MI5

Поделись знанием:
(перенаправлено с «MI-5»)
Перейти к: навигация, поиск
Служба безопасности (MI5)
Security Service MI5
Страна

Великобритания Великобритания

Создана

1909 год

Юрисдикция

Кабинет министров Великобритании

Штаб-квартира

Темз-хаус, Лондон

Бюджет

засекречено

Средняя численность

3 800

Руководство

Эндрю Паркер, генеральный директор

Сайт
[www.mi5.gov.uk/ www.mi5.gov.uk]

MI5 (МИ5); (англ. Military Intelligence), официально Служба безопасности (англ. Security Service) — государственное ведомство британской контрразведки, осуществляющее свою деятельность в соответствии с полномочиями, предоставленными «Законом о службе безопасности 1989 года» министру внутренних дел Соединённого Королевства, но не входящее в структуру Министерства внутренних дел. С 1995 года расположено в Темз-хаусе в Лондоне. Входит в структуру Объединённого разведывательного комитета. В обязанности МИ5 входит защита национальной безопасности Соединённого Королевства от скрыто организуемых угроз. Такие угрозы включают: терроризм, шпионаж и распространение оружия массового уничтожения. Кроме того, МИ5 предоставляет консультации в сфере безопасности целому ряду других организаций и помогает им снизить уязвимость для возможных угроз, в частности, являясь неотъемлемой частью Объединённого разведывательного комитета.





История

Учреждена в начале 20 века на волне антигерманских настроений, подогревавшихся в то время в английском обществе при поддержке правящей элиты Британской империи — в рамках подготовки к Первой Мировой войне[1].

В октябре 1909 года, следуя рекомендации Комитета имперской безопасности, в которой указывалось на опасность немецкого шпионажа для британских портов, капитан Южно-стаффордширского полка Вернон Келл и капитан королевского флота Джордж Мэнсфилд Смит-Камминг[en] вместе создали бюро Секретной службы.

Получив дополнительный запрос от Адмиралтейства о новых немецких кораблях, Келл и Каммингс решили разделить работу. В результате «Кей» стал отвечать за контрразведку (будущую MI5), а «Си» — за шпионаж (MI6).

С 1909 года до начала Первой мировой войны бюро Секретной службы выявило более чем 30 шпионов, входящих в сеть немецкой разведслужбы. В это время бюро состояло всего из 10 человек, включая Келла. В начале войны бюро было переподчинено военному кабинету. В январе 1916 года бюро стало частью нового директората военной разведки и получило наименование MI5.

Во время войны функции MI5 были расширены, и теперь они включали координацию политики правительства в отношении союзников, вопросы безопасности и прочее. MI5 также начало заниматься контрразведкой по всей Европе. К концу войны, во время которой были пойманы 35 шпионов, штат MI5 состоял уже примерно из 850 сотрудников.

После революции 1917 года в России работа MI5 стала включать предупреждение коммунистической угрозы и саботажа в армии. Эти угрозы получили дополнительный резонанс в середине 1920-х годов, после публикации «письма Зиновьева», в котором Коминтерн назначался ответственным за поддержку британской коммунистической партии, которая должна заниматься саботажем внутри Империи. Это письмо вызвало фурор. Расследование, проведённое недавно историками Форин-офис, показало:

Разведка царской России была отлично организована. Вполне возможно, что её агентура использовалась белыми для того, чтобы сфабриковать документ, который разрушал англо-советские связи и должен был привести к краху лейбористское правительство…[2]

15 октября 1931 года формальная ответственность за предупреждение угроз национальной безопасности Соединённого Королевства в части борьбы с ирландскими террористами и анархистами также была возложена на MI5. Эта дата считается днем создания «Секретной службы». Это название заменило «MI5» в обиходе.

После прихода Гитлера к власти новая служба должна была бороться с новой угрозой фашизма. В начале 1939 года Служба насчитывала только 30 офицеров, а её отдел наблюдения состоял всего из шести человек. Вскоре после начала Второй мировой войны Секретная служба переехала в здание тюрьмы «Уормвуд скрабс», однако в конце 1940 года большая часть аппарата Службы была эвакуирована в Бленхейм Пэлас. В сентябре 1940 года большая часть архивов Службы сгорела в результате немецких бомбежек. К началу войны Служба была плохо подготовлена к возросшим угрозам. В начале 1941 года Дэвид Петри был назначен первым генеральным директором Секретной службы. Новый начальник начал с коренной перестройки всей организации Службы.

Впрочем, это не помешало службе успешно справляться с задачами контрразведки. После захвата в 1945 году архивов немецкой разведки выяснилось, что за время войны в Великобритании действовали 115 агентов Германии, при этом все, кроме одного, были успешно выявлены и арестованы. Лишь один избежал ареста — он покончил жизнь самоубийством. Кстати, часть агентов были перевербованы Службой и поставляли немцам дезинформацию.[3]

После начала холодной войны внимание Службы переключилось на борьбу с советской угрозой. Служба сконцентрировалась на деятельности коммунистической партии Великобритании, которая в начале 1940-х насчитывала 55 тысяч членов. Впрочем, существование «кембриджской пятёрки» прекрасно иллюстрирует тогдашние возможности советской разведки по вербовке агентов на идеологической основе.

В 1952 году премьер-министр Уинстон Черчилль передал персональный контроль над Секретной Службой Секретарю по внутренним делам, который выпустил директиву, определившую структуру и задачи Службы вплоть до 1989 года. В начале 1950-х штат Службы вновь вырос до 850 человек, включая 40 офицеров связи по всему миру.

В 1960-е годы были идентифицированы ещё несколько советских шпионов, например, Джордж Блейк и Джон Вессал. Доклад лорда Деннинга по «делу Профьюмо» в 1963 году впервые открыл публике некоторые сведения о роли и задачах Службы. Самое значимое событие этого периода относится к 1971 году, когда были высланы 105 сотрудников советского посольства.

В конце 1970-х ресурсы Службы были частично перенаправлены на борьбу с международным и ирландским терроризмом. Первые антитеррористические подразделения появились в службе в конце 1960-х, в ответ на несколько террористических актов.

Захват иранского посольства в Лондоне в 1980 году и бюро ливийского народа в 1984 году[прояснить] вызвали увеличение финансирования этих подразделений. В течение 1970-х и 1980-х годов Служба играла лидирующую роль в координации борьбы с терроризмом среди западных спецслужб.

В 1983 году Майкл Беттани, сотрудник Службы, завербованный КГБ, был осуждён за шпионаж. После запроса Комиссии по безопасности, в котором упоминались недостатки в деятельности службы, новым генеральным директором MI5 был назначен Энтони Дафф, бывший директор Форин-офис. Он начал разработку новой законодательной базы для деятельности Службы, и в результате в 1989 году был принят Security Service Act 1989.

Окончание холодной войны привело к большим изменениям в работе службы. В октябре 1992 года функции борьбы против ирландского терроризма были переданы из городской полиции в MI5.

Генеральные директора

Телесериал

  • С 2002 по 2011 год на Би-би-си показывали сериал «Spooks» о деятельности службы.

Напишите отзыв о статье "MI5"

Примечания

  1. Джо Куинн. [riata.ru/novostnaya-lenta/item/38-velikaya-vojna-1914-1918-i-posleduyushchee-razvitie-mira.html Возвышение России и «конец света»], Русское Телеграфное Агентство (24 апреля 2015). Проверено 7 октября 2016.
  2. «A most extraordinary and mysterious business»: The Zinoviev Letter of 1924, by Gill Bennett, Chief Historian, FCO
  3. Рассекреченные архивы на эту тему можно посмотреть здесь: www.pro.gov.uk/releases/mi5

Ссылки

  • [www.mi5.gov.uk/ Официальный сайт]
  • [algoritm-izdat.ru/2013/10/telitsyn-churchill/ В. Телицын. Секретный Черчилль. М. Алгоритм. 2013]

Координаты: 51°29′38″ с. ш. 0°07′32″ з. д. / 51.493972° с. ш. 0.125611° з. д. / 51.493972; -0.125611 (G) [www.openstreetmap.org/?mlat=51.493972&mlon=-0.125611&zoom=14 (O)] (Я)

Отрывок, характеризующий MI5



Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.


Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
Отец тоже строил в Лысых Горах и думал, что это его место, его земля, его воздух, его мужики; а пришел Наполеон и, не зная об его существовании, как щепку с дороги, столкнул его, и развалились его Лысые Горы и вся его жизнь. А княжна Марья говорит, что это испытание, посланное свыше. Для чего же испытание, когда его уже нет и не будет? никогда больше не будет! Его нет! Так кому же это испытание? Отечество, погибель Москвы! А завтра меня убьет – и не француз даже, а свой, как вчера разрядил солдат ружье около моего уха, и придут французы, возьмут меня за ноги и за голову и швырнут в яму, чтоб я не вонял им под носом, и сложатся новые условия жизни, которые будут также привычны для других, и я не буду знать про них, и меня не будет».
Он поглядел на полосу берез с их неподвижной желтизной, зеленью и белой корой, блестящих на солнце. «Умереть, чтобы меня убили завтра, чтобы меня не было… чтобы все это было, а меня бы не было». Он живо представил себе отсутствие себя в этой жизни. И эти березы с их светом и тенью, и эти курчавые облака, и этот дым костров – все вокруг преобразилось для него и показалось чем то страшным и угрожающим. Мороз пробежал по его спине. Быстро встав, он вышел из сарая и стал ходить.
За сараем послышались голоса.
– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.