medit

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Medit

Версия 1.0.4 в Linux
Тип

текстовый редактор

Автор

Евген Мунтян,
Daniel Poelzleithner

Разработчики

сообщество

Написана на

C[1]

Интерфейс

GTK+

Операционная система

Linux и др. UNIX-подобные, Windows

Языки интерфейса

русский и ещё 9 языков

Первый выпуск

2006[2]

Последняя версия

1.2.0 (20 марта 2014[2])

Состояние

активное

Лицензия

GNU LGPL и др.[3]

Сайт

[mooedit.sourceforge.net/ .sourceforge.net]

MeditMeditК:Программное обеспечение, разработанное в 2006 году

Medit — многофункциональный текстовый редактор.





История

Изначально, этот редактор создавался как компонент GGAP[4] — графического интерфейса пользователя для системы компьютерной алгебры GAP[5].

Особенности

Напишите отзыв о статье "Medit"

Примечания

  1. [www.ohloh.net/p/mooedit/analyses/latest medit (text editor) Code Analysis]
  2. 1 2 [sourceforge.net/projects/mooedit/files/ Репозиторий Medit.]
  3. См. файл COPYING в архиве с исходными кодами программы (англ.).
  4. [ggap.sourceforge.net/ Сайт программы GGAP.]
  5. [mooedit.sourceforge.net/ Официальный сайт Medit.]

Ссылки

  • [mooedit.sourceforge.net/ Официальный сайт Medit.]
  • [sourceforge.net/projects/mooedit/ Проект Medit] на SourceForge.net.
  • [itshaman.ru/it-programmy-dlya-linux/383/medit-eto-bolee-bystryi-analog-gedit «Medit — это более быстрый аналог Gedit»]

Отрывок, характеризующий Medit

– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.