORT
Дата основания	1971
Базовые аэропорты	МА Тромсё
Основные направления	Лонгйир Ню-Олесунн Свеагрува Будё Верёй
Размер флота	24
Пунктов назначения	5
Штаб-квартира	Тромсё
Руководство	Stig Næsh (CEO)
Сайт	[www.lufttransport.no/ ttransport.no]

К:Авиакомпании, основанные в 1971 году

Lufttransport (воздушный транспорт -норв.; читается «Люфттранспорт) — небольшая норвежская авиакомпания, являющаяся крупнейшим оператором воздушной скорой помощи в странах Северной Европы. Люфттранспорт специализируется на оказании услуг воздушной скорой помощи, проведении спасательных операций, береговой охраны, доставку лоцманов на крупнотоннажные суда заходящие в территориальные воды Норвегии. Компания осуществляет также перевозку пассажиров и грузов по территории архипелага Шпицберген.

Воздушный флот авиакомпании Lufttransport

Фото	<center>Тип самолёта	<center>Самолётов в эксплуатации
<center>	<center>Dornier Do 228	<center>2
<center>	<center>Beechcraft Super King Air	<center>11
<center>	<center>Agusta A.109Е	<center>2
<center>	<center>Aérospatiale AS.365N3 Dauphin	<center>2
<center>	<center>AgustaWestland AW139	<center>5
<center>	<center>Eurocopter AS332 Super Puma	<center>2
	<center>Всего	<center>27

Авиакомпания «Lufttransport» имеет самолёты Beech King Air B200 экстренных служб, постоянно расположенные в следующих аэропортах:

• Киркенес
• Альта
• Будё
• Брённёйсунн
• Осло
• Тромсё
• Олесунн

а также вертолёты AgustaWestland AW139 экстренных служб, постоянно расположенные в следующих госпиталях:

• Госпиталь города Брённёйсунн
• Госпиталь города Олесунн
• Северо-Норвежский Университетский Госпиталь Тромсё

Самолёты Dornier Do 228 используются для полётов на архипелаге Шпицберген по маршрутам Лонгйир — Ню-Олесунн и Лонгйир — Свеагрува и береговой охраны. 2 вертолета Eurocopter AS332 Super Puma на архипелаге Шпицберген с 1 марта 2014 года для обеспечения работы экстренных служб.

Отрывок, характеризующий Lufttransport

В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.