M. Welte & Söhne

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фирма М. Welte & Söhne (рус. М. Вельте и Сыновья) — была известным и значительным производителем самоиграющих механических музыкальных инструментов.

Фирма была основана в шварцвальдском городке Фёренбахе, в 1832 году Михаэлем Вельте (1807, Форенбахе — 1880, Фрайбург-Брайсгау).

Фирма производила с 1832 по 1932 годы высококачественные самоиграющие механические музыкальные инструменты. С 1832 года по примерно 1845 год фирма была известна под именем Gebrüder Welte, потом — Michael Welte, с 1912 по 1936 год фирма называлась М. Welte & Söhne GmbH, позже — OHG.



История изобретения

Сначала Михаэль Вельте создавал часы с музыкальным механизмом, которые постепенно становились все более массивными и совершенными. Его музыкальные машины вскоре прославились своим высочайшим музыкальным качеством. Солидная часть продукции фирмы поставлялась в Россию, но также и во Францию, Англию и Соединенные Штаты Америки. Вскоре он сосредоточился на производстве и совершенствовании музыкальных механизмов.

В 1845 году Михаэль Вельте получил заказ от господина Штратца из Одессы на изготовление инструмента. Это и был первый Оркестрион фирмы Welte, который был призван воспроизводить все голоса оркестра и обладал около 1100 трубками. После трёхлетнего процесса постройки оркестрион был представлен восхищённой публике, которая собралась в парковом павильоне Музыкального общества города Карлсруэ, а затем — во Франкфурт-на-Майне, где в то время проходило Всенемецкое Национальное Собрание. В 1856 году, по заказу двора Великого герцога Фридриха Баденского, Вельте начал изготовление инструмента, работа над которым продолжалась 33 месяца. Великий герцог отправил этот инструмент в 1862 году на Всемирную промышленную и художественную выставку в Лондоне («London International Exhibition on Industry and Art»), где уникальный инструмент стал одним из самых притягательных аттракционов для публики. Оркестрион Михаэля Вельте получил почётную медаль Всемирной выставки. В 1865 году трое сыновей Михаэля Вельте стали совладельцами фирмы отца.

Старший сын — Эмиль Вельте (1841, Фёренбах — 1923, Норвик, Коннектикут) — уехал в Нью-Йорк, где он основал филиал фирмы M. Welte & Söhne. Бертольд Вельте (1843, Фёренбах — 1918, Фрайбург) взял на себя руководство фирмой, а его брат Михаэль Вельте (1846, Фёренбах — 1920, Фрайбург) работал в качестве техника.

В 1872 году фирма переехала из захолустного Фёренбаха во Фрайбург и расположилась в промышленном районе Штюлингер у Главного вокзала. Большим шагом вперёд в совершенствовании инструментов стало изобретение управляющего механизма, состоящего из пробитых бумажных лент, которые использовались до того в качестве замены быстро изнашивающихся валиков, снабженных штифтами. В 1883 году Эмиль Вельте запатентовал его производство. Благодаря этому фирма Welte стала ведущей на рынке. Вскоре все ледовые и роликовые катки в Соединенных Штатах были озвучены с помощью музыкальных инструментов фирмы Welte, оркестрионы Welte звучали также в европейских королевских домах и во дворце султана Суматры. В 1890 году совладельцами фирмы Welte стали сын Бертольда Вельте Эдвин (1876, Фрайбург — 1958, там же) и муж его сестры Карл Бокиш (1874, Штенберг — 1952, Фрайбург). Благодаря постоянному развитию системы автоматического воспроизведения на основе запрограммированных носителей, фирма стала всемирно известной. В 1904 году процесс воспроизведения музыкальных произведений на механических пианино фирмы Welte был запатентован. Вскоре эти инструменты появились на рынке под названием «Механическое пианино фирмы Welte-Mignon». В качестве звуконосителя в этом инструменте использовались пробитые бумажные ленты, которые получили название «нотных катушек» или «фортепьянных катушек». Это изобретение явилось результатом совместной работы Эдвина Вельте и Карла Бокиша.

Таким образом стало возможным воссоздание музыкального произведения, однажды сыгранного пианистом, со всеми лишь ему присущими особенностями стиля и манеры. Это чудо техники было тогда настоящей сенсацией. Немногие из сохранившихся инструментов демонстрируют и в наши дни удивительную органичность воспроизведения этих записей. С 1912 года появилась новая система механического органа, названная «Welte-Philharmonie-Orgel».

В 1912 году в Нью-Йорке было создано акционерное общество «M. Welte & Sons., Inc.», а также начато строительство фабричного комплекса в Покепси (штат Нью-Йорк).

Утрата американского филиала фирмы во время Первой мировой войны нанесла ощутимый удар. С появлением новейших изобретений, таких как радио и электрические проигрыватели, предприятие, изготовляющее сложные инструменты, оказалось к 1926 году на грани разорения. Во всем мире эта отрасль пришла в упадок. Попытка поправить положение производством «кино-органов» или «радио-органов» была обречена на неуспех, так как в этот момент появилось звуковое кино. Заказы на «кино-органы» были отозваны назад. К этому времени относится Welte — Радио-орган, сохранившейся с 1930 года на Северо-германском радио, в Большом зале передач в эфир.

Инфляция в Германии и мировой экономический кризис ускорили конец фирмы. В 1932 году фирмы ещё сумела избежать банкротства, но Эдвин Вельте покинул свой пост. Фирма сократила персонал и объём производства, и под руководством Карла Бокиша производила в дальнейшем только специальные органы для церквей. В этом же году в руководстве фирмой начал принимать участие его сын — Карл Бокиш-младший (1899—1945).

Последним проектом Welte-клана, который, благодаря своей изобретательности, просуществовал на рынке на протяжении более 100 лет, стал свето-звуковой орган, управляемый электрическим образом фотоэлементами. Один из таких органов был представлен в Берлинской филармонии в 1936 году. Это был первый в своём роде электрический музыкальный инструмент, в котором использовались отобранные образцы звуков для воспроизведения нот. Дальнейшее производство в сотрудничестве с фирмой «Телефункен» было заблокировано национал-социалистическим правительством, так как Эдвин Вельте был женат на еврейке.

В 1944 году производственный комплекс фирмы Welte был уничтожен в результате бомбёжки. После смерти Карла Бокиша в 1952 году предприятие окончательно остановило производство, просуществовав более 120 лет. Только мемориальная доска на жилом доме по Лехенер, стр. 11, напоминает сейчас о когда-то всемирно известной фирме.

Источники

  • Gerhard Dangel und Hans-W. Schmitz: Welte-Mignon-Reproduktionen / Welte-Mignon Reproductions. Gesamtkatalog der Aufnahmen für das Welte-Mignon Reproduktions-Piano 1905—1932 / Complete Library Of Recordings For The Welte-Mignon Reproducing Piano 1905—1932. Stuttgart 2006. ISBN 3-00-017110-X
  • Automatische Musikinstrumente aus Freiburg in die Welt — 100 Jahre Welte-Mignon: Augustinermuseum, Ausstellung vom 17. September 2005 bis 8. Januar 2006. Mit Beitr. von Durward Rowland Center, Gerhard Dangel, … [Red.: Gerhard Dangel]. Freiburg : Augustinermuseum, 2005.
  • Herbert Jüttemann: Orchestrien aus dem Schwarzwald: Instrumente, Firmen und Fertigungsprogramme. Bergkirchen: PVMedien, Ed. Bochinsky 2004. (Fachbuchreihe «Das Musikinstrument»; 88) ISBN 3-932275-84-5
  • Peter Hagmann: Das Welte-Mignon-Klavier, die Welte-Philharmonie-Orgel und die Anfänge der Reproduktion von Musik. Bern: Lang, 1984. [www.freidok.uni-freiburg.de/volltexte/608/ Online-Version Universitätsbibliothek Freiburg im Breisgau 2002]
  • Gerhard Dangel-Reese: Geschichte der Firma M. Welte & Söhne Freiburg i. B. und New York. Freiburg: Augustinermuseum 1991.


Напишите отзыв о статье "M. Welte & Söhne"

Отрывок, характеризующий M. Welte & Söhne

Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.