MIT OpenCourseWare

MIT OpenCourseWare (MIT OCW) — проект Массачусетского технологического института по публикации в свободном доступе материалов всех курсов института. Публикуемые материалы включают планы курсов, конспекты лекций, домашние задания, экзаменационные вопросы. Для некоторых курсов доступны видеозаписи лекций. Отмеченная рядом премий инициатива MIT подала пример, которому последовали другие университеты.

История

Предпосылки создания проекта

MIT OCW возник из ряда инициатив, проводимых советом института по образовательным технологиям (MIT Council on Educational Technology). В 1999 году входившая в состав совета группа по разработке стратегии под руководством провоста Роберта Брауна (англ. Robert A. Brown) рассматривала возможности использования интернета в образовательных целях. В это время ещё не произошёл крах доткомов и дистанционное образование считалось очень перспективным бизнесом. Аналитики Merrill Lynch предсказывали, что объём рынка дистанционных образовательных услуг в США к 2003 году превзойдёт 25 млрд $. Появившиеся, чтобы занять место на данном рынке, компании искали сотрудничества с университетами, в том числе и с MIT. Для оценки возможностей института в изменчивой обстановке интернет-образования, группа по разработке стратегии решила обратиться к консалтинговому агентству McKinsey & Company.

Проведённый MIT и McKinsey опрос сотрудников института показал, что они не являются сторонниками работы на массовом рынке непрерывного образования и в качестве представителей целевой аудитории — специалистов с техническим образованием — следует рассматривать выпускников института. Для данной аудитории в 2000 году группой был разработан план проекта Knowledge Updates@MIT, предусматривавший создание мини-курсов по новым направлениям в технических и междисциплинарных областях. Однако, исследования рынка показали, что для окупаемости проекта нужен долгий срок и более широкая по сравнению с изначально запланированной аудитория, адаптировать курсы для которой большинство преподавателей института не могло. Это поставило под сомнение коммерческий потенциал проекта. Члены группы также опасались, даже при успешной реализации, проект не сможет существенно повысить влияние института.

Опрос сотрудников также показал, что до 20 % преподавателей института уже создали сайты для своих курсов по собственной инициативе, и это побудило группу рассмотреть возможность бесплатного распространения образовательных материалов (OpenCourseWare@MIT). В составленном по результатам проделанной работы отчёте группы говорилось, что бесплатные материалы OpenCourseWare будут привлекать клиентов к платным Knowledge Updates, однако вскоре эти проекты были разделены. Курсы Knowledge Updates готовились с 2003 по 2005 год и не смогли привлечь достаточного количества клиентов.

Объясняя причины создания проекта, его инициаторы отмечали, что OCW продемонстрирует учебную программу института, окажет влияние на преподавание в других учебных заведениях, и покажет, что MIT ставит знания выше финансовой выгоды. Эту точку зрения разделяло большинство преподавателей, что в дальнейшем было подтверждено добровольным участием в проекте 78 % профессорско-преподавательского состава. Решение сделать проект некоммерческим позволило получить гранты благотворительных фондов.

Развитие проекта

Проект был анонсирован в апреле 2001 года и изначально рассчитывался на 10 лет. В 2002 году запущена пилотная версия сайта проекта, а в 2003 состоялось официальное открытие. С 2004 года материалы распространяются по лицензии Creative Commons Attribution-NonCommercial-ShareAlike. Данную лицензию предложил использовать Харольд Абельсон (англ. Hal Abelson) — один из основателей как MIT OCW, так и Creative Commons. Обе эти инициативы появились примерно в одно и то же время, преследовали схожие цели (предоставление доступа к произведениям, их дальнейшее распространение и переработка), и исходная лицензия OCW 2002 года была подобна той, на которую проект перешёл в 2004. MIT OCW стал первым крупным собранием работ, опубликованных под лицензией Creative Commons.

В 2007 году количество опубликованных курсов достигло 1800 и было объявлено о достижении цели «опубликовать практически все курсы института». На этом закончился этап интенсивного развития, и проект перешёл в стабильное состояние, при котором основное внимание уделяется обновлению уже опубликованных курсов. Опубликованные к 2010 году 2000 курсов составляют примерно 80 % от учебной программы института.

В 2007 и 2011 годах на сайте проекта появились два дополнительных раздела: Highlights for High School с ресурсами для преподавания естественнонаучных дисциплин в средней школе, и OCW Scholar с материалами для самообразования.

По мере развития проекта выяснилось, что, кроме повышения авторитета института, он приносит и дополнительную пользу. Около 35 % поступивших в MIT студентов, говорят, что на их выбор повлиял OCW. Также считается, что OCW повышает качество преподавания, так как материалы, которые могут увидеть миллионы людей, будут лучше подготовлены.

Опубликованные материалы

К моменту появления OCW отдельные преподаватели многих университетов уже имели общедоступные веб-сайты для своих курсов. Отличиями OCW от данных инициатив преподавателей являются намерения публиковать материалы всей учебной программы института, разрешая их свободное использование в некоммерческих целях, и постоянно поддерживать проект, обновляя уже размещённые на сайте курсы. Для всех курсов систематически создаются веб-страницы, объединённые в структуру, пригодную для поиска (с помощью метаданных в формате LOM). В создании страниц участвует централизованная организация поддержки, что позволяет публиковать материалы без излишних усилий со стороны преподавателей.

Администрация и преподаватели MIT подчёркивают, что OCW — не программа дистанционного обучения в институте, а всего лишь статическое представление того, как определённый предмет преподавался в определённый период. Проект не выдаёт пользователям сертификаты и дипломы и не предоставляет возможности связаться с сотрудниками института.

В основном, опубликованные материалы не являются готовыми курсами — вместо этого материалы являются отдельными составляющими, которые могут быть использованы преподавателями других учебных заведений. Такими составляющими, помимо учебных планов и списков рекомендованной литературы, могут быть:

• конспекты лекций, доступные для половины курсов;
• домашние задания, доступные более, чем для трети курсов;
• экзаменационные задачи примерно для пятой части курсов.

Материалы для различных курсов представлены в различном объёме в зависимости от желания преподавателей. Так, решения домашних заданий и экзаменационных задач могут быть не опубликованы из-за их отсутствия в печатном или электронном виде или необходимости ограничить публикацию ответов к заданиям, которые могут быть повторно использованы в институте. Также домашние задания могут задаваться по учебникам, которые недоступны для свободного распространения и должны быть приобретены отдельно. Публикация видеозаписей лекций не является основной задачей проекта, и к январю 2011 года видеозаписи имеются лишь у 34 курсов. Несмотря на это, наиболее известными являются лекции, для которых доступны записи, такие как курс линейной алгебры Гилберта Стренга (англ. Gilbert Strang), подготовленный ещё до запуска проекта, и серия курсов физики Уолтера Льюина (англ. Walter Lewin). Ещё около ста курсов содержат мультимедийные материалы, такие как симуляции и анимации. Остальные материалы представлены в текстовом виде.

Непосредственно для самообучения предназначены курсы OCW Scholar, которые являются более полными, снижающими необходимость обращения к учебникам, вариантами курсов с материалами, расположенными в логической последовательности. В январе 2011 года было опубликовано пять таких курсов.

Процесс публикации

Программа публикации открытых образовательных ресурсов MIT является самой дорогостоящей. Изначально затраты на реализацию проекта оценивались в 85—100 млн $, но реальные затраты оказались ниже. Этап интенсивного развития проекта проходил при финансовой поддержке фондов Hewlett Foundation (англ.) и Mellon Foundation (англ.) и к моменту своего завершения — публикации 1800 курсов в 2007 году — обошёлся в 30 млн $. После этого годовой бюджет проекта стал составлять 3,5—3,7 млн $, половину которых обеспечивает институт, а остальное — резервы от грантов.

Публикация одного курса требует 10 000—15 000 $. Такие затраты обусловлены необходимостью снизить нагрузку на преподавательский состав. Команда по публикации, работающая с преподавателями, старается, чтобы публикация одного курса не отнимала у последних более 5 часов. К задачам команды относится оцифровка рукописных текстов, проверка на включение сторонних материалов, таких как иллюстрации и графики из учебников, и получение разрешения на их использование, создание изображений, разрешение на которых получить не удалось.

Институт заключает лицензионные соглашения, позволяющие распространять материалы, с преподавателями, участвующими в проекте. В соответствии с политикой института, авторские права при этом остаются у самих преподавателей. Аналогично, права на опубликованные материалы, подготовленные студентами, сохраняются за студентами. Преподаваемые в институте курсы также могут включать материалы, права на которые принадлежат третьим лицам. Такие материалы можно использовать для образовательных целей, но нельзя предоставлять к ним доступ неограниченному числу лиц, и согласование прав на их включение в OCW является существенным источником задержек при публикации.

Аудитория

К 2011 году количество уникальных посетителей сайта достигло 53 млн. Опросы пользователей сайта показали, что от 40 до 50 % из них обучаются самостоятельно. Это стало «большой неожиданностью» для участников MIT OCW, так как сайт изначально планировался как набор ресурсов для преподавателей. За второе десятилетие существования проекта планируется достичь миллиарда посетителей.

Проект привлёк к себе внимание пользователей со всего мира. На каждый из следующих языков: китайский, испанский, португальский и персидский было переведено более 50 курсов. Странами, из которых приходит наибольшее количество посетителей сайта, за исключением США, являются Китай и Индия. В регионах Африки и Азии, где доступ к интернету затруднён, создано более 200 зеркал сайта OCW.

MIT OCW достиг больших успехов как средство научно-технического образования. Отмечается высокое качество материалов и широта охвата тем. В то же время создавать помехи для использования материалов в других учебных заведениях могут недоступность исходного кода pdf-файлов, что затрудняет редактирование формул, таблиц и рисунков, и недостаточное разбиение курсов на независимые модули (обычно преподаватели не используют чужие курсы целиком).

OpenCourseWare Consortium

Публикация материалов курсов MIT производилась с расчётом на то, что концепцию OpenCourseWare примут и другие учебные заведения. Первой публикацией OpenCourseWare вне MIT стала программа Фулбрайта преподавания экономики во Вьетнаме в 2003 году. В 2004 году к публикации OCW приступили объединения университетов в Японии, Китае и Франции, а также несколько университетов в США.

В 2005 году MIT совместно с другими университетами, публикующими открытые образовательные ресурсы, основал OpenCourseWare Consortium. В задачи этой организации входит внедрение и адаптация открытых образовательных материалов для использования по всему миру. Наиболее известными университетами, входящими в консорциум, являются Калифорнийский университет в Беркли, Токийский университет, Мичиганский университет, Калифорнийский университет в Ирвайне, Осакский университет, Университет штата Аризона, Университет Юты, Ноттингемский университет, Университет штата Мичиган.

Так же, как и MIT OCW, большинство проектов OCW других университетов публикуется под лицензией CC BY-NC-SA, не разрешающей коммерческое использование материалов, хотя этот выбор вызывает споры. Сторонники выбора более свободной лицензии указывают на различия понимания того, что составляет «некоммерческое» использование, и приводят примеры того, как коммерческая публикация могла бы способствовать распространению материалов. С другой стороны считается, что «некоммерческая» лицензия позволяет привлечь к участию в OCW больше преподавателей, и больше правообладателей сторонних материалов соглашаются на их включение.

Основным спонсором OpenCourseWare и, в более широком смысле, открытых образовательных ресурсов, является Hewlett Foundation, вложивший в них на протяжении 2000-х более 110 млн $ при том, что затраты из всех источников оцениваются в 150 млн $. Общей проблемой OpenCourseWare является поиск источников финансирования в долгосрочной перспективе, так как эти проекты практически не приносят прибыли. Например, единственным источником дохода для MIT OCW являются ссылки на Amazon для покупки учебников. Из-за недостатка финансирования уже приостанавливалась программа OCW Университета штата Юта.

Сторонники OCW считают, что основную выгоду от открытых образовательных ресурсов получают развивающиеся страны, однако распространению OCW в этих странах мешает слабое развитие информационно-коммуникационных технологий.

См. также

• Academic Earth
• Coursera

Ссылки

• [ocw.mit.edu/ Сайт проекта] (англ.)
• Наиболее известные курсы лекций:
  • [ocw.mit.edu/courses/mathematics/18-06-linear-algebra-spring-2005/ 18.06 Linear Algebra] (англ.) — линейная алгебра
  • [ocw.mit.edu/courses/physics/8-01-physics-i-classical-mechanics-fall-1999/ 8.01 Classical Mechanics] (англ.) — классическая механика
  • [ocw.mit.edu/courses/physics/8-02-electricity-and-magnetism-spring-2002/ 8.02 Electricity and Magnetism] (англ.) — электричество и магнетизм
  • [ocw.mit.edu/courses/physics/8-03-physics-iii-vibrations-and-waves-fall-2004/ 8.03 Vibrations and Waves] (англ.) — колебания и волны
• [ocwconsortium.org/ OpenCourseWare Consortium] (англ.)

Отрывок, характеризующий MIT OpenCourseWare

– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.

Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.