Фридман, Марти

Мартин Фридман Marty Friedman
Основная информация
Полное имя	Martin Adam Friedman
Дата рождения	8 декабря 1962(1962-12-08) (61 год)
Место рождения	Лорел, Мэриленд, США
Годы активности	c 1978 года по настоящее время
Страна	США США Япония Япония
Профессии	Гитарист, композитор, аранжировщик, звукорежиссёр, продюсер
Инструменты	гитара, бас-гитара, вокал, клавишные, сямисэн
Жанры	хэви-метал, спид-метал, трэш-метал, прогрессивный метал, инструментальная музыка
Коллективы	Deuce, Vixen, Hawaii, Cacophony, Megadeth
Лейблы	Avex Trax, Shrapnel, Capitol
[www.martyfriedman.com/ tyfriedman.com]

Мартин (Ма́рти) А́дам Фри́дман (англ. Martin Adam "Marty" Friedman; 8 декабря 1962, Лорел, штат Мэриленд) — американский музыкант, прежде всего известен как гитарист и бэк-вокалист американской трэш-метал-группы Megadeth в 1990—2000 годах.

В 1986 Марти познакомился с Джейсоном Беккером. Вместе они создали группу «Cacophony». После её распада, в 1989, Марти присоединился к «Megadeth».

Биография

Мартин Адам Фридман родился в городе Лорел (штат Мэриленд), в еврейской семье. Его дедушки и бабушки происходили из России и Австрии. Отец работал в Агентстве национальной безопасности, мать была литератором. Под впечатлением от концерта группы Kiss в четырнадцатилетнем возрасте самостоятельно выучился играть на гитаре.

Deuce (1978—1981)

В 1977 году в Лореле подростки Марти Фридман и Том Гаттис (Tom Gattis) собрали свою первую группу, названную Deuce. Марти Фридману было тогда 15, а Тому — 14, но сыграть песни Ramones, Generation X и Kiss нота в ноту для них не представляло особого труда. Гаттис мог играть по нотам с листа — сказались годы учёбы в музыкальной школе по классу флейты; а Фридман, будучи самоучкой, всегда всё подбирал на слух. Сразу после доукомплектования группы ударником Крисом Тинто (Chris Tinto) и бас-гитаристом Стивом Летером (Steve Leter) они начали активно сочинять и исполнять весьма агрессивный рок-н-ролл. Каждый вечер молодые люди со всего района собирались на мощные и агрессивные звуки, доносившиеся из этого сарая, и репетиции Deuce часто плавно переходили в концерт с вечеринкой.

Deuce стала самой молодой рок-группой в городе, и их ночные «репетиции концертного типа» скоро стали знаменитыми на весь Вашингтон, округ Колумбия. За один концерт помимо песен на зрителей выливались тонны бунтарской энергии.

Со временем вокалист Эдди Дей был уволен, а вокал у Тома Гаттиса оказался не хуже, а местами даже и лучше, чем у Дея. Образовавшемуся новому классическому составу Deuce предстояло стать вашингтонской легендой рок-музыки.

Популярность Deuce взлетела в первую очередь благодаря их по-юношески энергичной, откровенной, яростной и современной оригинальной музыке, исполняемой ими практически в каждом клубе округа. Эти выступления создали Deuce популярность, распространившуюся на штаты Нью-Йорк, Делавэр, Мэрилэнд и Вирджинию. Поклонников группы можно было уже исчислять тысячами — иногда они проделывали путь в сотню километров для того, чтобы присоединиться к вечеринке, что было типичным сопровождением шоу Deuce ещё со времен выступлений в «сарае».

Одноимённый дебютный альбом, записанный в 1979 году, достаточно точно запечатлел данную ступень в развитии группы. Запись была выполнена за 2 дня — в первый день были записаны все основные вокальные/гитарные/бас-гитарные и барабанные партии, а через три дня дописано всё остальное.

Однако, никакой поддержки со стороны звукозаписывающих компаний молодые ребята тогда так и не нашли.

В 1981 году Марти вместе с Deuce перебрался жить на Гавайи. Но на Гавайях Deuce просуществовал недолго, и к концу года их деятельность прекратилась.

Vixen, Aloha, Hawaii (1981—1987)

В 1982 году Марти Фридман собрал новую группу, названную Vixen. В состав группы вошли вокалистка Ким Ла Шанс (Kim La Chance), бас-гитарист Кимо (Kimo) и ударник Джефф Грэйвс (Jeff Graves). В таком составе Vixen записали один пятидорожечный мини-альбом Made In Hawaii и один сингл для компиляции U.S. Metal, Vol.2, после чего в группе произошли перемены — Ла Шанс была заменена на вокалистку Лайзу Руиз (Lisa Ruiz), а название Vixen — на Aloha (c гавайского, «привет»). Единственная существующая запись Aloha — сингл Heavy Metal Virgin, записанный специально для сборника Metal Massacre 2.

Менее чем через год после основания Vixen, Марти и Джефф собрали новую группу — Hawaii с вокалистом и бас-гитаристом Гэри Сен-Пьером (Gary St. Pierre). Позже его вокал заменил Эдди Дей, оригинальный вокалист Deuce. В Гонолулу они записали свой дебютный долгоиграющий альбом, One Nation Underground. Музыкально Hawaii сильно напоминали утяжеленный Judas Priest, которые на тот момент были очень популярны, но с оригинальным уклоном в японские и арабские мелодии. Хотя запись оставляла желать лучшего.

В 1985 году, сразу после выхода в свет четырёхдорожечного мини-альбома Loud, Wild And Heavy Hawaii опять записали дорожку для компиляции U.S. Metal, Vol.3, а затем выпустили свой второй, уже ожидаемый поклонниками альбом The Natives Are Restless. Он стал более мягким и приобрел качественное звучание. В поддержку последнего альбома Hawaii отправились в турне вместе с недавно возродившимися Deep Purple, а по возвращении с гастролей поехали в тур с Kix, ставшим заключительной точкой в истории группы.

Роспуск группы Фридман мотивировал желанием осуществить свою давнюю мечту — создать группу прогрессивного спид-метала с основным упором на гитарную технику. Альбомы группы имели в большей степени экзотическую ценность, чем финансовую — коммерческого успеха они так и не достигли.

Cacophony (с 1987—1989)

Марти приехал в Сан-Франциско в начале 1987 года. Там он познакомился со Стивом Фонтано, работавшим продюсером и звукоинженером у Майка Верни, владельца звукозаписывающего лейбла Shrapnel Records. Майк в 1983 году познакомил мир с Ингви Мальмстином. Оказалось, что Марти и Майк давно знакомы заочно: с 13-ти лет молодой Фридман безуспешно отсылал шефу компании Shrapnel сырые демоверсии своих композиций, сочинённых в гараже у Тони Гаттиса. Стив немедленно позвонил Майку, и после краткого прослушивания Марти Фридман получил разрешение на запись своего дебютного альбома для Shrapnel Records.

Работа над альбомом, получившим название Speed Metal Symphony уже подходила к концу, когда Марти познакомился с гитаристом Джейсоном Бекером. Этот 17-летний юноша не только играл на уровне Марти, но и обладал собственным, уникальным стилем, и Фридман решил пригласить его к себе в группу, получившую название «Cacophony». Место вокалиста занял Питер Маррино, а ударником был принят сессионный барабанщик и постоянный партнер Shrapnel Records Атма Анур. Партии бас-гитары исполнил сам Марти Фридман.

Альбом вышел в 1987 году и показал, что дуэт Фридмана и Бекера оказался очень неплохим. Два виртуоза прекрасно дополняли друг друга, и результатом этого слияния было звучание: смесь неоклассики со спид-металом. Слабыми местами альбома были вокал и бас-гитара, партии которой Марти приходилось придумывать на ходу, и ударные, на некоторых композициях записанные, в последнюю очередь, уже после основных гитарных партий. Для турне, поджидавшего группу на пороге студии, были подобраны басист Джимми О’Ши и Кенни Ставропулос.

Следующий альбом, Go Off! (1988), был лишен большинства этих недостатков — всех, за исключением вокала; партии же ударных на альбоме исполнил Дин Кастроново. Альбом смешивает в себе самые различные стили, хотя по прежнему опирается на мощное роковое звучание с металлическим оттенком. Среди быстрых и энергичных композиций есть и несколько интересных баллад, демонстрирующих многогранность таланта гитарного дуэта. С этого альбома у Фридмана и Бекера появился новый гитарный спонсор — известная в основном благодаря своим усилителям и электронике фирма Carvin.

К 1989 году развитие Cacophony зашло в тупик. Shrapnel Records не могла обеспечить им поддержку необходимого уровня. Группе не помогла даже смена вокалиста и лейбла на Rainbow Records, и, по причине низкого коммерческого успеха в июне 1989 года, группа была распущена. Джейсон Беккер присоединился к группе Дэвида Ли Рота бывшего вокалиста Van Halen, а Марти Фридман сконцентрировался на преподавании в гитарном колледже.

Megadeth (с 1990—2000)

В то же самое время знаменитой группе Megadeth с Дэйвом Мастейном во главе потребовалась замена — новый гитарист и ударник. Последние несколько месяцев для Megadeth были неудачными: по окончании «World Anarchy Tour» концертом в Лондонском зале Hammersmith Odeon из группы были уволены гитарист Джефф Янг (Jeff Young) и ударник Чак Белер (Chuck Behler); затем, по возвращении в штаты, Мастейн и бас-гитарист Дэвид Эллефсон были арестованы и лишены водительских прав за вождение автомобиля в нетрезвом состоянии. Они были направлены на принудительное лечение, поскольку это нарушение было далеко не первым; а сразу после этого их ждала запись сингла для звуковой дорожки фильма Уэса Крейвена Электрошок (1989). Среди выбранных Дэйвом Мастейном песен была кавер-версия известного хита Элиса Купера (Alice Cooper) с весьма символичным названием «No More Mr. Nice Guy» (c англ. «Нет больше мистера Славного Малого»). Все гитарные партии песен ему пришлось записывать самому, а так как у Megadeth не было и постоянного ударника, пришлось воспользоваться помощью их барабанного техника по имени Ник Менца (Nick Menza).

Мастейн хотел взять в группу настоящего гитариста-виртуоза и профессионала, с которым можно было бы легко работать и в плане исполнения, и в плане сочинения песен. Из предыдущих кандидатов Дейва вполне устраивали стиль работы Криса Поланда (Chris Poland) и техника Джеффа Янга, но ни один из них не устраивал его как личность. Поэтому приглашения были разосланы Даймбэгу Дарреллу (Dimebag Darrell) из Pantera, Джеффу Уотерсу (Jeff Waters) из Annihilator и Марти Фридману. Даррелл и Уотерс отказались: у них были собственные группы, дела которых шли неплохо. А Марти Фридман к тому времени нуждался в деньгах. Узнав об этом, Уотерс прокомментировал это просто:

«The right man got the job!» («Работу получил достойный человек»).

Поиски же ударника затянулись. Марти хотел пригласить в группу своего старого знакомого Дина Кастроново, но тот был слишком занят. После того, как и со второго, и с третьего раза ударник так и не нашёлся, ударником Megadeth стал их барабанный техник Ник Менца, обладавший впечатляющей техникой игры и готовый полностью сосредоточиться на работе в группе. В этом классическом для Megadeth составе группа и отправилась в студию Rumbo Recorders летом 1990 года, чтобы записать альбом под рабочим названием «Rust in Peace».

Rust in Peace

После нескольких месяцев напряженной студийной работы 20 октября 1990 года альбом Rust in Peace появился на прилавках магазинов. В работе над альбомом Марти по большей части использовал неиспользованные кусочки сольных партий, написанных ещё во времена Cacophony, и более года остававшихся невостребованными.

Новые члены группы мгновенно преобразили и обновили звучание Megadeth. Новаторские мелодические решения Марти добавили группе новые неожиданные измерения, прежде определяемые лишь ритмическими рисунками Дэйва Мастейна. Глубокое мелодичное содержание и впечатляющее техническое исполнение альбома принесли Megadeth номинацию на престижную музыкальную награду Грэмми в категории «Лучший рок альбом».

После выхода альбома, Megadeth отправились в мировое турне на целый год, во время которого они посетили Южную Америку и Северную Америку, Европу и Азию и приняли участие на двух крупнейших рок-фестивалях — Monsters of Rock в Рио-де-Жанейро и Clash of the Titans в Лондоне, где играли с такими монстрами рока, как Judas Priest, Queensryche, Sepultura, Guns N' Roses, Billy Idol, Faith No More, Testament, Suicidal Tendencies и Slayer.

Альбом был продан в количестве 1 миллиона 810 тысяч копий, за что получил платиновый статус, попал на 23 позицию американского чарта Billboard 200 и на 8 позицию британских чартов.

Звездный час Марти Фридмана настал, и отныне он стал музыкантом с мировым именем.

Youthanasia

Альбом Youthanasia записывался в штате Аризона, городе Феникс, в студии «Fat Planet in Hangar 18». Было очень трудно найти подходящее место и возникало множество проблем с организациями владельцев недвижимости. Тогда Макс Норман (Мах Norman), продюсер Megadeth, решил арендовать какой-нибудь склад и построить внутри него студию.

Строительство началось 6 февраля 1994 года, ударную установку собрали 16 мая, после чего приступили к репетициям с группой, что продолжалось до 6 июня. Потом коллектив занялся записью материала. Звукорежиссёры использовали 48-дорожечный цифровой аппарат, 64-канальный пульт и множество различных дополнительных эффектов.

В отличие от предыдущих альбомов, на «Youthanasia» музыканты писались все вместе. При более внимательном прослушивании материала можно заметить шумы и другие погрешности, которые никогда бы не появились, например, на отшлифованном до блеска Countdown to Extinction. Но именно благодаря этому отчётливо слышишь, что играют люди, а не компьютеры. Говоря об этом, Фридман замечает:

«Я всегда считал, что ошибка есть ошибка, и её нужно исправлять. Но однажды, оставив одну погрешность, я удивился тому, как вдруг сразу „начала дышать“ песня. Так человеческое несовершенство добавляет чувства сыгранному и записанному на пленку».

После записи «Youthanasia» Дэйв Мастэйн как-то сказал:

«Игра Марти на этом альбоме лучше всего того, чем он занимался до сих пор».

Уход из группы

Записав с Megadeth пять полноценных студийных альбомов, Марти Фридман объявил о своем уходе из группы в декабре 1999 года. Последний концерт в составе Megadeth Марти отыграл 14 января 2000 года. В своем интервью с Ultimate-Guitar.com он рассказал, что Megadeth были «недостаточно агрессивны» для него.

В те времена было много классной музыки в стиле ню-метал. Нам нужно было становиться более современными, потому что то дерьмо, которое мы делали было недостаточно агрессивно, а наши попсовые вещи были недостаточно попсовы. Если мы собираемся играть поп-музыку, давайте делать правильные поп-песни. Если мы собираемся играть метал, то давайте сделаем полностью металлическую песню и сделаем её реально тяжелой.

За все время его пребывания в Megadeth группа продала свыше 10 миллионов альбомов по всему миру.

Dragon’s Kiss

В перерыве между турне в поддержку «Speed Metal Symphony» и записью «Go Off!» Марти успел записать Dragon's Kiss (1988) — свой настоящий сольный альбом, на сегодняшний день являющийся классикой жанра и одним из эталонов стиля. До отказа наполненный интригующими сольными гитарными партиями и экстраординарной работой ударника Дина Кастроново, он содержит выдающиеся композиции и впечатляющую демонстрацию техники игры на обоих инструментах. Все песни альбома являются инструментальными композициями и запоминающиеся экзотические мелодии что-то наподобие смеси арабских и японских мелодий с сильным влиянием нео-классики. Без сомнения, Dragon’s Kiss — одно из величайших достижений Марти Фридмана и как композитора, и как музыканта. Этот альбом сделал Марти широко известным среди поклонников гитарной музыки, и его наконец-то услышали и признали в широких кругах музыкальной общественности.

Вот что говорит сам Марти Фридман о Dragon’s Kiss:

Я удовлетворен достигнутым на 90 %. По-моему, в партиях ритм-гитары я местами переборщил с «distortion», что сделало звучание альбома довольно-таки грязноватым, особенно в «Thunder March»; я думаю, мне все-таки следовало сыграть ритм-партии чистым звуком или вообще обойтись без них, оставив одни только соло.

Scenes

Работая с Megadeth, занимаясь подготовкой к туру, в условиях полнейшего отсутствия свободного времени, Фридман всё-таки находит время для записи своего второго сольного альбом под названием «Scenes».

По словам самого Марти, он получал истинное удовольствие от работы над этим альбомом. «Scenes» — это заметное повышение уровня игры Марти. Здесь Фридман значительно снизил темп игры, хотя кое-что от его прежней манеры по-прежнему осталось, например, взрывные гитарные соло, которые, то утихают, то снова нарастают. Увлечение Марти китайской и японской музыкой явно сказалось на материале альбома. Песни медленно и величаво перетекают одна в другую, унося слушателя в путешествие на дальний восток, к Тибету и дальше, в реалии страны чувств.

Кроме того, в проекте активно участвовал ещё один человек. Это японский пианист Китаро (Kitaro). Участие Китаро придало альбому «Scenes» особое звучание. Дуэт музыкантов существует уже в течение нескольких лет — с момента начала тура в поддержку альбома Rust in Peace группы Megadeth. Китаро сразу согласился участвовать в проекте Scenes, даже не прослушав ни одной демо-ленты.

Необычным этот альбом делает то, что Китаро и Марти не провели в студии ни одной минуты вместе. Интернет тогда только набирал обороты, поэтому общались они друг с другом только по телефону. Китаро работал с записями, которые отсылались в его студию в штате Колорадо, а Марти в это время находился в Лос-Анджелесе.

Союз этих двух музыкантов дал альбом, показавший, что можно создавать музыку, в которой выражение чувств стоит выше техничной игры на гитаре. Марти Фридман в своем стиле сделал гораздо больше, чем сотни гитаристов, основным критерием для которых служит скорость. Партии ударных исполнил тоже занятый на то время Ник Менза, коллега Фридмана по Megadeth.

«Scenes» достигает уровня музыкальности, позволяющего полноправно считать Марти Фридмана одним из значительных современных рок-композиторов. Интересным взглядом на предыдущие работы Марти является «Triumph», где мелодия взята из композиции «Thunder March» с альбома Dragon's Kiss, а оркестровая аранжировка и исполнение на акустических инструментах превращают её в нечто совершенно иное.

Марти Фридман о «Scenes»:

«Я хотел создать гармоничные, спокойные, мелодичные, прекрасно звучащие гитарные произведения. Здесь вы не найдёте ни имитации звуков несущегося поезда, ни шума. Альбом будет содержать понемногу сложных, быстрых и медленных гитарных пассажей, но в первую очередь он будет содержать великолепное звучание. Никакой грязи.»

Introduction

В Megadeth музыка Марти Фридмана насквозь пронизана неприкрытой и прямолинейной агрессивностью, но стоит ему оказаться вне группы, и его музыкальный рисунок становится более спокойным.

Созданный в традициях Scenes, следующий альбом Introduction развивал заложенную в нём идею ещё дальше — на нём не только присутствует больше оркестровых аранжировок, но и при записи были использованы настоящие, «живые» инструменты — скрипка, альт, виолончель и ещё несколько других. Естественно, есть на нём и волшебные мелодии Марти, но на этот раз акцент был сделан именно на аранжировках. Звучание пианино и гобоя чудесно переплетается с гитарными мелодиями в его композициях и добавляет их атмосфере недостижимой ранее глубины. Этот альбом более «вылизан» чем его предшественник, возможно, несколько теряя при этом в «живости» оркестровых аранжировок; но, тем не менее, он производит на слушателей нужный эффект.

При записи Introduction Марти использовал в основном тех же музыкантов, которые помогали ему при работе над «Scenes». (Ник Менца — ударные, Брайан БекВар — клавишные, Стив Фонтано — инженер/сопродюсер). На новом альбоме, также как и на «Scenes», основу звучания составляет семплинг.

Наверное, я пригласил бы на запись большой оркестр из 70 человек, но просто я не мог позволить себе такую роскошь. Приходилось заниматься использованием семплов. У моего инженера Стива Фонтано есть друг по имени Алекс Уилкинсон, который работает на съемках фильмов и телешоу. У него есть доступ к различным удивительным фонограммам, типа звуков гобоя, бас-кларнета или флейты, звучащей так, что её можно принять за настоящую флейту. Я воспользовался тридцатью или сорока фрагментами, полученными от Алекса. На мой взгляд, альбом получился удачным. Я пишу материал все время. Идеи приходят в голову совершенно неожиданно. Когда это происходит, я записываю их на кассету и откладываю до поры. Затем, после того, как у меня накопится целая куча кассет с идеями, я прослушиваю их все и выбираю оттуда самые лучшие. Поскольку моя музыкальная концепция не менялась последние 10-15 лет, отдельные идеи могут копиться годами, чтобы потом быть использованными в текущей работе. Например, некоторый материал на «Scenes» придуман, когда мне было 15 лет, другой написан 8 лет назад, а кое-что создано за день до того, как я начал записывать альбом.

True obsessions

Четвёртый сольный альбом Марти Фридмана True Obsessions, вышедший в 1996 году, демонстрирует интересное слияние его прошлых и настоящих музыкальных пристрастий. Обладая всеми сильными сторонами альбомов «Scenes» и «Introduction», этот является более гитарно-ориентированным. Некоторые песни наполнены агрессивными и "драйвовыми" гитарными партиями и явно несут на себе влияние Megadeth. И это вопреки тому, что с 1992 года Марти Фридман старался делать свои сольные альбомы как можно более противоположными по отношению к своей «основной работе». Присутствуют там и фирменные мелодии Марти, которые просто невозможно перепутать с кем-либо ещё; но здесь они сильно размешаны с необычно большим для Марти количеством блюза, а также большинство композиций несёт на себе следы экспериментов с джазовым влиянием, что добавляет к творчеству Фридмана интересный поворот. Помимо самого Марти на этом альбоме можно услышать его постоянных спутников — клавишника Брайана Беквара, оркестрового аранжировщика Алекса Уилкинсона, а также ударника Ника Менца. Но не все песни альбома являются инструментальными — на некоторых из них присутствует вокал Стэнли Роуза (Stanley Rose) и Джесси Брэдмана (Jesse Bradman). Из сессионных музыкантов на альбоме хочется отметить присутствие ударника-виртуоза Грега Биссонетта (Gregg Bissonette) и даже Тома Гаттиса в качестве вокалиста. Ещё одним интересным фактом является то, что при записи альбома Марти использовал только гитары японского отделения фирмы Charvel/Jackson — Grover Jackson Japan.

А вот что сам Марти Фридман думает о True Obsessions:

К сожалению, мы не можем описать словами, что есть наша жизнь, или чем она должна быть; но при помощи искусства мы можем выразить это настолько совершенно, насколько позволяют нам наши мечты. Моя страсть к этому средству излияния эмоций, называемому «музыкой» — это страсть той частички моей души, которой я хотел бы поделиться с вами. Эти ноты пульсируют в моих пальцах так же, как кровь пульсирует в моем сердце. Примите их и шагните в мой мир.

Жизнь в Японии

В настоящее время музыкант живёт в Токио, Япония. Он путешествует по странам Азии, Европы, Северной и Южной Америки, давая уроки игры на гитаре и участвуя в различных конференциях. Он стал заметной фигурой на японской музыкальной сцене, играя сольные партии на гитаре в группах некоторых из самых известных исполнителей страны восходящего солнца. Он также появляется на японском телевидении и является комментатором главного японского журнала музыки и ежедневной национальной газеты.

Фридман говорит бегло по-японски. Его можно было увидеть в качестве постоянного гостя музыкальной телевизионной программы hebimeta-san (яп. ヘビメタさん) (с японского можно перевести как «Мистер Хэви-метал») с японским популярным телеведущим Ёко Кумада (Yoko Kumada), пока не прекратили трансляцию в 2005 году. У него была своя собственная телевизионная программа, посвящённая хэви-металу под названием «Рок Фудзияма», транслировавшаяся с апреля 2006 по март 2007. В ноябре-декабре 2005 года он гастролировал с японской певицей Ами Судзуки (Ami Suzuki) в японской части её мирового турне в Токио, Осака и Нагоя.

Марти играл на гитаре в поддержку японским музыкантам, таким как Нанасэ Айкава (Nanase Aikawa), Мияви, и бывшего вокалиста группы «Pierrot» Kirito.

Позже, Марти был показан в «Музыкальном автомате», телевизионной программе, в которой Марти и ещё двое японцев-переводчиков переводят лирику различных английских песен на понятный японский язык. 23 июля в Японии вышла книга Samurai no Ongakuron. Это уже вторая книга Фридмана, а его первым произведением стал бестселлер Ii Jyan J-Pop (Потрясающий джей-поп).

В 2010 году на японском телевидении вышла серия рекламных роликов фанты с участием рок-коллектива FANTA. Среди её участников был замечен Марти. Среди остальных членов «супергруппы» — несколько японских диджеев и звезда сумо по имени Akebono.

В 2011 года вместе с Марти выступал известный японский метал-гитарист Омура Такаёси. В качестве мирового турне посвящённому последнему альбому Фридмена, они посетили и Россию.

Манера игры

Марти Фридман имеет ту же гитарную школу и технику, что Джо Сатриани и Стив Вай. Фридман, как композитор, в то же время тяготеет к джазовой фактуре композиций, что особенно заметно на дебютном альбоме Dragon's Kiss. Это отчасти роднит его с Джоном Маклафлином. Технически Фридман несколько напоминает Джо Сатриани, хотя его манера игры медиатором отличается от стиля Сатриани: Марти считается мастером «обратного хода», то есть боя по струнам снизу вверх, в отличие от большинства хард-рок- и метал-гитаристов. Многие именитые гитаристы обращали его внимание на «корявую» постановку его правой руки. Но Фридман предпочел оставить всё как есть, тем самым подчеркивая свою самобытность, так называемый CP-style. Хотя при этом он и сам не раз отмечал, что такая манера игры крайне неудобна. Фридман часто использует мелодическое исполнение аккордов и свип (en:sweep-picking).

Звуковая аппаратура

Раньше в составе Hawaii и Cacophony Марти играл на Hurricani, используя MXR distortion plus и примочки Electro-harmonics. В Megadeth он стал играть на гитаре Jackson с 24 ладами, единственной ручкой громкости и одним звукоснимателем JB-J фирмы Seymour Duncan. Формировался звук посредством двух отдельных систем: одна для ритмического аккомпанемента, другая — для соло. Для ритма — предусилитель Custom Audio Electronics, далее сигнал идет на Yamaha SPX 900 и усилитель VHT. Регулятор усилителя мощности-Furman.

До 2000 года он активно использовал гитары фирмы Jackson, пока саму фирму не продали корпорации Fender. Долгое время после этого он использовал гитары фирмы Ibanez, но в 2009 году решил перейти на гитары компаний PRS, Gibson (в частности, модель Gibson Les Paul) и нескольких других.

Иногда он пользуется предварительными усилителями — Bogner, Tube Works, CAE 3t.

Солирующий звук создается предусилителем Chandler Tubeworks, сигнал с которого идет тоже на усилитель VHT. Оба эти усилителя имеют выход на колонки Marshall, мощностью 25 Вт динамиками Celestion. Используя эффекты SPX-900, Фридман предпочитает только «мягкие» образцы звучания, чтобы звук не был чересчур окрашен.

Марти использует Aural Exciter, прибор Hush системы Sampson и Bradshaw. Эту систему специально разработал для Марти Фридмана известный конструктор рэковых систем Боб Брэдшоу (Bob Bradshaw). Суть системы состоит в следующем: вся обработка и соединительные провода находятся за сценой, и все переключения при переходе от одного звучания к другому производятся там же гитарными техниками Фридмана. Все программируется и репетируется: переход от ритма к соло, опять к ритму, а потом на чистый звук — все движения, которые должен был бы выполнять Марти, выполняются его техниками, используя при этом панель педального управления, специально сделанную Брэдшоу.

Любимое гитарное оборудование: усилитель Marshall 1976-го года выпуска, эффект Electro-Harmonix Memory Man.

Дискография

Deuce

• Deuce (EP) (1980)

Vixen

• Made In Hawaii (EP) (1982)
• The Works (альбом Vixen) (2004)

Hawaii

• One Nation Underground (1983)
• Loud, Wild And Heavy (EP) (1984)
• The Natives Are Restless (1985)

Cacophony

• Speed Metal Symphony (1987)
• Go Off! (1988)

Megadeth

Дата выхода альбома	Название	Лейбл
24 сентября, 1990	Rust in Peace	Capitol
14 июля, 1992	Countdown to Extinction	Capitol
31 октября, 1994	Youthanasia	Capitol
18 июля, 1995	Hidden Treasures (EP)	Capitol
17 июня, 1997	Cryptic Writings	Capitol
3 ноября, 1998	Cryptic Sounds: No Voices in Your Head (EP)	Capitol
31 августа, 1999	Risk	Capitol

Сольные альбомы

Дата выхода альбома	Название	Лейбл
8 августа 1988	Dragon's Kiss	Shrapnel
17 ноября 1992	Scenes	Shrapnel
8 ноября 1994	Introduction	Shrapnel
1996	True Obsessions	Shrapnel
2002	Music For Speeding	MF Music
2006	Loudspeaker	Avex Trax
26 сентября 2006	Kick Ass Rock	Phantom
22 июля 2007	Exhibit A - Live in Europe	Avex Trax
2008	Future Addict	Avex Trax
2009	Tokyo Jukebox	Avex Trax
25 августа 2010	Bad D.N.A.	Avex Trax
14 сентября 2011	Tokyo Jukebox 2	Avex Trax
2012	Metal Clone X (with Freddy Lim)	Avex Trax
23 мая 2014	Inferno	Prosthetic

Появления в качестве гостя

• Perpetual burn (1988) Jason Becker — «Eleven blue egiptians», «Dwellar in the cellar» и «Temple of the absurd»
• Built to perform (1994) Phantom blue — «A Little Evil»
• Tribute to Ace Frehley: Spacewalk (1997) — «Deuce» cover
• Tribute to Queen: Dragon’s attack (1997) — «Sheer Heart Attack» cover
• Humanary Stew: A tribute to Alice Cooper (1998) — «School’s Out» cover
• Duke Nukem (1999) Soundtracks — «Duke Nukem Theme» и «New World Order»
• Raspberry Jams (2000) Jason Becker — «Black Stallion Jam»
• Warmth in the Wilderness: A Tribute to Jason Becker
• Tribute to Queen 2: Stone Cold Queen (2001)— «Play The Game» cover
• Where Moth And Rust Destroy Torniquet (2003)
• Ink compatible Spastic ink (2004) — «A chaotic realization of nothing yet misunderstood»
• R.U.O.K.?! Aikawa Nanase (2005)
• Forged by fire Firewind (2005) — «Feast Of The Savages»
• All that remains Fozzy (2005) — «Born of anger»
• Zeta Zeta (2006)
• Rock Fujiyama Rock Fujiyama Band (2007)
• Yakou / Crystal Rain Lovefixer (2008)
• Sonic and the Black Knight (2008) / Face to Faith (2009) — «With me»
• Kiba (single) Marty Friedman feat. Andrew W.K. (2010)
• Hikari to Yami no Douwa (single) — Sound Horizon (2010)
• Skyharbor — Catharsis (2012)

Ссылки

• [www.martyfriedman.com/ Официальный сайт]
• [www.martyfan.com/ Официальный сайт] (яп.)
• [www.allmusic.com/cg/amg.dll?P=amg&sql=11:8kdsa9tgb230~T0 Фридман, Марти] (англ.) на сайте Allmusic
• [www.tv-tokyo.co.jp/fujiyama/ Официальный сайт Rock Fujiyama] (яп.)
• [eds.org/~dan/mz.html Marty Zone] (the original Marty website)
• [www.headbanger.ru/reports/4298?show_images=1 Отчет и фотографии с концерта Москва 28 мая 2011 года]

Отрывок, характеризующий Фридман, Марти

– Ах, Боже мой, граф, есть такие минуты, что я пошла бы за всякого, – вдруг неожиданно для самой себя, со слезами в голосе, сказала княжна Марья. – Ах, как тяжело бывает любить человека близкого и чувствовать, что… ничего (продолжала она дрожащим голосом), не можешь для него сделать кроме горя, когда знаешь, что не можешь этого переменить. Тогда одно – уйти, а куда мне уйти?…
– Что вы, что с вами, княжна?
Но княжна, не договорив, заплакала.
– Я не знаю, что со мной нынче. Не слушайте меня, забудьте, что я вам сказала.
Вся веселость Пьера исчезла. Он озабоченно расспрашивал княжну, просил ее высказать всё, поверить ему свое горе; но она только повторила, что просит его забыть то, что она сказала, что она не помнит, что она сказала, и что у нее нет горя, кроме того, которое он знает – горя о том, что женитьба князя Андрея угрожает поссорить отца с сыном.
– Слышали ли вы про Ростовых? – спросила она, чтобы переменить разговор. – Мне говорили, что они скоро будут. Andre я тоже жду каждый день. Я бы желала, чтоб они увиделись здесь.
– А как он смотрит теперь на это дело? – спросил Пьер, под он разумея старого князя. Княжна Марья покачала головой.
– Но что же делать? До года остается только несколько месяцев. И это не может быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтобы они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею. Вы их давно знаете, – сказала княжна Марья, – скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли отца, что я бы желала знать…
Неясный инстинкт сказал Пьеру, что в этих оговорках и повторяемых просьбах сказать всю правду, выражалось недоброжелательство княжны Марьи к своей будущей невестке, что ей хотелось, чтобы Пьер не одобрил выбора князя Андрея; но Пьер сказал то, что он скорее чувствовал, чем думал.
– Я не знаю, как отвечать на ваш вопрос, – сказал он, покраснев, сам не зная от чего. – Я решительно не знаю, что это за девушка; я никак не могу анализировать ее. Она обворожительна. А отчего, я не знаю: вот всё, что можно про нее сказать. – Княжна Марья вздохнула и выражение ее лица сказало: «Да, я этого ожидала и боялась».
– Умна она? – спросила княжна Марья. Пьер задумался.
– Я думаю нет, – сказал он, – а впрочем да. Она не удостоивает быть умной… Да нет, она обворожительна, и больше ничего. – Княжна Марья опять неодобрительно покачала головой.
– Ах, я так желаю любить ее! Вы ей это скажите, ежели увидите ее прежде меня.
– Я слышал, что они на днях будут, – сказал Пьер.
Княжна Марья сообщила Пьеру свой план о том, как она, только что приедут Ростовы, сблизится с будущей невесткой и постарается приучить к ней старого князя.


Женитьба на богатой невесте в Петербурге не удалась Борису и он с этой же целью приехал в Москву. В Москве Борис находился в нерешительности между двумя самыми богатыми невестами – Жюли и княжной Марьей. Хотя княжна Марья, несмотря на свою некрасивость, и казалась ему привлекательнее Жюли, ему почему то неловко было ухаживать за Болконской. В последнее свое свиданье с ней, в именины старого князя, на все его попытки заговорить с ней о чувствах, она отвечала ему невпопад и очевидно не слушала его.
Жюли, напротив, хотя и особенным, одной ей свойственным способом, но охотно принимала его ухаживанье.
Жюли было 27 лет. После смерти своих братьев, она стала очень богата. Она была теперь совершенно некрасива; но думала, что она не только так же хороша, но еще гораздо больше привлекательна, чем была прежде. В этом заблуждении поддерживало ее то, что во первых она стала очень богатой невестой, а во вторых то, что чем старее она становилась, тем она была безопаснее для мужчин, тем свободнее было мужчинам обращаться с нею и, не принимая на себя никаких обязательств, пользоваться ее ужинами, вечерами и оживленным обществом, собиравшимся у нее. Мужчина, который десять лет назад побоялся бы ездить каждый день в дом, где была 17 ти летняя барышня, чтобы не компрометировать ее и не связать себя, теперь ездил к ней смело каждый день и обращался с ней не как с барышней невестой, а как с знакомой, не имеющей пола.
Дом Карагиных был в эту зиму в Москве самым приятным и гостеприимным домом. Кроме званых вечеров и обедов, каждый день у Карагиных собиралось большое общество, в особенности мужчин, ужинающих в 12 м часу ночи и засиживающихся до 3 го часу. Не было бала, гулянья, театра, который бы пропускала Жюли. Туалеты ее были всегда самые модные. Но, несмотря на это, Жюли казалась разочарована во всем, говорила всякому, что она не верит ни в дружбу, ни в любовь, ни в какие радости жизни, и ожидает успокоения только там . Она усвоила себе тон девушки, понесшей великое разочарованье, девушки, как будто потерявшей любимого человека или жестоко обманутой им. Хотя ничего подобного с ней не случилось, на нее смотрели, как на такую, и сама она даже верила, что она много пострадала в жизни. Эта меланхолия, не мешавшая ей веселиться, не мешала бывавшим у нее молодым людям приятно проводить время. Каждый гость, приезжая к ним, отдавал свой долг меланхолическому настроению хозяйки и потом занимался и светскими разговорами, и танцами, и умственными играми, и турнирами буриме, которые были в моде у Карагиных. Только некоторые молодые люди, в числе которых был и Борис, более углублялись в меланхолическое настроение Жюли, и с этими молодыми людьми она имела более продолжительные и уединенные разговоры о тщете всего мирского, и им открывала свои альбомы, исписанные грустными изображениями, изречениями и стихами.
Жюли была особенно ласкова к Борису: жалела о его раннем разочаровании в жизни, предлагала ему те утешения дружбы, которые она могла предложить, сама так много пострадав в жизни, и открыла ему свой альбом. Борис нарисовал ей в альбом два дерева и написал: Arbres rustiques, vos sombres rameaux secouent sur moi les tenebres et la melancolie. [Сельские деревья, ваши темные сучья стряхивают на меня мрак и меланхолию.]
В другом месте он нарисовал гробницу и написал:
«La mort est secourable et la mort est tranquille
«Ah! contre les douleurs il n'y a pas d'autre asile».
[Смерть спасительна и смерть спокойна;
О! против страданий нет другого убежища.]
Жюли сказала, что это прелестно.
– II y a quelque chose de si ravissant dans le sourire de la melancolie, [Есть что то бесконечно обворожительное в улыбке меланхолии,] – сказала она Борису слово в слово выписанное это место из книги.
– C'est un rayon de lumiere dans l'ombre, une nuance entre la douleur et le desespoir, qui montre la consolation possible. [Это луч света в тени, оттенок между печалью и отчаянием, который указывает на возможность утешения.] – На это Борис написал ей стихи:
«Aliment de poison d'une ame trop sensible,
«Toi, sans qui le bonheur me serait impossible,
«Tendre melancolie, ah, viens me consoler,
«Viens calmer les tourments de ma sombre retraite
«Et mele une douceur secrete
«A ces pleurs, que je sens couler».
[Ядовитая пища слишком чувствительной души,
Ты, без которой счастье было бы для меня невозможно,
Нежная меланхолия, о, приди, меня утешить,
Приди, утиши муки моего мрачного уединения
И присоедини тайную сладость
К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.
Она еще не ложилась, когда приехали Ростовы, и в передней завизжала дверь на блоке, пропуская входивших с холода Ростовых и их прислугу. Марья Дмитриевна, с очками спущенными на нос, закинув назад голову, стояла в дверях залы и с строгим, сердитым видом смотрела на входящих. Можно бы было подумать, что она озлоблена против приезжих и сейчас выгонит их, ежели бы она не отдавала в это время заботливых приказаний людям о том, как разместить гостей и их вещи.
– Графские? – сюда неси, говорила она, указывая на чемоданы и ни с кем не здороваясь. – Барышни, сюда налево. Ну, вы что лебезите! – крикнула она на девок. – Самовар чтобы согреть! – Пополнела, похорошела, – проговорила она, притянув к себе за капор разрумянившуюся с мороза Наташу. – Фу, холодная! Да раздевайся же скорее, – крикнула она на графа, хотевшего подойти к ее руке. – Замерз, небось. Рому к чаю подать! Сонюшка, bonjour, – сказала она Соне, этим французским приветствием оттеняя свое слегка презрительное и ласковое отношение к Соне.
Когда все, раздевшись и оправившись с дороги, пришли к чаю, Марья Дмитриевна по порядку перецеловала всех.
– Душой рада, что приехали и что у меня остановились, – говорила она. – Давно пора, – сказала она, значительно взглянув на Наташу… – старик здесь и сына ждут со дня на день. Надо, надо с ним познакомиться. Ну да об этом после поговорим, – прибавила она, оглянув Соню взглядом, показывавшим, что она при ней не желает говорить об этом. – Теперь слушай, – обратилась она к графу, – завтра что же тебе надо? За кем пошлешь? Шиншина? – она загнула один палец; – плаксу Анну Михайловну? – два. Она здесь с сыном. Женится сын то! Потом Безухова чтоль? И он здесь с женой. Он от нее убежал, а она за ним прискакала. Он обедал у меня в середу. Ну, а их – она указала на барышень – завтра свожу к Иверской, а потом и к Обер Шельме заедем. Ведь, небось, всё новое делать будете? С меня не берите, нынче рукава, вот что! Намедни княжна Ирина Васильевна молодая ко мне приехала: страх глядеть, точно два боченка на руки надела. Ведь нынче, что день – новая мода. Да у тебя то у самого какие дела? – обратилась она строго к графу.
– Всё вдруг подошло, – отвечал граф. – Тряпки покупать, а тут еще покупатель на подмосковную и на дом. Уж ежели милость ваша будет, я времечко выберу, съезжу в Маринское на денек, вам девчат моих прикину.
– Хорошо, хорошо, у меня целы будут. У меня как в Опекунском совете. Я их и вывезу куда надо, и побраню, и поласкаю, – сказала Марья Дмитриевна, дотрогиваясь большой рукой до щеки любимицы и крестницы своей Наташи.
На другой день утром Марья Дмитриевна свозила барышень к Иверской и к m me Обер Шальме, которая так боялась Марьи Дмитриевны, что всегда в убыток уступала ей наряды, только бы поскорее выжить ее от себя. Марья Дмитриевна заказала почти всё приданое. Вернувшись она выгнала всех кроме Наташи из комнаты и подозвала свою любимицу к своему креслу.
– Ну теперь поговорим. Поздравляю тебя с женишком. Подцепила молодца! Я рада за тебя; и его с таких лет знаю (она указала на аршин от земли). – Наташа радостно краснела. – Я его люблю и всю семью его. Теперь слушай. Ты ведь знаешь, старик князь Николай очень не желал, чтоб сын женился. Нравный старик! Оно, разумеется, князь Андрей не дитя, и без него обойдется, да против воли в семью входить нехорошо. Надо мирно, любовно. Ты умница, сумеешь обойтись как надо. Ты добренько и умненько обойдись. Вот всё и хорошо будет.
Наташа молчала, как думала Марья Дмитриевна от застенчивости, но в сущности Наташе было неприятно, что вмешивались в ее дело любви князя Андрея, которое представлялось ей таким особенным от всех людских дел, что никто, по ее понятиям, не мог понимать его. Она любила и знала одного князя Андрея, он любил ее и должен был приехать на днях и взять ее. Больше ей ничего не нужно было.
– Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки – колотовки, ну а уж эта мухи не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой то приедет, а уж ты и с сестрой и с отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше будет?
– Лучше, – неохотно отвечала Наташа.


На другой день, по совету Марьи Дмитриевны, граф Илья Андреич поехал с Наташей к князю Николаю Андреичу. Граф с невеселым духом собирался на этот визит: в душе ему было страшно. Последнее свидание во время ополчения, когда граф в ответ на свое приглашение к обеду выслушал горячий выговор за недоставление людей, было памятно графу Илье Андреичу. Наташа, одевшись в свое лучшее платье, была напротив в самом веселом расположении духа. «Не может быть, чтобы они не полюбили меня, думала она: меня все всегда любили. И я так готова сделать для них всё, что они пожелают, так готова полюбить его – за то, что он отец, а ее за то, что она сестра, что не за что им не полюбить меня!»
Они подъехали к старому, мрачному дому на Вздвиженке и вошли в сени.
– Ну, Господи благослови, – проговорил граф, полу шутя, полу серьезно; но Наташа заметила, что отец ее заторопился, входя в переднюю, и робко, тихо спросил, дома ли князь и княжна. После доклада о их приезде между прислугой князя произошло смятение. Лакей, побежавший докладывать о них, был остановлен другим лакеем в зале и они шептали о чем то. В залу выбежала горничная девушка, и торопливо тоже говорила что то, упоминая о княжне. Наконец один старый, с сердитым видом лакей вышел и доложил Ростовым, что князь принять не может, а княжна просит к себе. Первая навстречу гостям вышла m lle Bourienne. Она особенно учтиво встретила отца с дочерью и проводила их к княжне. Княжна с взволнованным, испуганным и покрытым красными пятнами лицом выбежала, тяжело ступая, навстречу к гостям, и тщетно пытаясь казаться свободной и радушной. Наташа с первого взгляда не понравилась княжне Марье. Она ей показалась слишком нарядной, легкомысленно веселой и тщеславной. Княжна Марья не знала, что прежде, чем она увидала свою будущую невестку, она уже была дурно расположена к ней по невольной зависти к ее красоте, молодости и счастию и по ревности к любви своего брата. Кроме этого непреодолимого чувства антипатии к ней, княжна Марья в эту минуту была взволнована еще тем, что при докладе о приезде Ростовых, князь закричал, что ему их не нужно, что пусть княжна Марья принимает, если хочет, а чтоб к нему их не пускали. Княжна Марья решилась принять Ростовых, но всякую минуту боялась, как бы князь не сделал какую нибудь выходку, так как он казался очень взволнованным приездом Ростовых.
– Ну вот, я вам, княжна милая, привез мою певунью, – сказал граф, расшаркиваясь и беспокойно оглядываясь, как будто он боялся, не взойдет ли старый князь. – Уж как я рад, что вы познакомились… Жаль, жаль, что князь всё нездоров, – и сказав еще несколько общих фраз он встал. – Ежели позволите, княжна, на четверть часика вам прикинуть мою Наташу, я бы съездил, тут два шага, на Собачью Площадку, к Анне Семеновне, и заеду за ней.
Илья Андреич придумал эту дипломатическую хитрость для того, чтобы дать простор будущей золовке объясниться с своей невесткой (как он сказал это после дочери) и еще для того, чтобы избежать возможности встречи с князем, которого он боялся. Он не сказал этого дочери, но Наташа поняла этот страх и беспокойство своего отца и почувствовала себя оскорбленною. Она покраснела за своего отца, еще более рассердилась за то, что покраснела и смелым, вызывающим взглядом, говорившим про то, что она никого не боится, взглянула на княжну. Княжна сказала графу, что очень рада и просит его только пробыть подольше у Анны Семеновны, и Илья Андреич уехал.
M lle Bourienne, несмотря на беспокойные, бросаемые на нее взгляды княжны Марьи, желавшей с глазу на глаз поговорить с Наташей, не выходила из комнаты и держала твердо разговор о московских удовольствиях и театрах. Наташа была оскорблена замешательством, происшедшим в передней, беспокойством своего отца и неестественным тоном княжны, которая – ей казалось – делала милость, принимая ее. И потом всё ей было неприятно. Княжна Марья ей не нравилась. Она казалась ей очень дурной собою, притворной и сухою. Наташа вдруг нравственно съёжилась и приняла невольно такой небрежный тон, который еще более отталкивал от нее княжну Марью. После пяти минут тяжелого, притворного разговора, послышались приближающиеся быстрые шаги в туфлях. Лицо княжны Марьи выразило испуг, дверь комнаты отворилась и вошел князь в белом колпаке и халате.
– Ах, сударыня, – заговорил он, – сударыня, графиня… графиня Ростова, коли не ошибаюсь… прошу извинить, извинить… не знал, сударыня. Видит Бог не знал, что вы удостоили нас своим посещением, к дочери зашел в таком костюме. Извинить прошу… видит Бог не знал, – повторил он так не натурально, ударяя на слово Бог и так неприятно, что княжна Марья стояла, опустив глаза, не смея взглянуть ни на отца, ни на Наташу. Наташа, встав и присев, тоже не знала, что ей делать. Одна m lle Bourienne приятно улыбалась.
– Прошу извинить, прошу извинить! Видит Бог не знал, – пробурчал старик и, осмотрев с головы до ног Наташу, вышел. M lle Bourienne первая нашлась после этого появления и начала разговор про нездоровье князя. Наташа и княжна Марья молча смотрели друг на друга, и чем дольше они молча смотрели друг на друга, не высказывая того, что им нужно было высказать, тем недоброжелательнее они думали друг о друге.
Когда граф вернулся, Наташа неучтиво обрадовалась ему и заторопилась уезжать: она почти ненавидела в эту минуту эту старую сухую княжну, которая могла поставить ее в такое неловкое положение и провести с ней полчаса, ничего не сказав о князе Андрее. «Ведь я не могла же начать первая говорить о нем при этой француженке», думала Наташа. Княжна Марья между тем мучилась тем же самым. Она знала, что ей надо было сказать Наташе, но она не могла этого сделать и потому, что m lle Bourienne мешала ей, и потому, что она сама не знала, отчего ей так тяжело было начать говорить об этом браке. Когда уже граф выходил из комнаты, княжна Марья быстрыми шагами подошла к Наташе, взяла ее за руки и, тяжело вздохнув, сказала: «Постойте, мне надо…» Наташа насмешливо, сама не зная над чем, смотрела на княжну Марью.
– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.