MK 103

MK 103
Размеры, мм
Длина	2,335
Масса
Масса снаряда, г	320 - 530
Масса пушки, кг	145
Характеристики
Калибр, мм	30
Число стволов	1 (35 калибров)
Боекомплект, патронов	патронная лента

MK.103 (Maschinenkanone 103) — немецкая 30-мм автоматическая авиационная пушка времён Второй мировой войны.

Описание

Эта пушка была самой эффективной серийной германской авиапушкой. Автоматика основана на смешанном принципе: отпирание канала ствола и взведение затвора осуществлялось за счет энергии пороховых газов, отводимых через боковой канал в стволе, а работа механизма подачи — за счет энергии откатывающегося ствола.

Запирание канала ствола производилось продольно скользящим затвором с боевыми упорами, разводящимися в стороны. Питание автомата патронами ленточное. Лента двигалась слева направо. Накатники затвора и ствола пружинные. Тормоз отката сухого трения.

Боеприпасы

Для стрельбы использовались снаряды 30×184 мм B:

• осколочно-трассирующий весом 440 г., содержащий 28 г. взрывчатого вещества;
• фугасный весом 320 г., содержащий 100 г. взрывчатого вещества;
• бронебойно-трассирующий весом 530 г., содержащий 15 г. взрывчатого вещества;
• бронебойно-зажигательный трассер 455 г., содержащий 5 г. взрывчатого вещества и 6 г. зажигательного состава;
• бронебойный подкалиберный весом 350 г. Начальная скорость снаряда весом 440 г. составляла 710м/с.

Гильза стальная длиной 182 мм с электрозапальной втулкой и пояском. Для подкалиберных снарядов применялась латунная гильза. Метательный заряд для осколочного снаряда весом 440 г.- 107 г., для снаряда весом 320 г. — 110 г., для бронебойного снаряда весом 530 г. — 97 г., для подкалиберного снаряда — 115 г. Вес патронов от 778 г. до 935 г.

История

В конце 30-х начала 40 годов фирма Rheinmetall-Borsig (Райнметаль-Борциг) произвела на свет 30-мм автоматическую авиационную пушку MK 101, однако были найдены ряд недостатков связанных с этим весьма грозным оружием. Не смотря на чудовищный урон фугасными снарядами, очень высокими бронебойными свойствами подкалиберных и бронебойных снарядов, превосходными баллистическими свойствами, орудие обладало не скромными размерами, большой массой, низкой скорострельностью, а также благодаря солидным снарядам существенную отдачу. Все эти не благоприятные свойства привели к заключению что пушка не могла использоваться истребителями, слишком уж велика нагрузка. Орудие было выпущено очень ограниченной партией и еще реже ставилась на самолеты. Тем не менее испытания показали что пушка может бороться с бронетехникой и компания решила ее совершенствовать. Так в начале 1942 года появилась ее модификация под названием Mk.103, изменения были велики, и поэтому мы можем ее свободно называть совершенно другой системой. Главный акцент был сделан на снижение массы теперь она составляла 145-кг, а размеры уменьшились до 2335-мм, также увеличилась скорострельность она составляла примерно 380 выстрелов в минуту. В целом фирме удалось достичь желаемых результатов, но пушка всё равно была большой проблемой в крыльях истребителей. По сравнению с устаревшим аналогом аналогом, пушка была существенно переработана и по сути являлась самостоятельной конструкцией так как поменялась автоматика пушки, раньше она базировалась на основе короткого отката ствола, а теперь разработчики применили смешанный тип, где отпирание канала ствола и взведение затвора осуществлялось за счет энергии пороховых газов, отводимых через боковой канал в стволе, а работа механизма подачи — за счет энергии откатывающегося ствола. Немецкие конструкторы применили много новых инноваций того времени, в частности воспламенение капсуля. На ранних этапах развития оружия спусковой механизм пушки был электрическим, однако такая конструкция была крайне не безопасной и была заменена на электро-пневматический механизм. Одним из главных новшеств была конструкция продольно скользящего затвора с боевыми упорами, разводящимися в стороны, такая схема еще не применялась ни где.

Патроны использовались те же самые что и на MK 101: 30х184В. Но как сообщают некоторые источники гильзу перерабатывали на латунную или стальную обязательно с медным покрытием дабы проводился ток. Питание было ленточным, патроны поступали с правой стороны, боекомплект обычно составлял около 100 снарядов.

Основная масса выпущенных орудий пошла на вооружение штурмовиков (Hs.129B-1), пушка не могла использоваться истребителями так как отдача даже с дульным тормозом составляла 2 тонны в течении 10-мс. Кроме штурмовиков пушка Мk.103 ограниченно использовалась на тяжелом истребителе Me 410 B-2/U1 и Me.410B-6/R3, на которых демонтировались курсовые пулеметы,и в бомбо-отсеке монтировался съемный подвесной контейнер с двумя Mk.103. Также Мk.103 устанавливали на подвесах штурмовых модификаций истребителя FW 190F-8.

В конце войны были разработаны опытные образцы облегченной конструкции, такая модификация была прозвана Мk.103М, была изменена конструкция дульного тормоза, усилен буфер и применен облегченный ствол с более тонкими стенками. Считалось что данная модификация будет использоваться в двигателях самолетов, однако производство не началось в связи с окончанием войны.

Также спаркой Мk.103 вооружалась экспериментальная ЗСУ Kugelblitz. Кроме проекта "Kugelblitz" существовали и импровизированные (кустарные) установки пушек Мk.103 на шасси Flakpanzer 38(t), в котором 20-мм пушки меняли на Мk.103. Одну такую САУ использовали во время подавления Пражского восстания в мае 1945 года.

Отрывок, характеризующий MK 103

Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.